гл VII эпоха просвещения ”Хаскала” \первые сионисты

VII

Наступила эпоха просвещения.(во второй половине XVIII века)

Под двойным игом стонали тогда евреи: под игом чужих и жестоких правителей и под ярмом строгостей, ограничений и бессмысленных обычаев в самом еврействе.
Сторонники ”Хаскалы” стремились освободить народ от того и от другого. Излюбленным примером служили ”немцы Моисеева закона”, избавленные от преследований и ограничений, уготованных для еврейского народа, но также свободные от Талмуда и прочего наследия давнего прошлого, предназначенного для еврея-индивидуума.
Возникает широкое движение, намеревающееся изменить весь ход еврейской истории, упразднить традиционные верования евреев, в которых тесно переплетаются религия и национализм.

По сравнению с хасидизмом, ”Хаскала” была движением менее еврейским и менее самобытным и, следовательно, более деисторическим.
 С точки зрения соответствия традиционному иудаизму, ее нельзя сравнить даже с каббалистикой.
 Если сравнивать просветительство с каким-нибудь более ранним еврейским движением, то лучшей параллелью будет философское движение в период расцвета еврейской учености в Испании.
 Но новое движение оказывается еще менее еврейским: "Уподобимся всем народам, евреи!” — таков был постоянный призыв просветителей, и, по существу, это и было их конечной целью.
 Обсуждая движение просветительства, известное в нашей истории под названием ”Хаскала”, мы не имеем в виду еврейских просветителей 60-х и 70-х годов в России.
Эти последние, даже наиболее крайние из них, не были типичными знаменосцами ”Хаскалы”.
Они были евреями, воспитанными на Библии и Гемаре, и особенно дорожили ивритом.
 Поэтому они не могли превратиться в ”русских Моисеева закона”.
Типичными были члены Синедриона во Франции,
 школа Фридлендера в Германии,
 реформисты типа Гольдхейма и Эйнгорна в Германии и
А. М. Вайза в Америке.
Все они были типичными деисторизаторами.
 Достаточно указать на их отношение к Талмуду, к чаяниям избавления, к соблюдению субботы, к языку иврит.
Движение было широчайшим и ставило себе целью выкорчевать традиционный иудаизм.
 Это настолько известно, что об этом нет надобности распространяться.

Дважды положение традиционного иудаизма становилось угрожающим: в период ”эпидемии обращения в христианство” от Давида Фридлендера до Гейне и Берне и в период стремления к эмансипации.
 Равноправие привело евреев к тому, что они стали считать себя неотъемлемой частью коренного народа, среди которого жили, и начали терять специфические национальные черты и исторические устремления.
 В северных странах процесс шел не так быстро, но и там в 70-е годы 19 в. наблюдалась очень значительная деисторизация.
 Старые устои расшатались, почва ушла из-под ног традиционного иудаизма, а новой еврейской национальной опоры у просвещения не было.
Поэтому ему, как и всем другим еврейским движениям, не оставалось ничего иного, как искать спасения в историческом территориальном базисе — в Стране Израиля.

И это понятно: там, где гражданское равноправие, а с ним и отказ от надежды на избавление достигли предельной степени — во Франции и в Америке, где евреи назначались на высшие государственные посты еще в начале 19 в., —
именно там появились первые сионисты:
 Мордехай Иммануэль Ноах (его второй период) и Иосеф Сальвадор.
 За ними шли евреи Германии, многие из которых втягивались в "коренное” общество и осваивались в его жизни и литературе:
 Калишер и
 Гесс и
позднее Герцль и
Нордау, появление которых тоже было результатом поисков исторического базиса, утраченного западными евреями.
 Пинскер и Смоленскин — самые "западные” в Восточной Европе.
 Все они еще были евреями по духу, чувствовали опасность, угрожающую существованию нации ввиду отсутствия исторического базиса, и потому стали сионистами.

Во времена испанских философов устремили свои взгляды к Стране Израиля не те евреи, под ногами которых еще была твердая почва (Раши и большинство тосафистов), и не евреи, которые были уже всецело захвачены новой философией (”аллегористы” в среде философствующих), а как раз те, кто ”шли посередине”, как р. Иехуда ха-Леви.

 Точно так же и в эпоху просвещения обращали свои взоры к Палестине не совершенные ортодоксы, под ногами которых историческая почва ничуть не колебалась, и не смелые новаторы, уже находившиеся вне национальных рамок, а как раз ”идущие посередине”.

 Такие были и среди ортодоксов и среди свободомыслящих, но одной ногой стоявших еще на почве иудизма.

 Мордехай Иммануэль Ноах и Иосеф Сальвадор относились положительно к иудаизму и были горячими почитателями пророков и еврейской учености.

 Рабби Гирш Калишер был образованным раввином,

 а Мозес Гесс был социалистом и обладал известным знанием языка иврит.

 Такими были почти все Ховевей Цион в России и на Западе, которые пошли за Пинскером и Смоленскиным, за Герцлем и Нордау.

 Традиционный иудаизм еще был жив в их сердцах, но он утратил свой исторический базис, а так как они не могли найти его в старом, забытом в результате просветительской революции наследии, то были вынуждены искать себе новое историческое основание. Им могла быть только Страна Израиля.

* * *

Каждое из движений, о которых шла речь до сих пор, знаменовало собой кризисный период в иудаизме.
Но никакое движение из тех, которые были перечислены выше, нельзя сравнивать с движением "Хаскалы".
И до него назревали изменения, происходили в еврействе революции, но одно оставалось незыблемым: народ придерживался своей веры и так или иначе жил этой верой.
Совершенно уподобиться другим народам — это было немыслимо.
Иудейская вера, которую евреи, в отличие от народов Европы, не переняли у какого-нибудь другого народа, сама была в известном смысле прочным историческим базисом; она служила защитой от полной деисторизации, от ассимиляции.
 С возникновением ”Хаскалы” эта роль религии постепенно утрачивается. А если исторические устои совершенно исчезнут, — что же тогда останется у народа без территории и без языка?..

Угроза историческому иудаизму стала в ту пору особенно сильной.
 Поэтому так ухватились тогда все те, в ком еще был жив национальный инстинкт, за сионизм, цель которого - предоставить еврейскому народу недостающий ему территориальный и духовный базис.
 В этом секрет успеха сионизма среди евреев, "идущих посередине"; в этом причина его неуспеха среди стопроцентных ортодоксов, опирающихся на старые религиозные устои, как и среди ассимилирующихся интеллигентов, уже утративших наиболее важный национальный инстинкт — страх перед угрозой национальному существованию.

Деисторизаторы разных толков — антисионисты, не-сионисты, территориалисты и полусионисты — утверждают, что признание большого исторического значения за Палестиной связано с воспоминаниями о древних временах и является не более чем романтикой.
 Автор не собирается утверждать, что воспоминания о древних временах не имеют никакого значения для нации, вся возможность существования которой основана на том, что она помнит свое прошлое и связывает его с настоящим и будущим. И вообще, когда исчезнет романтика, увянет и человеческое сердце.

Но историческое значение Страны Израиля не исчерпывается воспоминаниями о древних временах.
Она единственный постоянно существующий фактор среди массы недолговечных и преходящих явлений, неизменяющаяся национально-историческая ценность, делающая возможным изменение всех других национальноисторических ценностей.
 Покуда будет жить в нас надежда на возрождение полного государственного и территориального базиса, иудаизм будет иметь возможность менять форму и облик согласно требованиям изменяющихся условий жизни.

 Но в тот момент, когда это историческое национально-государственное основание перестанет считаться необходимым условием для существования народа, в тот момент, когда победят полусионисты, считающие, что иудаизм вовсе не нуждается в еврейском государстве на исторической территории, а может удовлетвориться двунациональным государством без еврейского большинства, которое наложило бы свой отпечаток на весь характер исторической родины, — тогда останется у иудаизма один из двух выходов: или застыть и ”забальзамироваться”, чтобы никакое новое движение или течение не смогли проникнуть в него и поколебать его устои, или же существовать в условиях диаспоры в самой Стране Израиля, открытой для всех ветров и лишенной почвы. Тогда он будет двигаться медленно, но неудержимо к распылению и исчезновению...

Будем надеяться, что к такому позорному финалу единственная в своем роде нация не придет! 

Осуществится полное избавление наиболее историчной нации на всей ее исторической территории, связь с которой не в силах разорвать тысячелетия изгнания!

Кроме этой страны, у нас ничего не осталось.

гл VI хасидизм\ Митнагдим (противники хасидизма)

VI

Еще одно самобытное и радикальное движение возникло в еврействе до начала эры просветительства и сионизма — хасидизм.

