Мендельсон]

Мендельсон] Из его произведений были исполнены и прокомментированы: прелюдии и фуги ор. 35 № 1—6; 36 песен без слов: ор. 19, 30, 38, 53, 62, 67; Серьезные вариации ор. 54; Каприччио fis-moll op. 5; одна пьеса из вошедших в «Charakter-stucke» op. 7 (вероятно, № 7); Rondo capriccioso E-dur op. 14; Каприччио (?); Фантазия fis-moll op. 28; F-dur op. 104 № 2; Scherzo a capriccio fis-moll [без номера ор.]. С появлением сочинений Мендельсона, в тридцатых годах начинается возрождение музыки. Он вновь поставил её на эстетическую почву и задался высшими целями. Некоторые критики относятся к Мендельсону с пренебрежением. Они неправы. Конечно, у него не было гения Баха, Бетховена и даже Шумана, но появление его в эпоху печального состояния музыки и переворот, им в ней совершенный, ставят его весьма высоко и придают ему громадное значение. «Да, можно почти сказать, что Мендельсон был слишком образован. У него нам не попадаются взрывы страстей, нервозность; он не позволяет себе никаких крайностей, как иные музыкальные гении, которые ведут более или менее вольный образ жизни, небрежно одеваются и просиживают в темном углу кофейни с мрачной физиономией, посылая к черту себя и весь мир. Мендельсон знал во всем меру, владел формой в совершенстве» (Гиппиус). Мендельсон строго, слишком строго придерживался красоты формы, у него нет беспорядочных, но гениальных порывов. Это было результатом среды, в которой он жил. Сын богатого банкира, он получил строго классическое, слишком формальное образование. Он вращался среди людей самых образованных, сам писал образцовую музыку и, поклонник древнего греческого мира, довёл красоту формы до манеры. «Высокое композиторское значение Мендельсона <...> ярко выражается и в фортепианных его сочинениях, в которых он может быть признан, по выражению лектора, богом среди перечисленной выше плеяды композиторов («Баян»). Свои фуги и прелюды Мендельсон писал в 1830 году, конечно, не так, как их писали в 1730 году, но он их писал после Герца. Вот почему его так почитали и считали богом музыки. И в оркестровой музыке его значение, после Рейссигеров и Линдпайнтнеров, такое же громадное. Ещё следует отметить типичность Мендельсона в фантастизме; его эльфовое скерцо из «Сна в летнюю ночь» представляет совершенно новый жанр и породило много подражателей. «Жаль, что я играю вам его сейчас [же] после Вебера. Если бы я сыграл вам перед ним Герца, то вы поняли бы, какое он имел значение, и это пояснило бы вам, почему его так почитали» (Кавос-Дехтерева). Из произведений Мендельсона г.Рубинштейн исполнил шесть Прелюдов и фуг. Фуги Мендельсона писаны не в стиле Баха. В них нет той высоты, того духовного величия, спокойствия, строгого голосоведения, как у Баха; это — свободные фуги, но они красивы, в них есть блеск, эффект; они по характеру своему скорее приближаются к Генделю и, во всяком случае, в тогдашнее время представляли большой шаг вперёд. «Бах — строгий полифонист, всегда с точностью держался определённого числа выбранных им голосов; Гендель в своих фугах, блестящих и эффектных, нередко переходил от полифонии к гомофонии» («Баян»). «В фуге As-dur [№ 4] нет спокойствия и чистоты баховского голосоведения, но она отличается своим свободным стилем» («Баян»). Пятая фуга [f-moll] отличается особенной энергией, блеском, звучностью. Шестая [B-dur] не лишена величия, но это не настоящее величие по сравнению с Бахом и Генделем. «Я произношу критику суровую; эти фуги не те, что писал Бах, но всё-таки хороши» (Кавос-Дехтерева). Шесть тетрадей «Песен без слов» («Lieder ohne Worte»), представляют самую типическую сторону творчества Мендельсона и породили целую школу. Школы были у Мендельсона, Шумана, Шопена и Листа. У Баха, Бетховена, Шуберта их не было, потому что им невозможно было подражать. Чтобы понять всё значение «Песен без слов», нужно вспомнить, когда они были написаны. Бетховен был забыт. Бах ждал сто лет, пока Мендельсон «вывел его в люди»; из Шуберта были известны только его песни, и то благодаря переложениям Листа; это было время пошлейших вариаций на самые пошлейшие темы. И вдруг вместо этих ужасов услышали благородную мелодию «Песен без слов» Мендельсона. Они произвели почти целую революцию. Это — самые характерные вещи Мендельсона, те, которые оставили больше всего следов и породили больше всего подражателей. После этих общих указаний г.Рубинштейн почти не вдавался в частности. Он заметил только, что ор. 19 № 3 — охотничья песня; ор. 53 № 5 — народная хоровая песня; ор. 62 № 3 — Мошелес инструментовал, и её играли на похоронах Мендельсона в Лейпциге; ор. 62 № 5 — лучшая из его венецианских баркарол, трудно себе представить более удачную музыкальную картину Венеции, Лидо, Canale Grande [Большой канал] среди ночной тишины, прерываемой только окликами гондольеров; ор. 62 № 6 — так называемая «Fruhlingslied» [«Весенняя песня»], ор. 67 № 4— так называемая «Spinnerlied» [«Песня за прялкой»], «так называемые» потому, что Мендельсону и в голову не приходили подобные названия. Две тетради посмертных песен Мендельсона г.Рубинштейн не исполнял. Далее были исполнены: «Variations serieuses», так названные в отличие от плоских, бывших тогда исключительно в ходу; Каприччио [fis-moll op. 5] — живое и типичное по своей многонотности, которую Мендельсон очень любил, увлекаясь техникой Гуммеля, Вебера и отчасти Мошелеса; одна из собрания его «Мелких пьесок» — род скерцо воздушного, эльфового, подобные которому встречаются и в квартетах и в симфониях Мендельсона; «Rondo capriccioso», которое исполняют теперь все дети у кормилиц, красивое, новое в то время, когда оно появилось, а теперь уже не новое; ещё один каприз [?], фантазия [fis-moll op. 28], этюд [F-dur, ор. 104 № 2] («Играю вам всякого сорта») и «Presto scherzando» op. 41—одно из лучших, если не лучшее его произведение, замечательное по выдержанности формы и лиризму, страстности, игривости, далеко не казённым, то есть не издательским. «Она [эта пьеса] ни в коем случае не является образчиком издательской, как выразился лектор, музыки, то есть произведением, которое издатели легче всего пропагандируют в массы» («Баян»). В заключение, никогда не следует забывать, что Мендельсону обязана фортепианная музыка своим возрождением, что он её облагородил и что он написал «Сон в летнюю ночь». Лист так начал свою критическую статью об этом произведении: «Однажды Гёте и Бетховен гуляли вместе. Все при их встрече почтительно кланялись. Гёте отвечал на поклоны и наконец сказал Бетховену: „Как надоедливо пользоваться большой известностью". А Бетховен на это, пасмурно: „Уверены ли вы в том, что это вам кланяются?" То же самое мог бы сказать Мендельсон Шекспиру по поводу „Сна в летнюю ночь"». Вот что говорил об этом произведении, окончил г.Рубинштейн, Лист, который вообще не любил и не уважал музыку Мендельсона