понедельник, 29 июня 2015 г.

ЧАСТЬ I ДОРОГА В АД Градовский Залман » В сердцевине ада: Записки, найденные в пепле возле печей Освенцима

Не слышно ни криков, ни детского плача. Знаешь ли, почему? Потому что за каждый крик бьют и ребенка, и мать.
Смотри, друг, как матери прижимают своих детей к груди, чтобы заглушить их плач. Они оборачивают им головки своими платками — чтобы никто не слышал крика замерзших младенцев.
Видишь, один еврей ударяет другого по руке — подает знак, что нужно молчать.

Издревле гонимый народ отправляется в новое изгнание. 
Но насколько ужаснее наше нынешнее злоключение! 
Тогда, покидая Испанию, мы знали, что нас изгоняют за нашу национальную гордость религиозное самосознание […] Мы презрительно глядели в лицо тем, кто […] с распростертыми объятиями […] и даже ввести нас в […] храмы в обмен на разрешение остаться — хочет презреть нашу культуру и национальную независимость. 

Мы пытаемся завязать разговор с теми, кто здесь уже давно, и хоть что-нибудь от них узнать.
 Но как подло, как жестоко ведут себя те, к кому мы обращаемся! 
Как можно быть таким садистом — насмехаться над одинокими, сломленными людьми?! 
Как могут они так легко, бровью не пошевелив, отвечать нам на вопрос, где находятся сейчас наши близкие: «Они уже на небесах»? 
Неужели лагерь так на них подействовал, что они утратили все человеческие чувства и не находят для себя лучшего занятия, чем наслаждаться чужой болью и мукой?!
 Это производит впечатление ужасного […] 
«Ваши близкие уже сгорели…» 
Всех охватывает ужас. Дрожь пронимает, когда слышишь эти слова: 
«Твоих родных уже нет».
те, кого увозили машины, попали прямо в газовую печь 
Нам начинают ставить клейма.
 Каждый получает свой номер.

Нас выстраивают по 100 номеров

Запомните: место, в котором вы находитесь, — это лагерь уничтожения. Здесь долго не живут. Условия здесь тяжелые, дисциплина железная.
 Забудьте обо всем, помните о себе — тогда вы сможете продержаться.

Помните только одну вещь: если кто-нибудь попробует у вас отобрать сапоги — не отдавайте.
Если вы слишком слабы, чтобы силой удержать их, — хотя бы запишите его номер.
Пусть делает все, пусть убивает вас — но только не отнимает сапоги: это источник жизни, это залог существования».

Рядом со мной стоит мой земляк. Он на семь тысяч номеров раньше, чем я. Он попал сюда две недели назад.

 Reinkommando — группа, куда направляли физически слабых людей и заставляли заниматься только одним: мыть волосы, которые мы срезали с голов женщин, убитых газом. Это единственная группа, уничтоженная целиком.

первую в Аушвице кремационную печь эрфуртская фирма «Topf und Sohne» установила в августе 1941 года. В середине августа она уже была введена в строй, получив со временем обозначение крематорий I.

Заказы на второй и третий крематории последовали в ноябре 1941 и осенью 1942 годов: соответственно, в марте — июне 1943 года крематории один за другим становились в строй (первым крематорий IV, за ним крематории II и V). Последним, в конце июня, был запущен крематорий III. Теперь именно им, крематориям фирмы «Топф и сыновья»,

Карл Прюфер и Фриц Зандер, ведущие инженеры фирмы, ощутив громадьё задач, соревновались друг с другом в поиске новых решений и технологий, могущих обеспечить прорыв в печном деле по утилизации трупной массы. В своих усилиях они далеко превзошли аппетиты даже своего кровожадного заказчика. Так, Прюфер разрабатывал идею круговых печей, а Зандер — своего рода огненного конвейера, способного работать практически безостановочно.

Крематории II и III были настоящими печными монстрами: они имели по 15 топок (5 печей, каждая на 3 муфеля), тогда как крематории IV и V — всего по 8. Их суточная пропускная способность составляла, согласно немецким расчетным данным, по 1440 и 768 трупов соответственно. В горячие дни работа на них была круглосуточной, двухсменной, и пропускная способность скорее всего реально перекрывалась.

В конце сентября 1942 года массовые захоронения[243] были вскрыты, все трупы эксгумированы, а их останки сожжены на кострах в огромных ямах.
Во время венгерской запарки вновь обратились к практике сжигания трупов на кострах, но тогда ямы были приготовлены просто гигантские — 50 м в длину, 8 м в ширину и 2 м в глубину, к тому же еще и специально оборудованные (например, желобками для стекания жира — чтобы лучше горело[244].
 Вплоть до пуска в строй в Биркенау в 1943 году четырех новеньких, с иголочки, крематориев трупы из газовен подвозили к этим ямам-костровищам на тележках, передвигавшихся по импровизированным рельсам.
 В помещениях, прилегающих к газовням, были устроены сушилки для волос и даже золотая плавильня.