Движение хасидизма было порождением каббалы и отличалось от нее только тем, что не пыталось ускорить события, а стоявшие во главе его "цаддики” не стремились стать мессиями.
 В остальном хасидизм шел по стопам каббалистов.
Ему удалось привлечь массы и стать широким народным движением, подобного которому почти нет в иудаизме, благодаря тому, что он превратил умозрительное учение каббалы в практическую систему поведения.
 В хасидизме есть то же неприятие "явного” учения — Талмуда и его комментариев — в качестве главного занятия, которому богобоязненный еврей должен посвятить все свои силы, то же предпочтение чувства разуму, намерения делу, та же приверженность к Торе, ”что в сердце”, та же вера в чудесное и способность познать атрибуты Бога, с одной стороны, и своеобразный пантеизм — с другой, то же презрение к ”великим эрудитам” и схоластам.
К этому следует прибавить еще хасидов - Нарушителей Закона”, которые относились к соблюдению практических мицвот не менее легкомысленно, чем некоторые каббалисты и ”мессии”.
Таким образом, хасидизм, как и породившая его каббала, являлся явным контрастом традиционному иудаизму в том виде, который тот приобрел в процессе развития Закона со времен составителей Мишны до эпохи поздних раввинских авторитетов в Польше.
 В этом смысле хасидизм тоже подкапывался под корни исторического иудаизма.
Недаром, начиная с 1772 г. (год "великого херема”) отчаянно боролись с ним Виленский гаон р. Элияху и его ученики.
Огромные изменения внес хасидизм сознательно, а еще больше бессознательно в иудаизм своего времени, совершив в нем полный переворот.
Митнагдим (противники хасидизма) яростно выступали против хасидизма, обвиняя его в стремлении разрушить все устои религии.
 В результате новаторский, отрицающий старое и традиционное хасидизм, как всякое еврейское революционное движение, был вынужден искать надежную опору, в которой он мог бы твердо укорениться.
 Такую опору хасидизм нашел там же, где и породившая его каббала, — в Стране Израиля.

Шимон Дубнов, для которого Страна Израиля не является центром: притяжения в жизни нашего народа, был первым, кто указал на тесную связь, внутреннюю зависимость между хасидизмом и Страной Израиля.
 Еще при жизни Бешта (основоположник хасидизма), в 1747 г., приблизительно через три года после смерти р. Хаима бен Аттара, прибыл в Эрец-Исраэль шурин Бешта, раввин-каббалист р. Гершон Китовер.
 Около шести лет жил р. Гершон в Хевроне, а потом переехал в Иерусалим и там возглавлял общину каббалистов из Польши — остатки группы р. Иехуды Хасида.
 Последнее поколение ранних хасидим и первое поколение новых, унаследовавших от предыдущих название и приверженность к каббале, встретились в Стране Израиля...
 Бешт посылал р. Гершону письма, полные намеков на близость ”конца” (т. е. пришествия Мессии), который наступит благодаря распространению хасидизма в мире.
 По слухам, сам Бешт выехал в 1750 г. в Эрец-Исраэль. Основатель хасидизма хотел освятить новое учение святостью Страны Израиля, но по неизвестным нам причинам он доехал лишь до Константинополя и оттуда вернулся домой.

То, что не удалось Бешту, удалось его первым последователям.
Р. Нахман из Городенки, друг и выдающийся ученик Бешта, отправился в Эрец-Исраэль и, по-видимому, жил там в годы 1770—1780, а р. Менахем Мендель из Перемышлян, друг межиричского маггида, приехал в Страну Израиля приблизительно в 1788 г. и скончался там в 1792 г.
 Потом отправился в Палестину и маггид р. Иссахар Б ер из Злочева в Галиции, и к тому времени значительно возросло число хасидов, поселившихся в Стране Израиля.

В конце зимы 1777 г. отправились в Эрец-Исраэль трое из выдающихся хасидов Литвы и России, где хасидизм подвергался особо суровым преследованиям.
 Это были р. Исраэль из Полоцка,
 р. Менахем Мендель из Витебска и
 р. Аврахам из Калиска.
 Нет надобности распространяться об их приключениях в Стране Израиля: все это можно найти в статьях Дубнова и Ш.А.Городецкого.
Достаточно отметить, что, несмотря на многие лишения, которые испытали в стране первые хасиды, они ее не покинули.
 Само пребывание в Стране Израиля было для них чрезвычайно важным делом.
Когда р. Исраэль из Полоцка ступил впервые на землю Палестины, он воскликнул: ”Вот этот день, прихода которого мы ожидали. Будем же радоваться в любимой стране, в возлюбленной стране наших помыслов, освященной всяческими святостями”.
 А р. Менахем Мендель из Витебска сказал о р. Исраэле из Полоцка: ”Если бы ему предложили десять тысяч в месяц за то, чтобы он покинул Святую Землю, он бы с негодованием отказался”.
И не только цаддики, но и большинство хасидов признавали важность поселения группы хасидов в стране.
По побуждению р. Шнеур Залмана из Ляд, который должен был присоединиться к троим уехавшим в Страну Израиля хасидам и только по какой-то не зависящей от него причине оставшийся в Могилеве, они собирали пожертвования доя поселившихся в Святой Земле хасидов.
Одно из писем р. Шнеур Залмана к общине его последователей начинается словами: ”Нужно пробудить старую любовь к Святой Земле, чтобы любовь горела в глубине души, как раскаленные уголья, как если бы только сегодня они были раздуты щедрым Божественным духом, и жертвовать для этой святой цели ежегодно” и т. д.
 Рабби Шнеур Залман так усердствовал в сборе пожертвований для поселенцев в Эрец-Исраэль, что, когда на него донесли в 1799—1800 гг. властям в Петербурге, в донос было включено и обвинение в том, что он собирает деньги для заселения Палестины, а это носит политический характер.
 Власти отнеслись к доносу со всей серьезностью, и р. Шнеур Залман стал первым евреем, пострадавшим за идею заселения Страны Израиля как за политическое преступление.

Летом 1798 г. выехал в Палестину один из наиболее оригинальных проповедников хасидизма — р. Нахман из Брацлава, внук Бешта.
 В Тверии он застал еще р. Аврахама из Калиска, который возглавлял группу хасидов после кончины р. Менахема Менделя из Витебска (1788), а также р. Моше, сына р. Менахема Менделя, и целую общину литовских, ВОЛЫНСКИХ и подольских хасидов.
 Значение, которое р. Нахман придавал проживанию в Эрец-Исраэль, было столь велико, что он как-то высказался:
”Корень всей /моей/ жизненной силы — в самом пребывании в Стране Израиля... Кто хочет быть настоящим евреем, пусть едет в Эрец-Исраэль, а если в этом деле он наталкивается на препятствия, пусть преодолеет все препятствия и поедет туда”.

Более того, вся его жизнь, предшествующая репатриации в Эрец-Исраэль, представлялась ему пустой, никчемной. Все свои проповеди, произнесенные до отъезда в Эрец-Исраэль, он просил не публиковать.

Почему участился отъезд выдающихся хасидов на поселение в Стране Израиля с тех пор, как хасидизм принял размеры народного движения?

Дубнов дает на это два ответа: возможно, что среди хасидов русской Польши и Галиции находились вычислители срока пришествия Мессии”, которые хотели приблизить момент избавления своим пребыванием в стране.
 Но вожди хасидизма в Литве и России приезжали в Страну Израиля, движимые не только религиозными побуждениями:
 ”Помимо веры и мессианских надежд, они руководствовались соображениями практическими и политическими, а именно — желанием создать в Палестине центр хасидизма, который смог бы повлиять и на живущих за границей, большинство которых тогда отвергало это движение. Посредством заселения Святой земли предполагалось создать авторитет хасидизму, преследуемому и предаваемому анафеме выдающимися раввинами Литвы и Германии, освятить его святостью страны или ”охасидить” страну, к которой обращены взгляды всех евреев, и таким путем привлечь весь народ к хасидизму. Такой опыт уже был проделан при Ха-Ари и Иосефе Каро и удался: учение, являющееся плодом последних столетий, — ”Шулхан Арух” и практическая” каббала — вышло из Сиона, и слова, произнесенные тайком в развалинах Цфата, стали святыми для всего народа, как слова Торы, провозглашенные на горе Синай. Так почему же и хасидизму не испробовать этот путь? Эта идея, которую не осмеливались распространять открыто, проступает из писем литовских цаддиков”.

Этого же мнения придерживается и Ш. А. Городецкий, когда говорит о цели поездки в Эрец-Исраэль р. Нахмана из Брацлава.
Городецкий считает, что р. Нахман, новатор в самом хасидизме, хотел подкрепить свои нововведения ореолом святости страны и поднять свой авторитет в еврействе, опираясь на значение страны, к которой обращены взгляды всего Израиля.

