Виртуозы. Тальберг. Лист] конец "Лекций" Рубинштейна>

Виртуозы. Тальберг. Лист] Время не дозволило г.Рубинштейну остановиться на целой группе виртуозов, как Клементи, Штейбельт, Дуссек, Гуммель, Фильд, Мошелес, Калькбреннер, Герц. Исключительно их цель была виртуозность, блеск, эффект; техника у них стояла выше творчества. Они пользовались громадным успехом, и в бессодержательном блеске их музыки публика (масса, большинство) находила полное удовлетворение своим художественным требованиям в искусстве. Те композиторы, которым мы теперь поклоняемся, были в пренебрежении; их оценила по достоинству только наиболее развитая часть публики, и в настоящее время составляющая незначительное меньшинство. Шуман стал приобретать известность только в шестидесятых годах, то есть почти «третьего дня». Шопена представил массе публики Лист. Всюду царили виртуозы. Но виртуозность имела и хорошие стороны; она обогатила технику, то есть усилила средства выражения; она содействовала усовершенствованию фортепиано; она оказалась не без влияния и на приемы сочинения, более колоритные и разнообразные. К названной выше группе композиторов-виртуозов примыкают Тальберг и Лист; но они над этой группой царят, особенно Лист. На них-то г. Рубинштейн и остановился.
 Из произведений Тальберга были исполнены и прокомментированы:
Фантазии: «Моисей» [на темы оперы Россини],
 «Сомнамбула» [на темы оперы Беллини] и
 «Дон-Жуан» [па темы оперы Моцарта];
Andante Des-dur op. 32;
этюды Es-dur, C-dur, a-moll (вероятно, из op. 26).
 В то время вся музыка сосредоточивалась для публики на итальянской опере; её распространение и увлечение ею было беспредельно благодаря истинно великим певцам того времени (Рубини, Лаблаш, Персиани, Малибран), талантливая раса которых, по-видимому, бесследно и навсегда исчезла. Даже в концерте нельзя было появиться иначе, как с любимыми мотивами из любимых опер. Это породило бесконечное число ничтожных вариаций. Подобные вариации писал и Тальберг, но он в них вложил гораздо более творчества и фантазии, чем его предшественники Калькбреннер, Герц и другие. У Тальберга являются богатые аккомпанементы с оркестровыми эффектами, среди которых рельефно выступает пение; у него является соединение двух мотивов—-новинки, которые тогда повергли публику в удивление и привели и восторг. Фантазии Тальберга произвели переворот в фортепианной технике, создали для нее новую эру. Г-н Рубинштейн исполнил три Фантазии Тальберга. «Моисей» — в ней есть длинная интродукция, основанная на главной теме Фантазии; в ней встречается соединение отрывков тем; в ней употреблен эффектный аккомпанемент арпеджиями. Последний эффект был настолько нов, что не хотели признать Тальберга его изобретателем, и говорили, что он его заимствовал у арфиста Париша-Альварса. «В то время полагали, что своими арпеджиями он подражает пассажам арфы, что было, однако, неверно» («Баян»). «Сомнамбула» — в ней встречаются быстрые пассажи октавами вперебивку обеими руками и аккомпанирующие, спускающиеся вниз трели. «Дон-Жуан» — с большой интродукцией, плодом вдохновения Тальберга, ничего общего с оперой Моцарта не имеющей, и с эффектнейшими раскатами гамм (значит, нужно в гаммах упражняться). В «Дон-Жуане», так же как и в «Сомнамбуле», темы теноровая и баритонная перенесены Тальбергом октавою выше; это доказывает, до какой степени тогда пренебрегали музыкальными требованиями и все приносили в жертву эффекту и технике. В то время публика не предполагала возможным одновременное исполнение аккомпанемента и темы серенады «Дон-Жуана». Тальберг доказал, что это можно сделать не только двумя руками, но даже и одной; отсюда восторг и обожание Тальберга. Из оригинальных сочинений Тальберга г.Рубинштейн исполнил известное Andante и заметил, что необходимо забыть все прежде исполнявшееся, иначе будет ужасно, и рассказал следующий анекдот. Крупные пианисты плохо уживаются между собой, они поедают друг друга. Отсюда понятно соперничество Тальберга с Листом. Последний давал концерт в Вене, где жил Тальберг и где его носили на руках. Кончил Лист импровизацией на заданные темы. Ему задали тему Andante Тальберга; он её, между прочим, исполнил в виде ланнеровского вальса. Можно себе вообразить гнев Тальберга, оскорблённого в своём авторском самолюбии. Кончил г. Рубинштейн исполнением трех этюдов: одного — с медленными, благозвучными арпеджиями, второго — на тремоло и третьего— общеизвестного, с быстрыми повторенными выстукиваниями нот мелодии. «В наш век прогресса шарманки выделывают еще удачнее тремоло на той же ноте».