августом 1941 года датируется и первое обозначение «Kommando Krematorium» в табеле рабочих команд концлагеря.
Устно она называлась еще и «Коммандо-Фишл», по имени Голиафа Фишла, ее капо[245].
Эта команда была очень небольшой и состояла из 12, а позднее из 20 человек[246] — трех, а позднее шести поляков (в том числе капо Митек Морава) и девяти, а позднее 15 евреев.
Контакт с другими узниками более не допускался: для надежности евреев-«зондеркоммандо» поселили в подвале 11-го блока, в камере 13 (польские же члены «зондеркоммандо» жили в обыкновенном 15-м блоке, то есть в контакте с остальными узниками).

Всех поляков расстреляли в самом конце в Маутхаузене, а вот двое из евреев каким-то чудом уцелели во всех чистках «зондеркоммандо» и дождались освобождения[247]. Настоящие «бессмертные»!
Один из этих двоих — Станислав Янковский.
Его настоящее имя — Альтер Файнзильбер[248]. Воевал в Испании, выдавая себя за поляка-католика, а имя «Станислав Янковский» взял себе во Франции, чтобы скрыть свое еврейство, но хитрость не помогла. Он был арестован французской полицией и идентифицирован ею как еврей: это предопределило его маршрут — сначала в сборный еврейский лагерь в Дранси, оттуда в транзитный лагерь в Компьен, и уже из Компьена — 27 марта 1942 года, в составе транспорта из 1118 человек (сплошь взрослые мужчины, без женщин и детей) — он прибыл в Аушвиц 30 марта.

Работа на крематории I начиналась в 5 утра и кончалась в 7 вечера, с 15-минутным перерывом на обед, но, по сравнению с тем, что вскоре его ожидало в Биркенау, работы было сравнительно немного.
Кроме трупов, не прошедших селекцию, евреев, умерших и убитых, сжигали в самом Аушвице I, а также в Аушвице III (Buna-Werke в Моновице).

Несколькими неделями позже — в мае 1942 года — в Аушвиц попал и второй из «бессмертных»:
Филипп Мюллер — словацкий еврей из городка Серед, по профессии скрипач

24 сентября 1944 года, после завершения «венгерской операции», 200 членов «зондеркоммандо» отобрали якобы для перевода в лагерь-филиал Глейвиц; в действительности же их отправили в дезинфекционную камеру в Аушвице I, а затем привезли в мешках для сожжения в Биркенау, причем сжигали на этот раз сами эсэсовцы.

И в каких случаях люди требовались именно в «зондеркоммандо»?
Только в одном — если рук у «зондеркоммандо» не хватало. А вот нехватка возникала уже в двух ситуациях: или когда членов «зондеркоммандо» становилось меньше (иными словами, когда их самих или их часть отправили в печь или назначили для этого определенный день), или когда работы — «спецобслуживания» не прошедших селекцию евреев — становилось все больше и больше, пока было уже невпроворот: так оно случилось и весной 1944 года, когда эшелон за эшелоном (иногда по несколько в день!) начали поступать венгерские и греческие евреи.

Л. Коген родился в 1920 году в Салониках, получил светское образование, но учил иврит в воскресной школе. Уцелев в Аушвице, он после войны вернулся в Грецию, а в 1972 году переехал в Израиль.
В Аушвиц он попал 11 апреля 1944 года[280], прошел селекцию и получил № 182492. После карантина его перевели в Биркенау и включили в состав «зондеркоммандо». Его выдуманная профессия — дантист — оказалась необычайно востребованной на новом месте: он вырывал у жертв золотые зубы и протезы. Работал сначала в бункере, потом на крематории IV, а затем на крематории III, благодаря чему и уцелел. Его рабочее место как «дантиста» было поистине теплым — всего в трех метрах от ближайшей печи. Раскрыть рот (клещами!), осмотреть ротовую полость, вырвать зубы, и все — кивок головой: следующий! И так до 60–75 трупов за 10 минут![281]

ближе к реальности рассказ М. Надьяри, прибывшего в Аушвиц с тем же транспортом, что и Бен-Нахмиас:
 «Жар возле печей был неимоверный. Этот жар, потоки пота, убийство стольких людей, выстрелы Моля не давали даже осознать до конца, что происходит. Моль уже застрелил первого из нас, греков, потому что тот не понял его приказ. Еще один, не пожелавший иметь с происходящим ничего общего, бросился сам в печь[296]. Обершарфюрер Штейнберг застрелил его, чтобы он не мучился и чтобы мы не слышали его криков. В тот вечер все мы решили умереть, чтобы покончить с этим. Но мысль о том, что мы могли бы организовать атаку, побег и отомстить — [взяла верх]. С этого момента и началась наша конспирация…»