Ясно следующее: хасидизм, который, будучи новаторским движением, пришел в столкновение с традиционным иудаизмом в том виде, как он сложился в раввинистической Литве и схоластической Польше, искал для себя надежную историческую почву; такую почву он мог обрести, как и породившая его каббала, только в Стране Израиля.

И кто знает, не пришли ли и митнагдим, погруженные в изучение Талмуда и со времен Виленского гаона селившиеся в Эрец-Исраэль, — не пришли ли они к этой мысли из инстинктивного страха утратить духовный исторический базис, что могло произойти под влиянием хасидизма с одной стороны и просветительства — с другой? Не потому ли и они начали, как раббаниты во время образования караимизма, всеми силами цепляться за историческую ”земную” основу?

гл V веру и надежду дала евреям каббала.

V

Опасность, угрожавшая иудаизму со стороны грекоарабской философии, миновала после того, как новое для евреев учение, достигнув апогея в философских трудах Маймонида, вызвало ожесточенную и длительную борьбу между старым, традиционным иудаизмом и новым, просвещенным и рациональным.
Разгорелся знаменитый спор о желательности изучения философских взглядов Маймонида (1232—1235), закончившийся, с одной стороны, определенным компромиссом между иудаизмом и философией, а с другой — отходом большинства талмудистов от философии и восстановлением престижа традиционного, строго религиозного иудаизма.

Но иудаизм уже не мог ограничиться сухим традиционным талмудизмом. Изучение Талмуда и комментаторская схоластика не могли полностью вытеснить философию. Должно было возникнуть движение, которому надлежало обновить иудаизм, но такое обновление выявилось не посредством "рационализированной” Торы, познаваемой разумом, а посредством "прочувствованной" Торы, познаваемой сердцем.

После смерти Маймонида невзгоды и гонения, от которых всегда страдали евреи Германии, Франции и Англии, распространились также на Испанию и Португалию, так что все страны Европы превратились для евреев в один сплошной ад.
В странах Востока свирепствовали монголы, купаясь в еврейской крови. Тьма кромешная господствовала повсюду, и не было видно никакого просвета в еврейской жизни. Мрак сгущался все больше и больше.
Чаша страданий переполнилась, когда евреи были изгнаны из Испании в 1492 г. и из Португалии в 1497 г.

В столь мрачное время не было места рационалистским учениям, которые возникают и развиваются в условиях относительного благополучия. Бедствия и тяготы вызвали усиление веры в сверхъестественное, ибо лишь такая вера, которая не дает впасть в отчаяние, могла бы укрепить дух народа в надежде на лучшие дни.
Такую веру и надежду дала евреям каббала.

Без сомнения, неправы те ученые, которые пытаются доказать, что каббала представляет собой новое учение, в основном появившееся лишь после смерти Маймонида.
 Книга Ханоха, которую р. Моше де Леон использовал в своей "Книге мистерий” и упоминаемая в Зохаре, а равно и множество талмудических легенд, древних и более поздних, заложили фундамент каббалы еще до появления "Сефер иецира”, ”Отийот де-рабби Акива” и др.
 Но столь же несомненно, что важным, повлиявшим на жизнь всей нации учением каббала сделалась лишь в годы последовавшего за Маймонидом поколения, когда вспыхнула полемика о ”Наставнике колеблющихся” и ”Книге науки”.

Это течение также представляло опасность для традиционного иудаизма.
В конце концов сама каббала, восставшая против философии, была ничем иным, как философией.
Противоборствующие течения часто неумышленно и невольно питают друг друга. Подобно радикальной еврейско-испанской философии, каббала не довольствовалась буквальным пониманием Библии, которое многим мешает понять, что под внешней оболочкой библейских повествований скрыты глубокие мысли и истины.
 Еще решительнее, чем философия, отказывалась каббала признавать талмудическую схоластику.
 Значение Талмуда и его комментариев — всего комплекса "явной” Торы — умалялось каббалистами.
 Больше того, даже такие основные взгляды и верования, как идея единства Бога, претерпели огромное изменение.
 ”Живой Бог” иудаизма с точки зрения каббалы, как и с точки зрения философии, потерял всю свою жизненность, т. е. свое непосредственное влияние на реальный мир.
 Его заменили излучаемые Им десять сфирот. Сколь дерзко каббала покушалась на основные устои традиционного иудаизма, видно из того, что один из наиболее известных каббалистов, р. Аврахам Абулафия (прибл. 1240—1290), объявивший себя в конце своей жизни Мессией, так выразился о теоретиках сфирот: ”Они хотели сделать Бога единым и удесятерили его... некоторые каббалисты верят и утверждают, что Божество — это десять сфирот и что десять представляют одно, и так они Его чрезвычайно умножили”.

Все это только прикрывалось старым покровом, а на деле было совершенно новым.
 Традиционный иудаизм заколебался и был расшатан до основания.
Единство Бога, вера в библейские повествования, значение Талмуда и его комментариев — все это было подвергнуто сомнению, все потеряло свой авторитет...
Можно было полагать, что такой потерявший исторические корни иудаизм потерпит неизбежную катастрофу.
 Но вместе с тем этот каббалистический мистический иудаизм был так насущно необходим, был настолько неизбежен в эпоху преследований и бедствий, что несчастный народ ухватился за него и продолжает за него держаться до наших дней...

Это новое учение, вскоре вылившееся в огромное народное движение, нуждалось в опоре.
Иудаизм, который в диаспоре не имел другой почвы, кроме веры, впитавшей в себя национальную надежду и наложившей свой отпечаток на весь уклад национальной жизни, не мог устоять после того, как расшатались его основные устои.
 Это учение, которое хотело вложить новое содержание в иудаизм, стало искать для себя историческую базу, а ее оно могло найти, как и все предыдущие радикальные движения, только в Стране Израиля.

Вот почему мы становимся свидетелями того, как вслед за появлением каббалы в ее новой форме приходит колоссальное мессианское движение, начавшееся вместе с самой систематизированной каббалой (упомянутый р. А.Абулафия) и не прекращавшееся, пока с появлением "Хаскалы" каббала не перестала быть движущей силой в еврейской жизни.
 Моше Хаим Луццатто (1707—1747), стоящий на пороге новой еврейской литературы ”Хаскалы”, был завершителем систематизированной каббалы.
 Он еще, по-видимому, вполне искренне, считал себя Мессией.
 Последний лжемессия, Яаков Франк, вообще не достоин этого названия.
 Этот каббалист и приверженец Зохара отрицал достоинства и Талмуда, и Страны Израиля и вообще отступился от иудаизма.

Задача автора настоящей статьи не изложение истории лжемессий. Его главная цель — показать связь между великими еврейскими движениями, которые стремились изменить положения традиционного иудаизма, и Страной Израиля.
 Но нельзя не отметить здесь одно знаменательное явление: с начала распространения каббалы и до возникновения хасидизма число лжемессий было так велико, как никогда.
 Вышеупомянутый рабби Аврахам Абулафия, объявивший себя Мессией в 1284 г.;
Ниссим бен Аврахам, пророк из Авилы (1285) ;
 Моше Бутариль (1393);
 Ашер Леммлейн (1502);
 Давид Реувени и Шломо Молхо (1522—1532);
 Ицхак Лурия (1534—1572) и его ученик Хаим Витал (1543— 1625) — каждый из них считал себя Мессией, "сыном Иосефа".
 А потом Саббатай Цви (1626—1676);
Мигуэль Кардозо (1630—1706); Мордехай Мохиах из Айзенштадта (1678-1682),
 Яаков Киридо (родственник Саббатая Цви, прибл. 1680—1695),
 сын Киридо Берехья (прибл. 1695-1740)
и последний наивный Мессия Моше Хаим Луццатто (1707—1747).

Вот длинная вереница "мессий”, все они проникнуты духом каббалы и только под ее влиянием дошли до необычной мысли — возомнить себя Мессией.
Справедливо отметил Грец, описывая эпоху Аврахама Абулафии: Мистическое учение было с того времени фундаментом, на котором основывалось тяготение к лжемессиям”.

Следует обратить внимание на тот факт, что все лжемессии, которые находились под влиянием каббалы, характеризовались тем же отклонением от пути традиционного иудаизма, который мы заметили у "мессий” еще до появления караимизма — Серене и Абу-Исы.
 Многие из лжемессий, которых мы перечислили выше, либо совершенно отменяли практические мицвот, либо ставили воздержание и посты выше выполнения предписаний Закона.
Своего апогея достигла отмена заповедей в дни Саббатая Цви и его последователей.
Эта отмена, обоснование которой они нашли в известном талмудическом утверждении ”в будущем заповеди будут отменены” (настоящий смысл которого — после смерти, а не по пришествии Мессии), не была случайной.
Она исходит от мессианства точно так же, как пламя — от горящего угля.
 Соблюдение заповедей, предохраняющее народ от ассимиляции, необходимо в особенности в диаспоре, где евреи находятся среди других народов и иудаизм лишен другого прочного основания.
 По пришествии же Мессии, когда евреи возвратятся в свою страну и у них опять будет твердая почва под ногами, не будет надобности в исполнении повседневных мицвот для сохранения еврейского народа.
 Вот почему почти все ”мессии” относились к Талмуду и его законам с затаенной ненавистью.
”Мессии” в большинстве своем были каббалистами-мистиками, и между ними и талмудистами часто шла открытая или тайная борьба.
 Таким образом, каждое проявление мессианства являлось настоящим переворогом в традиционном иудаизме и в этом смысле было деисторизующим движением.
 И как всякое еврейское деисторизуюгцее движение, оно искало и находило новую опору — Страну Израиля.