 Из произведений Листа были исполнены и прокомментированы:
 5 этюдов из сборника «Этюды трансцендентного исполнения»:
 № 4 «Мазепа», № 6 «Vision» [«Видение»], № 7 «Eroica» [«Героика»], № 9 «Ricordanza» [«Воспоминание»], №12 «Harmonies du soir» [«Вечерние гармонии»], концертный этюд Des-dur;
соната h-moll;
шесть пьес из сборника «Годы странствий»:
«На Валленштадтском озере», «Пастораль», «У родника», «Эклога», «Тоска по родине» и «Сонет Петрарки № 123»;
«Benediction de dieux dans la solitude» [«Благословление бога в одиночестве»] из сборника «Поэтические и религиозные гармонии»,
 «Consolations» [«Утешения»]:
 E-dur, Des-dur, E-dur, Вальс-экспромт;
 Большой хроматический галоп;
Фантазия на любимые мотивы из оперы «Сомнамбула» [Беллини];
«Воспоминания о „Дон-Жуане"» [Моцарта];
 Транкрипции песен Шуберта: «Ты мой покой», Баркарола, Серенада, «Лесной царь»;
 Транскрипция вальса Шуберта A-dur из «Венских вечеров».

 Лист — личность интересная в высшей степени и во всех отношениях, как в физическом, так и нравственном.
У него было лицо Данта с длиннейшими волосами, любезность обворожительная, и играл он так, «как никто не играл до него и как никто никогда после него играть не будет, ибо это невозможно». Пальцы его были точно без костей; он соединял страстность, огонь, силу, энергию с воздушной легкостью, грацией и поэзией исполнения. Он был страшно избалован с самых молодых лет, избалован всеми, даже самыми замечательными личностями. Стоило ему куда-нибудь явиться, чтобы все и все перед ним стушевались. Результатом этого явилась позировка и аффектация: позировка в искусстве перед слушателями, позировка в религии перед богом, позировка в лиризме, доведенном иногда до карикатурной, болезненной, изысканной сентиментальности.
 «Я ставлю Листа ужасно высоко, — продолжал г. Рубинштейн, — как личность артистическую, но я должен предостеречь от его карикатурности. Быть может, то, что я говорю, многим не понравится, быть может, я ошибаюсь, но я высказываю свой взгляд на Листа. И если вы вслушаетесь в его сочинения, то увидите, что я прав, потому что в них отразилась как его несравненная виртуозность, так и ходульность. Странно, что нигде Лист не пустил таких глубоких корней, как в России, и это я считаю бедственным». «...По всей вероятности, мнение это не будет нравиться большинству современной молодежи, преклоняющейся перед творчеством Листа, что не может быть признано справедливым» («Баян»). Г-н Рубинштейн начал с этюдов Листа. Сыграл три бурных, страстных, необузданных: «Мазепу», «Vision» и «Эроику». В «Мазепе» изображен бег лошади, но странный бег с остановками и постоянными переменами ритма, вместо ускорения того же ритма. «„Мазепу" следует причислить к лучшим этюдам Листа, в которых, однако, незаметно главных отличительных качеств его творчества: энергии, страстности, фантазии и вместе с тем грации и легкости — таковы „Vision" и „Eroica"» («Баян»). Затем три более скромных: этюд Des-dur, «Ricordanza» и «Harmonies du soir». «Этюд Des-dur <...> немного скромнее, но грациозная, прелесть вещь. Вы вообразите себе чудный профиль, волосы, красивые руки, глаза, поднятые к небу. Конечно, никто не устоит» (Кавос-Дехтерева) . «Ну, а для этой вещи („Ricordanza") нужно тоже иметь пальцы без костей» (Кавос-Дехтерева). Из них особенно прелестен этюд Des-dur. Все эти этюды, по мнению г.Рубинштейна, принадлежат к самым замечательным произведениям Листа по своей технике, фортепианным эффектам и даже творческой фантазии. «В прошлый раз я успел сыграть только несколько этюдов Листа, самых замечательных в отношении техники, фантазии и фортепианного творчества. Очень жаль, что мы не поспели пройти другие его этюды» (Кавос-Дехтерева). Соната — самое его серьёзное фортепианное сочинение, по крайней мере по названию. Соната требует признания формы, нуждается в известном классицизме, а ничего подобного в сонате Листа нет. В ней чувствуется «новое веяние, стремление к новым формам», которое заключалось в том, чтобы всю сонату, всю симфонию написать на одной, а всю оперу — на трёх темах. Правда, тема видоизменяется; она представляется то грандиозной, то грациозной, то серьёзной, то шутливой, то драматической, то лирической, то сильной, то мягкой; но от этого общее настроение и цельность впечатления теряются и сочинение превращается в более или менее интересную импровизацию. «Более же или менее,— прибавил г.Рубинштейн не без некоторого ехидства,— предоставляю судить вам».