Так частые мессианские движения, бывшие плодом сочетания учений каббалы с исторической надеждой на избавление, становились наиболее мощным проявлением стремления в Страну Израиля.
 Само это стремление являлось, с одной стороны, результатом назревшей потребности в переоценке ценностей в иудаизме, а с другой — поиском нового базиса для зародившегося движения.
Поэтому мы наблюдаем, как параллельно распространению каббалы начинается сильное движение по заселению Страны Израиля.

Первый по времени и по значению среди новых каббалистов, раббену Моше бен Нахман (Нахманид; прибл. 1195—1270), был также из числа первых, кто репатриировался в Эрец-Исраэль и заботился об ее заселении (1267).
После изгнания последних крестоносцев и монголов, когда евреи получили возможность приезжать на родину, сразу же увеличилось число прибывающих туда на поселение, а среди них большинство были каббалисгами.
В то время (прибл. в 1325 г.) уже была большая община евреев в незадолго до этого отстроенном галилейском городе Цфате.
Со временем эта община стала центром каббализма.

Но особенно усилилось переселение в Эрец-Исраэль во время изгнания евреев из Испании и немедленно вслед за ним.
 Прибывший в Иерусалим в 1495 г. еврей через три года после изгнания из Испании пишет:

 "Когда я прибыл сюда, трудно было мне найти дом для житья, т. к. много было приехавших, и страна наполнилась людьми".

 С тех пор мы находим в Стране Израиля целый ряд крупных ученых:
 рабби Моше Алашкера (1466—1542) ;
р. Леви бен Хавива, оппонента р. Яакова Берава по вопросу о смиха (посвящения в сан раввина);
 р. Иосефа Каро (1488—1575);
р. Ицхака Лурия, который прибыл в Цфат в 1568 г. и нашел там
 р. Иосефа Каро и его учеников,
 которые придерживались каббалы, а также каббалистов
 р. Моше Кордоверо,
 р. Шломо Алкабеца,
 р. Моше Алшеха и других;
ученик Ицхака Лурия р. Хаим Витал, умерший в 1620 г.;
знаменитый р. Иешаяху бен Аврахам Горовиц, известный под именем "Шела" (1575—1630), который приехал в Эрец-Исраэль в 1621 г.;
каббалисты-аскеты, которых подозревали в саббатианстве, Иехуда Хасид и Хаим Малах, выехавшие в 1700 г. в Эрец-Исраэль со своими последователями-”хасидами” числом в 1500 человек, чтобы ожидать там пришествия Мессии;
каббалист р. Хаим бен Аттар, автор ”Ор ха-хаим”, умерший там в 1743 г., —
 все они звенья длинной цепи каббалистов. которые не могли себе представить занятие каббалой вне Страны Израиля.
 Это радикальное движение, которое должно было отвлечь народ от Талмуда и от всех "явных” учений и привить ему "тайную науку", движение, которое отвергало многие институты традиционного иудаизма, не видело другого пути заслужить признание народа и найти себе твердую почву, кроме учреждения центра на исторической и священной родине Израиля — Эрец-Исраэль.

гл IV

IV

Прошло несколько сот лет. Опасность, которая угрожала традиционному иудаизму со стороны караимского и подобных ему движений, миновала. Но нависла новая и, в сущности, еще большая опасность. Арабы завоевали все страны Ближнего Востока, а в Европе —Испанию.
В странах Леванта арабы стали преемниками сирийцев, у которых они переняли греческую философию и слили ее со своей жизнерадостной и чувственной поэзией.
Евреи диаспоры, поневоле находящиеся под влиянием культуры тех народов, среди которых они живут, также переняли (кто охотно, а кто и против воли) новую поэзию и новую философию.
 Ни та, ни другая не могли ужиться с иудаизмом в той форме, в какую он уложился в Палестине и Вавилонии.
Незатейливая благочестивая еврейская поэзия не могла угнаться за неистовой чувственностью арабской поэзии.
 А еврейская религия, по своей природе полная эмоции, по-восточному загадочная, не могла устоять перед рационалистической философией и точными науками греков, учениками и продолжателями которых стали арабы.
Новый образ жизни противоречил иудаизму не меньше, чем новые поэзия и философия, отражающие жизнь и влияющие на нее.
Еврей, идя по стопам араба, горячо увлекся "вином, женщинами и поэзией”.
В Испании евреи изменили свой образ жизни, который всегда отличался скромностью и воздержанием.
 Перемены в жизни и в образе мышления усваивались лучшей еврейской молодежью и приводили к ее отходу от исторического пути еврейства.
Нашлись среди евреев поэты, писавшие исключительно о вине, природе и любви, и дошли до того, что отвернулись от еврейской традиции.
Были и такие, кто видел в Торе лишь аллегорию: Авраам и Сарра были для них лишь "материей и формой", а регулирующие повседневную жизнь религиозные нормы были лишь моральными символами.
Одним из таких отвергающих еврейские национальные ценности был приятель рабби Иехуды ха-Леви, который отговаривал поэта от посещения Страны Израиля — дескать, она в настоящем ничем не лучше других стран!..
На это Иехуда ха-Леви возражал в одном из наиболее замечательных своих стихотворений, обращаясь к нему в бессмертных строках:

Не прельщайся греческой мудростью,
В ней нет плодов, одни лишь цветы...

От этой новой поэзии и философии веяло равнодушием, даже неприязнью ко всему, что в историческом прошлом народа считалось святым.
 Такие взгляды, как вера в предвечность мира, отрицание возможности "создания из ничего" и вмешательства Бога в происходящее, грозили умерщвлением национального прошлого, основы существования народа, и, более того, утратой веры в "живого Бога" евреев, основы основ еврейской религии...

Таким образом, опять наступил кризис в жизни еврейского народа.
Возникло радикальное движение, еще более опасное для традиционного еврейства, чем караимизм, потому что т о отвергало лишь Талмуд, а э т о — и Библию.
Само возникновение движения было закономерно. Иудаизм, лишенный условий для свободного развития, не мог оставаться в прежнем состоянии; с изменением образа жизни и взглядов народа — его носителя — неизбежно должен был измениться и он. Вместе с тем движение, несмотря на закономерность и неизбежность его возникновения, не имело опоры. Задачей движения было отрицать исторический иудаизм.
 А что останется после его исчезновения? Ведь у лишенной территории еврейской нации "не осталось ничего, кроме Торы".

Национальный инстинкт опять заставляет обратиться к Сиону как к исторической базе, как к прочной основе иудаизма, переживавшего кризис. Само собой понятно, что этот инстинкт — чувство нужды в национальном самосохранении — пробуждается не у тех, кто удалился "туда, откуда нет возврата”, и не у тех, кто продолжает бесхитростно верить и поэтому даже не подозревает об угрожающей традиционному еврейству опасности, а именно у ”идущих серединным путем”.
Те евреи, которые прониклись арабской поэзией и греческой философией, но у которых вместе с тем еще сохранилось настоящее национальное чувство, придавшее еврейский облик их поэзии и даже философии, обращают свой взор к Сиону.
Это он — источник бессмертных "песен Сиона", которые пели два великих поэта-философа испанского еврейства — р. Шломо Ибн-Габироль, автор "Источника жизни" и "Царского венца", и р. Иехуда ха-Леви, автор книги "Кузари".

Нет надобности распространяться о любви Иехуды ха-Леви к Сиону.
Его "Сиониды" широко известны благодаря включению стихотворения "Узники Сиона" в сборник элегий на день Девятого ава, а также благодаря издательской деятельности Ш. Д. Луццатто и величественной поэзии Гейне.
 Однако значение его поэзии не только в том, что она была блестящей по содержанию и форме.
 Она побудила его совершить знаменитую поездку в Страну Израиля, когда та была в руках алчущих еврейской крови крестоносцев.
 Менее известно, что и р. Шломо Ибн-Габироль воспевал Сион и всю жизнь стремился в Эрец-Исраэль.

Как только пришел конец власти крестоносцев в Палестине и мусульмане, вновь захватившие ее, разрешили евреям вернуться, у испанских евреев пробуждается желание (которое никак нельзя считать случайным) переселиться туда.
Историческая почва начала уходить из-под ног еврейской нации, и лучшие сыны народа бессознательно, инстинктивно искали эту почву на своей древней родине.

Существует мнение, что любовь к Стране Израиля пробудилась у Иехуды ха-Леви и людей его круга под влиянием любви христиан к Святой земле, любви, которая нашла свое выражение в крестовых походах.
Но именно в странах, бывших под властью мусульман, где евреи не пострадали от крестоносцев, но где традиционному иудаизму угрожала серьезная опасность со стороны греческой философии, пели свои прекрасные песни Сиона Ибн-Габироль и ха-Леви.
Большинство раввинов, отправлявшихся сотнями в 1211 г. в Страну Израиля, были из Северной Испании и соседней с ней Южной Франции, где особенно ощущалось влияние греческой философии и где изложивший ее Маймонид имел особенно много последователей.
 Их возглавлял рабби Ионатан бен Давид ха-Кохен из Люнеля, один из ученых Прованса, по просьбе которого Шмуэль Ибн-Тиббон перевел "Наставник колеблющихся” с арабского на иврит еще при жизни Маймонида.
 А вот у евреев Германии и Северной Франции, особенно пострадавших от крестоносцев, — как раз у них мы не находим особого стремления переселиться в Сион, несмотря на всю любовь к Стране Израиля, о которой свидетельствуют многие места в трудах Раши, Раббену Тама и других.
 Удивляться тут нечему: традиционный иудаизм властвовал в ту пору как в Германии, так и в Северной Франции, Талмуд был главным предметом изучения у евреев; к традиционным взглядам и принятой испокон веков вере относились бесхитростно; установленные обряды соблюдались полностью, и никому не приходило на ум подвергнуть их обоснованность малейшему сомнению.
 Древние устои держались прочно. Какая же нужда могла чувствоваться там в другой исторической базе?

гл III Караимы лжемессия Сариа секта Абу-Исы

III

Его первые признаки начали появляться приблизительно через 100 лет после окончательного отредактирования Талмуда — во времена гаонов.
 Под влиянием ли первых арабских философов и арабских религиозных сект, как полагают некоторые исследователи, из-за того ли, что талмудические ограничения стали слишком тягостными, то ли в силу обеих этих причин начиная с VII в. н. э. (приблизительно через 200 лет после оформления Талмуда и приблизительно за 50 лет до появления Анана) начало проявлять себя движение против Устного Закона.
 С ним сочетаются мессианские чаяния и стремление к возвращению в Страну Израиля.

Приблизительно в 850 г. в Вавилоне появляется лжемессия Сариа, или Серене (Серенус) .
 Он стремится не только освободить еврейский народ и возвратить ему родину, но также — и прежде всего — отменить довольно большое число предписаний Талмуда. Он объявляет упраздненными запреты, касающиеся некоторых видов пищи и напитков, дублирование праздников в диаспоре, определенные молитвы и документ, регулирующий условия брачного договора (ктуба). Его сопротивление авторитету Устного Закона не только не отталкивает от него народные массы, а наоборот, привлекает к нему все больше сторонников. Даже евреи далекой Испании готовы оставить все свое имущество и отправиться за ним в Вавилонию... А когда Серене сошел со сцены, как все подобные ”мессии”, приказал рабби Натронай Гаон принять в еврейские общины всех его последователей, при условии, что они покаются и признают предписания Талмуда, а также пройдут установленный для грешников обряд публичного наказания поркой.

Серене предшествовал другой Мессия (или провозвестник Мессии) , который был полной его противоположностью.

Овадья Абу-Иса (Ицхак бен Яаков) аль Исфахани (прибл. 685—705) являлся духовным наследником "скорбящих о Сионе" аскетов времен рабби Иехошуа бен Ханании. Подобно им, Абу-Иса запрещал употребление мяса и вина, но вместе с тем совершенно отменил институцию развода (даже в случае доказанной неверности жены), аннулировал предписания о жертвоприношениях и велел молиться семь раз в день, дабы буквально исполнять сказанное в Библии: "Семикратно в день прославляю Тебя за праведные суды Твои" (Псалом 119:164). Значит, и Абу-Иса свернул с пути традиционного иудаизма и образовавшийся "пробел" в сердце пытался восполнить, с одной стороны, аскетизмом, т. е. необыкновенным рвением в исполнении религиозных предписаний, которых не отвергал, а с другой стороны, стремлением к Сиону.
Грец склоняется к мнению, что Абу-Иса считал себя Мессией, "сыном Иосефа", но более вероятно предположение, что он считал себя предвестником Мессии и хотел завоевать Эрец-Исраэль мечом. Знаменательно, что его учение не исчезло с его смертью.
В течение почти трехсот лет после его кончины продолжала существовать секта его учеников, известная под именем ”Аль-Исфахания”, или секта Абу-Исы, и его последователи назывались исавитами (исунитами).
Это была первая секта, возникшая среди евреев после разрушения Храма и до появления караимов.
Тот факт, что исавиты не исчезли вслед за убийством Абу-Исы, как случалось почти всегда с последователями лжемессий, можно объяснить только тем, что мессианство Абу-Исы имело не только политический характер и не относилось отрицательно или хотя бы безразлично к еврейской религии и этике. Несмотря на то, что возбужденное Абу-Исой движение избрало войну единственным средством осуществления своего идеала — возвращение Страны Израиля еврейскому народу, — его корни таились глубоко в мощном духовном сдвиге. Его аскетические принципы заполняли вакуум в душе нации, вызванный осознанием того, что традиционный иудаизм обязан претерпеть изменения.
 Инстинктивная боязнь потери исторического духовного базиса пробудила сильную тоску по Стране Израиля, земной исторической основы еврейского народа. Эту-то тоску, вызвавшую, как в прошлом у авелей Цион, явления аскетизма, Абу-Иса превратил в могучую боеспособную силу. Нашлось несколько тысяч людей, готовых пожертвовать жизнью за претворение этого страстного стремления в действие. Вот почему его последователи после гибели своего руководителя продолжали ценить его учение в течение почти трехсот лет.

А когда пришло время и движение против Устного Закона нашло человека сильной воли, способного превратить его в руководство к действию, этот человек — основоположник новой секты — был обязан учесть соотношение между антиталмудическим движением, которое в некотором смысле было отступлением от исторической тенденции, и стремлением в Страну Израиля.
 Анан, считающийся основателем караимской секты (ок. 760), а на самом деле лишь объединивший все секты, отвергавшие Талмуд, в своем требовании отменить Устный Закон был ближе к Серене, чем к Абу-Исе.
 От последнего он, однако, унаследовал некоторые принципы аскетизма. Подобно Абу-Исе, он запретил есть мясо и пить вино в диаспоре.
 Один из первых караимов, автор сочинения ”Спор между раббанитами и караимами”, пишет об Анане:
 "Последние деяния Анана помогли выяснить, чем он руководствовался с самого начала: ревностной ли верой в слово Божье или дурными намерениями. Он собрал всех своих единоверцев, и они бросили свои дома, поля и виноградники на разорение и отправились из Вавилонии в Иерусалим и поселились у врат Иудеи, чтобы молиться Господу Богу; он же водворил там ”скорбящих о Сионе и Иерусалиме” в рубищах на теле и с пеплом на голове, кожа их прилипла к костям, и улыбки нет на их лицах, и губы их лепечут жалобные слова”.
Другие караимские ученые рассказывают, что Анан поселился в Эрец-Исраэль, построил там синагогу, которую караимы по сей день показывают в Иерусалиме и называют синагогой Анана, и возглавлял Скорбящих о Сионе”.
По мнению современных исследователей, это легенда.
Сам Анан не поселился в Палестине и не строил там синагог.
 Во всяком случае, первые караимы соблюдали традиционный траур по Сиону и были близки к аскетизму Абу-Исы и его последователей.