 «Annees de pelerinage» [«Годы странствий»] — молодые произведения Листа, когда ещё не было «новой религии в искусстве». «Au lac de Wallenstadt» [«На Валленштадтском озере»], «Пастораль» — простая и милая пастораль с колокольчиками, соответствующая изображаемой картине. Так же милы и просты «Au bord d'une source» [«У родника»] и «Эклога». «Вторая из них „Пастораль" была создана Листом под впечатлением пасущихся в горах Швейцарии стад, колокольчики которых производят самые своеобразные звуковые эффекты» (Кавос-Дехтерева) . Не лишены характерности и «Le mal du pays» [«Тоска по родине»]— страдание обыкновенное у тирольцев и швейцарцев, которые никогда не могут ужиться. Это были швейцарские картинки.
Итальянские отличаются экстатическим характером. Из них г.Рубинштейн исполнил: «Сонет Петрарки № 123», передающий, разумеется, только настроение, а не музыку на текст; «Harmonies poetiques et religieuses», вызванные стихами Ламартина и показывающие, до чего человек может наэкзальтироваться, и три «Consolations» — более простые. В одной из них (?) г.Рубинштейн указал на мелодию с большими интервалами, которую назвал ложным вдохновением. Valse-Impromtu мил и грациозен. «Хроматический галоп» cheval de bataille [конёк] концертирующего Листа, излюбленная публикой пьеса, непременного исполнения которой требовали в каждом концерте. Он интересно написан в гармоническом отношении. Далее следовали фантазии на чужие темы, не на свои, дешёвые, но очень эффектные. Публика ими увлекалась, восторгалась, восхищалась, стремилась в концерты, платила громадные деньги и составляла славу артиста. Г-н Рубинштейн исполнил их две: «Сомнамбулу» и «Дон-Жуана». Последняя между оперными фантазиями — то, что Девятая симфония между симфониями.
Закончил г. Рубинштейн свой последний сеанс четырьмя переложениями Листа песен Шуберта, между прочим — «Лесного царя».
 Это переложение гениально тем, что Лист сделал его в лицах и заставил петь отца, ребёнка и лесного царя в разных регистрах фортепиано; это ещё более усилило потрясающий драматизм шубертовской музыки.
 А чтобы не расставаться под этим тяжелым впечатлением, г.Рубинштейн сыграл ещё один из вальсов Шуберта [A-dur], тоже в листовском переложении.
 Едва он кончил, раздались оглушительные и продолжительные рукоплескания, а вслед за этим
 дирекция Музыкального общества поднесла ему благодарственный адрес за совершённое великое художественное дело и
серебряную доску от профессоров и преподавателей консерватории с вырезанными именами исполненных им сочинителей и числом произведений.
 Эта доска будет прибита в одном из залов консерватории.

На это последовал ответ г.Рубинштейна, сущность которого заключается в следующем: «Я весь свой век играл и буду играть до конца жизни. Вы будете меня слушать или нет, а я играть буду. Значит, с этой стороны моей заслуги нет. А так как я даже не сыграл всё то, что хотел, то тем менее заслужил ваше внимание». Затем обращаясь к консерваторской молодежи: «Я стар, я уже направляюсь туда; я предпочитаю стариков. Но это не значит, чтобы я вас отвращал от молодых. Любите их, изучайте, интересуйтесь ими, но не забывайте и старых композиторов».
 <конец "Лекций" Рубинштейна>