Дерзающие выступать против принятых норм и установленного порядка представляются нам как опьяненные победой борцы, нападающие на существующие устои с задором и молодой удалью.
 У первых караимов мы вовсе не наблюдаем такого задора. Наоборот, с момента своего образования секта караимов проникнута духом печали и скорби.
 Караимы называют себя ”скорбящими” и ”стенающими”. Один из ранних караимов, Сахль бен Мацлиах, живший примерно в одно время с рабби Саадией Гаоном, пишет в своем сочинении "Открытый укор”: ”Таков обычай смирившихся израильтян: они отказались от удовольствий мира сего и от употребления мяса и вина... и оставили свои семьи и отреклись от мест, где родились,.. стенают и вздыхают, о разрушении Сиона вопиют и в пепле валяются и убиваются, и Бог исполнит обет, данный скорбящим о Сионе, - заменить им пепел украшением”. В упомянутом сочинении ”Спор между раббанитами и караимами” сказано, что из десяти колен израилевых ”остались верными Закону лишь те, что в Святом городе, и то лишь благодаря их страстной любви к Святыне, своей отраде и лелеянному оплоту, и имя им ’ стенающие и вздыхающие’...”.
Караим Иехуда Хадасси, написавший в 1145 г. свою книгу ”Эшкол ха-кофер”, называет себя "скорбящим”, т. к. он всегда скорбел о разрушении Иерусалима, а в своем сочинении призывал постоянно оплакивать разрушение и поститься даже в субботу и в праздники, потому что в изгнании ”помрачилось всякое веселие”.
Про него сказал караим Мордехай бен Нисан: ”Имя автора, рабби Иехуды Хадасси - ’скорбящий’, ибо он причислялся к ’скорбящим о Сионе’ и к общине ’стенающих’ от мерзостей, творящихся в Иерусалиме”.

Нет основания считать, что существовала особая секта караимов (или раббанитов), называвшаяся ”скорбящие о Сионе”. Но, по-видимому, сразу после завоевания Иерусалима арабами существовала в завоеванном городе некая группа аскетов и соблюдающих постоянный траур, которая называлась авелей Цион и авелей Иерушалаим и ожидала пришествия Мессии. Их, как видно, и следует считать составителями мидрашей, известных под названиями ”3намения Мессии”, ”Мистерии рабби Шимона бен Иохая” и др.

Нет сомнения в том, что именно во время возникновения караймизма тенденция скорбеть и оплакивать Сион была особенно сильна как среди членов этой секты, так и среди раббанитов. Уже в IX в. были в Иерусалиме караимы-отшельники, проводившие жизнь в оплакивании Сиона. Об этом ясно свидетельствуют некоторые места в комментарии Салмона бен Иерухама к Псалмам, написанном в 953—957 гг.

С тех пор караимы не переставали прибывать в Страну Израиля в течение всего периода борьбы между ними и раббанитами. Алия в Эрец-Исраэль имела для них столь важное значение, что в их молитвенники были включены специальные молитвы за благополучие едущих в Сион.

Подобное наблюдается не только у караимов, но и у всех еврейских сект, отклонившихся от Письменного учения и традиции в ту или иную сторону. Взять, например, секту иудганитов, которая была основана Иехудой Иудганом, жившим за 30-40 лет до Анана, в начале IX в. Он был учеником Абу-Исы и также считал себя провозвестником Мессии. И эта секта верила в близкое избавление и запретила употребление мяса и вина, а также участила посты и дополнительные молебны, как и все ”скорбящие о Сионе” во все времена.

”Скорбевших о Сионе” было много и среди раббанитов, соблюдавших Закон. Об этом свидетельствует параграф 34 Большой Псикты, отличающийся своим торжественным стилем и особым подчеркиванием всего, что относится к "оплакиванию Сиона”. Автор придерживается мнения, что Большая Псикта была составлена при рабби Палтои Гаоне в 845 году. Именно в то время распространилось учение караимизма, отрицающее Устный Закон, а караимы, Оплакивающие Сион” и ”стенающие”, начали поселяться в Иерусалиме. Знаменательно, что составленный или отредактированный именно тогда Мидраш так превозносит их и придает важное значение группе этих людей, отличающихся по своим взглядам от остальных евреев и за это гонимых и преследуемых.

1

Барайта - ”внешняя Мишна” - устное предание, не включенное в текст Мишны, отредактированное рабби Иехудой ха-Наси.

Приведем наиболее важные места:

”И будет известно между народами семя их, и потомство их — среди племен” (Исайя 61:9). О ком сказал это Исайя? Ни о ком другом, как об авелей Цион, ибо Всевышний даст им в будущем победу над их врагами, как сказано: ”И будет известно между народами семя их” — следует читать ”мощь их”, а не ”семя их”. ”Будь нашим оплотом по утрам и спасением нашим в час беды” (там же 33:2) : ”по утрам” — тех, кто денно и нощно взывают к милости Божьей; ”спасение наше в час беды” — это ”скорбящие”, страстно желающие спасения вечером, утром и в полдень. И была беда большая в Израиле, ибо оскорбляли их и насмехались над ними. При виде тяжелых гонений последних лет, когда объявился Мессия, а гонения следуют одно за другим, не прекращаясь, понимающие говорят: ”В жизни нашей не было такого: наверное, Мессия грядет...”; ”Все видящие их познают” (Исайя 61:9) - это ”оплакивающие Сион”. Когда Всевышний ниспослал на мир свой злых ангелов и те вредят во все дни избавления, ”оплакивающие Сион” общаются с ними, как со своими товарищами, а те не могут им повредить. И те, кто видят это, говорят: ’напрасно мы насмехались над ними’. Про это время сказал Исайя: ”И увидят народы правду твою” (Исайя 62:2) — это народы мира, которые видят праведность ”скорбящих о Сионе”. А Бог говорит: ”Клянусь тем, кто скорбел со Мною о Моем разрушенном доме и опустелом Храме, как сказано, ”с сокрушенными и смиренными духом” (Исайя 57:15) — читай не ”с сокрушенными”, а ”с сокрушающимися со Мною” — это авелей Цион, которые смирили в себе гордость, сносили молча обиды и не видели особых заслуг за собою. Скорбящие удостоились Мессии, ибо поверили в него и не прельстились земными благами. Тогда заплачут все праведники и скажут Всевышнему: ’Владыка мира! Скорбящих о Сионе Ты вспомнил, а нас нет!’ ”.

Из всего этого, и в особенности из последних слов, нам становится ясно, что "скорбящие о Сионе” отличались какими-то внешними признаками и выделялись среди других праведников своего времени особенно глубокой скорбью. ”Скорбящих о Сионе” было тогда особенно много - как среди караимов, так и среди раббанитов.

Чем это можно объяснить?

Уклоняясь от Устного Закона вправо или влево, новаторы того времени отдавали себе отчет в том, что историческая почва уходит из-под ног, а консерваторы боялись, что она и из-под их ног уйдет. Талмуд со всем своим ригоризмом являлся прямым результатом действия инстинкта национального самосохранения. Единственной целью всех этих строгостей, рграничений и указаний было предотвратить ассимиляцию и обеспечить возможность существования ”народа среди народов”, нации без территории и государства. А если эта историческая опора уже утрачена по вине караимов или постепенно утрачивается из-за действий других еврейских сект, — то само существование народа оказывается в опасности. Необходимо было найти другую историческую опору. Единственным подспорьем такого рода, приемлемым и для отвергающих Устный Закон караимов, и для раббанитов, опасающихся этого, был территориальный, национальный фактор: существованию нации на национальной территории не грозит никакая опасность даже при кардинальной переоценке ценностей. В такой обстановке полная деисторизация невозможна...

В самом деле, какую еще прочную опору, кроме Страны Израиля, могло найти деисторизующее движение, каким было движение сопротивления Устному Закону, направленное на разрушение исторической основы и свержение духовных устоев еврейского народа, сосредоточенных в национальной религии? Историческая территория народа — место возникновения всего его духовного творчества, — могло ли раббанитское еврейство найти лучшую опору в своей борьбе с караимизмом?

гл II авелей Цион

II

Такое сильное стремление мы обнаруживаем уже в период первого изгнания евреев из своей страны — в вавилонском пленении.
Во времена пророка, именуемого Второ-Исайей, незадолго до конца пленения и начала первой волны репатриации, появились так называемые авелей Цион ("скорбящие о Сионе”) — изгнанники из Иудеи, оплакивающие разрушение Иерусалима и Храма.
 Они испытывали подлинное горе, но их скорбь, как справедливо предполагает Грец, выражалась также во внешних формах.
 Это подтверждается и словами пророка:

"Возвестить скорбящим о Сионе, что им вместо пепла будет дано украшение, вместо плача — елей радости, вместо унылого духа — одежда славы” (Исайя 61:3). 

Очевидно, они вели аскетический образ жизни и посыпали голову пеплом, как было принято у соблюдающих траур. Являлись ли авелей Цион особой сектой ”скорбящих о Сионе” или это были отдельные лица, разделявшие общую скорбь, трудно установить. Да это и не так важно. Секты того времени образовывались не так, как в наше время. Главное, что тогда были люди, ”скорбящие о Сионе”, удрученные общим национальным горем. Нет почти сомнения, что эти "скорбящие о Сионе”, для которых не было ничего дороже страны предков и Храма, были первыми, побудившими царя Кира разрешить изгнанникам вернуться на родину.
 Они же, видимо, были первыми вернувшимися в Страну Израиля, основоположниками великого еврейского ренессанса — "начала репатриации” в период возвращения в Сион".
 Национальная скорбь, национально-религиозная тоска стали движущей силой в жизни народа в одну из наиболее значительных эпох

его истории и породили великое движение, в центре которого была Страна Израиля.

Точно такое же движение возникло в народе в начале второго изгнания - римского.

Рабби Иехошуа бен Ханания, деятельность которого началась сразу после разрушения Второго храма и прекратилась незадолго до восстания Бар-Кохбы, боролся против секты (или группы) скорбевших о разрушении города и Храма; внешним проявлением этой скорби был отказ от употребления мяса и вина. Это были фарисеи-аскеты послехрамового периода, которых не следует смешивать с фарисеями-политиками периода, предшествовавшего разрушению Второго храма. Древняя барайта1,
1

Барайта - ”внешняя Мишна” - устное предание, не включенное в текст Мишны, отредактированное рабби Иехудой ха-Наси.имеющая большое историческое значение, рассказывает:

 ”После того, как Храм был разрушен вторично, распространились в народе аскеты, проповедовавшие воздержание от мяса и вина. Однажды встретился с ними рабби Иехошуа и спросил их: ’Дети мои, почему вы не едите мяса и не пьете вина?’ Они ответили ему: ’Разве можем мы есть мясо, которое приносилось в жертву в Храме, а теперь его (Храма) нет? Разве можем мы пить вино, которым поливали жертвенник, а теперь его нет?’ Сказал он им: ’Если так, то и хлеб не будем есть, так как нет более мучной жертвы’. ’Мучную можно заменить фруктовой’, — ответили они ему. ’Не будем есть и фрукты, так как нет уже приношения первинок’, — возразил рабби Иехошуа. ’Можно заменить фруктами, не подлежащими приношению’, — ответили аскеты. ’Так, может быть, и воду не будем пить, так как нет более и возлияния воды на жертвенник?’ — продолжал спрашивать рабби Иехошуа. На этом они замолчали. Сказал он им: ’Дети мои, послушайте меня: невозможно не скорбеть над тем, что произошло, но и слишком скорбеть нельзя, так как не позволяется налагать запрет, который большинство народа не в состоянии соблюдать. А поэтому так решили наши мудрецы: когда человек белит свой дом, пусть оставляет малость недобеленной; когда готовит трапезу, то пускай спустит малость; когда женщина украшает себя драгоценностями, пусть оставит малость - все в знак траура по разрушению Иерусалима. А кто скорбит по Иерусалиму, удостоится радоваться в его счастии, ибо так сказал пророк: ’Возвеселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нем все любящие его! Возрадуйтесь с ним радостью все сетовавшие о нем’ (Исайя 66:10) ”.

Рабби Ишмаэль бен Элиша, современник рабби Иехошуа бен Ханании, взятый в детстве в плен римлянами, говорил:

 ”Со дня разрушения Храма следовало бы всем нам отказаться от мяса и вина, но нельзя налагать запрета, который большинство народа не в состоянии соблюдать”.

Скорбь была глубокой и проявлялась в аскетических крайностях, против которых возражали выдающиеся ученые своего времени только потому, что "большинство не в состоянии их соблюдать”. Но вскоре эта тяжелая безысходная скорбь, которая как бы восполняла пробел, образовавшийся с потерей огромной национальной ценности — национального и религиозного центра, путем ригорозного соблюдения заповедей сформируется в активную силу.
Среда этих "скорбящих о Сионе” породит оруженосцев Шимона Бар-Кохбы — зачинателя небывалой революции, величие которой не померкло из-за ее неудачи. Он использует народное стремление восстановить развалины Иерусалима и Храма, и пламя беспримерного восстания разгорится и охватит все слои народа, мечтающего о свободе и не забывающего своей святыни. Скорбь выльется в великий подвиг.

Но во времена Бар-Кохбы евреи жили еще в своей стране, и не страна являлась средоточием их стремлений, а национальная независимость и религиозный центр - Храм.
 Постепенно, в течение нескольких веков, центр сосредоточения народа и центр его деятельности переместились из Страны Израиля в Вавилонию. Тоска по родине не ослабла, и в ”мессиях” тоже не было недостатка.
 Упомянем хотя бы лжемессию Моше из Кандии(Кандия — венецианское название острова Крит, использовалось также османами.) в период амораев.

в 440 г. рассказывается о том, что среди критских евреев появился один лжемессия и что вера в него евреев была столь значительна, что они забросили дела, ожидая дня, когда новый Моисей поведет их сухо через море в Обетованную землю (Сократ, Historia ecclesiastica, VII, 36).

 Но нового движения в еврействе тогда не возникло.
Амораи продолжали развивать и совершенствовать Талмуд, но ничего нового не создавалось.
Поэтому аморай рабби Хиллел счел возможным заявить, что ”нет Мессии для Израиля, ибо его уже истребили в дни Хизкии”.
 А еще раньше негодовали многие ученые раввины на ”вычислителей конца” и относили пришествие Мессии к ”трем явлениям, наступающим неожиданно”.
Само собой понятно, что такие воззрения, хотя и не ослабили тоски по стране предков, не способствовали превращению Эрец-Исраэль в активную движущую силу.
Это стало возможным лишь после того, как возникло новое движение в народе.

ЭРЕЦ-ИСРАЭЛЬ И РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ДВИЖЕНИЯ В ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ (537 г. до н. э. — 1897 г. н. э.) гл I Клаузнер Йосеф Гедалия

гл  I 

Рассматриваемому в этой статье вопросу следовало бы посвятить целую книгу. Понятно поэтому, что автору придется довольствоваться краткими описаниями даже в тех случаях, где требовалось бы продлить изложение или прибавить кое-какие подробности.

Литература на иврите и других языках, цель которой убедить читателя, как сильна была во все времена привязанность еврейского народа к Стране Израиля, весьма обширна.
В настоящей статье автор не собирается внести еще один вклад в обсуждение этой темы: любовь еврейского народа к его исторической родине настолько очевидна, что не требует доказательств. Я желал бы обратить внимание не только палестинофилов, но всех желающих поподробнее изучить историю нашего древнего народа на более фундаментальное и не столь очевидное явление.

Рассматривая внимательно нашу историю, мы видим не просто национальную и религиозную тоску по стране предков.
Основательное изучение последовавшего за уничтожением первого еврейского государства периода (537 г. до н. э.) приводит нас к выводу, что великим переворотам в еврейской жизни, вызванным широкими национальными движениями, всегда сопутствовало усиленное стремление к Сиону.
 Точнее — эти движения всегда, с самого своего зарождения, оказывались связанными с историческим центром жизни нации, с ее собственной землей, на которой она существовала с того самого дня, как осознала себя и обрела самостоятельность, с той самой землей, которая непрерывно питала корни национальной жизни нашего народа-скитальца.

Всякое великое движение — это переворот, переоценка ценностей. Оно отменяет старые ценности и создает новые.
 Сущность этих новых ценностей зависит от экономических, политических и духовных условий жизни нации, на территории и в атмосфере которой это движение происходит. Поэтому, когда процесс возникновения общественного или духовного движения происходит в среде находящегося на своей земле и распоряжающегося своей судьбой народа, он всегда имеет прочное основание в собственной жизни народа.
Развитие самостоятельной нации происходит органично, оно питается собственными соками. Поэтому даже самые радикальные изменения, противоречащие исторически сложившемуся порядку жизни или верованиям и взглядам такого народа, имеют под собой почву в самой жизни народа.

Не так обстоит дело с радикальным национальным движением, происходящим в нации, зависимой от других и лишенной самостоятельности, как, например, еврейская. Переворот в ее жизни — это не только отклонение от исторического пути, по которому она всегда шла, и не только переоценка ценностей, сопровождаемая тяжелыми родовыми муками и длительной борьбой нового со старым.
Переворот в жизни нации, не имеющей своей земли, своего правительства и национальной экономики,— это утрата национальной основы.
 Такому народу переворот угрожает национальной гибелью.
 Такой народ может проявлять независимость лишь в тех вопросах текущего момента, которые более или менее коренятся в его прошлом, —в вопросах национальной культуры, хотя и меняющейся под влиянием современных требований, но всегда питающейся из богатого наследия далеких времен, когда народ был самостоятельным и независимым. В решении других задач — политических, экономических и культурных — такая нация совершенно лишена самостоятельности.
 Поэтому движение, ставящее своей целью коренным образом изменить жизнь народа, лишенного независимости и собственной территории, не имеет никакой опоры, никакой экономической и политической основы. Покуда все старое неприкосновенно и незыблемо, покуда его никто не трогает и не пытается сдвинуть с места, отсутствие основы ощущается не так остро. Старое существует по инерции от того импульса, который был сообщен ему, когда народ имел ”земное” существование. Но когда устои старого сотрясаются и возникают попытки перевернуть все ”вверх дном”, когда застой сменяется движением и старые ценности заменяются новыми, — тотчас же начинает ощущаться потребность в твердой почве, в прочном базисе. Общество относится с недоверием к выросшему на чужой почве новому, боится, что новые ценности вытеснят старые, самобытные. Чем же тогда будет духовно питаться нация, лишенная всего, кроме своих национально-культурных ценностей?

Вот почему, когда в еврейском народе зарождались революционные движения, в нем пробуждалась тоска по своей земле, по Стране Израиля.
Народ чувствовал и помнил, что это единственная страна, где еврейская жизнь развивалась совершенно свободно, что там происходили те изменения, те революционные движения, которые придали израильскому народу его окончательную форму и явились определяющими именно потому, что имели прочный политический и экономический ”земной” базис. Национальный инстинкт подсказывал, что всякое радикальное движение в еврейской жизни, по самой своей природе нарушающее цельность национальной культуры, должно искать опору там, где национальное творчество было органическим и свободным.

Эта предпосылка подтверждается самим характером еврейских революционных движений.

Эти движения были двух типов: рациональные и иррационально-мистические.
Как одни, так и другие были движениями деисторизационными: они отвергали основные творения еврейской истории.
 И те и другие отрицали буквальный смысл повествований Пятикнижия, принятое толкование Талмуда и пренебрегали кодексом мицвот маасийот (предписаниями, регламентирующими повседневную жизнь).
 Рационалистические движения, порожденные навеянными извне прогрессивными идеями (греко-арабской философией, европейским просветительством и др.) , заставили лучших представителей народа почувствовать угрожающую национальному существованию опасность.
Пробел, образовавшийся в результате пренебрежения историческими духовными ценностями, они стремятся заполнить исторической земной ценностью — Страной Израиля.
Иррациональные мистические течения тоже пренебрегали историческими ценностями, усматривая скрытый, таинственный смысл в рассказах Библии, ставя книгу Зохар выше Талмуда и игнорируя значимость практических мицвот. Их новые ценности, внутренние, пытались восполнить пробел излишним, превосходящим точное предписание Закона сохранением старого. Что, например, означает аскетизм, если не преувеличенное, чрезмерное исполнение предписаний?

Однако аскетизм не мог заполнить ”пустоту” в сердце, поскольку все мистические движения сводились в конечном счете к отмене практических мицвот и отходу от установленного исторического пути, спасшего еврейский народ от ассимиляции и исчезновения. Поэтому мессианские движения, в которых чрезмерный аскетизм почти всегда сочетался с отменой практических мицвот, являлись производными от мистических течений, проникнутых страстным стремлением к Сиону.
Это стремление часто проявлялось в болезненной тоске по чему-то нереальному, окрашенному религиозной романтикой.
 Но нередко мы наблюдаем,как такое стремление превращается в могучую и чудодейственную движущую силу, и тогда мы осознаем, что перед нами полный переворот в жизни еврейского народа.

Агата Кристи: Одним пальцем( The Moving Finger)Agatha Christie

«Одни́м па́льцем» (англ. The Moving Finger) — детективный роман Агаты Кристи, первоначально опубликованный издательством Dodd, Mead and Company в 1942 году в США, а в 1943 году в Великобритании издательством Collins Crime Club.
В России роман также выходил под названиями
 «Перст судьбы»[1], фильм Мисс Марпл Агаты Кристи. 6. Перст указующий (2006) - https://ok.ru/video/84419545763
«Движущийся палец»[2] Переводчики: С. Шпак, Н. Забабурова, И. Соловьев, Татьяна Владимировна Голубева, А. Титов
и «Каникулы в Лимстоке»[3],Translation: Голубева Татьяна
«Отравленное перо»[4];Переводчик: Нина Владимировна Забабурова
для экранизации также использовался перевод «Перст указующий».

https://ok.ru/video/1646739982999 
Указующий перст 2серия . Мисс Марпл Агаты Кристи 1984-1992

В названии романа использована строка из рубаи Омара Хайяма в переводе английского поэта Эдварда Фицджеральда, наиболее известного переводчика Хайяма на английский язык:

     The Moving Finger writes; and, having writ,
     Moves on: nor all thy Piety nor Wit
     Shall lure it back to cancel half a Line,
     Nor all thy Tears wash out a Word of it.

Буквальный перевод:

     Движущийся палец пишет и, написав,
     двигается дальше. Все твои ум и набожность
     не заставят его отменить пол-строки,
     все твои слёзы не смоют ни слова.

The poem, in turn, refers to Belshazzar's feast as related in the Book of Daniel, where the expression the writing on the wall originated.

The title shows in the story figuratively and literally. The anonymous letters point blame from one town resident to another.^[3] 

The Scotland Yard agent determines the envelopes were all "typed by someone using one finger" to avoid a recognisable 'touch'.

According to Daniel 5:1-31, King Belshazzar of Babylon takes sacred golden and silver vessels from the Jewish Temple in Jerusalem by his predecessor Nebuchadnezzar. Using these holy items, the King and his court praise 'the gods of gold and silver, bronze, iron, wood, and stone'. Immediately, the disembodied fingers of a human hand appear and write on the wall of the royal palace the words "MENE", "MENE", "TEKEL", "UPHARSIN"

Пир Валтасара (Рембрандт)

 1635 год. Основой послужил библейский сюжет из Книги Пророка Даниила (V, 1—30), входящей в Ветхий Завет. Картина находится в Лондонской Национальной Галерее (Великобритания).

Французский произношение

https://dlib.rsl.ru/viewer/01004202930#?page=147&view=list

https://dlib.rsl.ru/viewer/01004202930#?page=147&view=list

«Эпоха невинности» (англ. The Age of Innocence) Автор: Эдит Уортон Edith Wharton

«Эпоха невинности» (англ. The Age of Innocence)
 Автор: Эдит Уортон
 Edith Newbold Jones; 1862 — 1937
 «Эпоха невинности» (The Age of Innocence) — был написан во Франции и опубликован в 1920 году.
Эллен Оленскую, чья нелегкая и печальная судьба во многом похожа на судьбу самой Уортон

 

Angela Burdett-Coutts, Baroness Burdett-Coutts, by Sir William Charles Ross Angela Burdett-Coutts, Baroness Burdett-Coutts by Sir William Charles Ross watercolour on ivory, circa 1847 (419 mm x 292 mm)

 За этот роман в 1921 году Уортон была награждена Пулитцеровской премией, став первой женщиной, удостоенной этой награды.

Арчер подумал о том, что существуют чудаки, которые верят, что настанет день, когда под Гудзоном протянут тоннель и
пенсильванские поезда будут приходить прямо в Нью-Йорк.
Впрочем, такие же выдумщики предсказывали и постройку судов, способных пересекать Атлантику за пять дней,
и изобретение летающих машин,
освещение электричеством,
беспроволочную телефонную связь
и другие диковины, подобные чудесам из сказок Шехерезады.

========================
Риф, или Там, где разбивается счастье [Текст] : [роман : 16+] / Эдит Уортон ; [пер. с англ. Валерия Минушина]. - Санкт-Петербург : Азбука, 2014.  https://libking.ru/books/prose-/prose-classic/504231-edit-uorton-rif-ili-tam-gde-razbivaetsya-schaste.html

Действие «Рифа» разворачивается во Франции начала ХХ века. После десятилетней разлуки случайная встреча оживляет былые чувства Анны Лит и Джорджа Дэрроу. Теперь им ничто не мешает возобновить отношения: она — богатая вдова, он — служащий дипломатического корпуса, никогда не был женат. Дождавшись долгожданного отпуска и отправляясь к Анне с визитом, Джордж вдруг получает от нее телеграмму: «Непредвиденные затруднения. Пожалуйста, не приезжай». 

Подробнее: https://www.yakaboo.ua/rif-ili-tam-gde-razbivaetsja-schast-e.html
=================


ЭДИТ УОРТОН
 В ЛУЧАХ МЕРЦАЮЩЕЙ ЛУНЫ

-----------------

Итан Фром.
 Эдит Уортон

повесть «Итан Фром» (1911)љ о трагической судьбе обедневшего фермера из Новой Англии, e-reading.club ===============================

Эдит Уортон
"В доме веселья"

 ==============

 "Жизнь, – писала Уортон, – совсем не похожа на спор абстрактных идей. Она вся состоит из вынужденных компромиссов с судьбой, из уступок старым традициям и поверьям".

======================
Английский сериал
 Красотки Эдит Уортон
 онлайн бесплатно в хорошем качестве на русском.
 Смотреть Красотки Эдит Уортон http://onser.info/england-serials/krasotki-edit-uorton--serial-the-buccaneers.html
 The Buccaneers is the last novel written by Edith Wharton.
 The novel is set in the 1870s, around the time Edith Wharton was a young girl.