моральная дилемма возникала сразу же, в раздевалке, при первом же контакте с жертвами: говорить или не говорить им о том, что их ждет? А если спросят? Понятно, что такого рода предупреждения и вообще разговоры были строго-настрого запрещены[298]. Если бы они заговаривали, спрашивали и узнавали больше о жертвах, хотя бы их имена[299], — это легло бы страшной дополнительной нагрузкой на их психику и стало бы непереносимо. Но если бы они не заговаривали, то не знали бы многого из того, что знали о прибывших транспортах. Да и совсем молча было бы невозможно справиться со своей главной задачей в раздевалке — подействовать на жертвы успокоительно, с тем чтобы они как можно быстрее разделись и мирно проследовали бы в «банное отделение». Можно долго рассуждать о том, насколько же легче было несчастным жертвам провести свои последние минуты в «мирном общении со своими», но от этого ничего не изменится в полном осознании того, как же подла эта «главная задача».

Тут же, кстати, возникала и еще одна проблема — проблема женской наготы, а ведь практически все партии были смешанными — мужчины и женщины вместе. Женщины плакали от стыда из-за необходимости раздеваться перед посторонними (при этом на мужчин из «зондеркоммандо» столь острое чувство не распространялось — они воспринимались как некий приданный бане медицинский персонал).

После того как последний человек заходил в газовую камеру и массивная дверь закрывалась, облегчение испытывали не только эсэсовцы, но и члены «зондеркоммандо».
Некому уже было заглянуть им в глаза, и моральная проблематика, весь стыд и ужас уходили на задний план. В дальнейшем — и уже очень скоро — им предстояло иметь дело только с трупами, да еще с добром и пожитками покойников.

По негласной условленности все съедобное и весь алкоголь, что были в вещах, доставались «зондеркоммандо», служа серьезной добавкой к их казенному рациону и своеобразной «валютой», весьма котировавшейся во всем лагере[300], в том числе и у эсэсовцев-вахманов.

 
Что же касается трупов, то — несмотря на всю сакральность мертвого тела в еврейской религии — очень скоро от почтения к ним ничего не оставалось. Иные члены «зондеркоммандо» позволяли себе ходить по ним, как по вздувшемуся ковру, сидеть на них и даже, облокотившись, перекусывать.

Люся Адельсбергер так характеризовала членов «зондеркоммандо»: «То были уже не человеческие создания, а перекошенные, безумные существа»

[302].
Или вот Врба и Ветцлер, чей побег, кстати, был бы невозможен без предметов, раздобытых «зондеркоммандо» и полученных от них, не скупятся на обличающие эпитеты: «Члены «зондеркоммандо» жили изолированно. Уже из-за чудовищного запаха, исходившего от них, с ними не возникало желания контактировать. Всегда они были грязные[303], абсолютно потерянные, одичавшие, жестоко подлые и готовые на все. Не было редкостью, если они убивали друг друга»[304].

Лейб Лангфус честно признается:
«А вот случай из конца 1943 года. Из Шяуляя прибыл транспорт с одними детьми. 
  ...но самой страшной была детская акция, проведенная в октябре 1943 года.  Немцы брали всех детей — от груд­ных до 10-12-летних. Их швыряли в грузовики, грузили в поезда. Это было страшно. Дети плакали, кричали, звали мам. Вопли отчаяния и горестный плач раздавались в каждом доме. Люди не спали и не ели. Мать двух дочерей плача просила немцев взять ее вместе с детьми и ей удалось упросить немца. http://ldn-knigi.lib.ru/JUDAICA/Kuziai.htm
Распорядитель казни направил их в раздевалку, чтобы они могли раздеться. Пятилетняя девочка раздевает своего годовалого братишку, к ней приблизился кто-то из коммандо, чтобы помочь. И вдруг девочка закричала: «Прочь, еврейский убийца! Не смей прикоснуться к моему братику своими запачканными еврейской кровью руками! Я теперь его добрая мамочка, и он умрет вместе со мной на моих руках». А семи- или восьмилетний мальчик, стоящий рядом, обращается к нему же: «Вот ты еврей и ведешь таких славных детишек в газ — но как ты сам можешь жить после этого? Неужели твоя жизнишка у этой палаческой банды тебе и впрямь дороже, чем жизни стольких еврейских жертв?»

Рудольфа Кастнера, главу венгерских евреев, обвиняли в сделке с дьяволом и в предательстве интересов венгерской еврейской общины ради шкурного спасения 1700 человек еврейской элиты (в том числе себя и своих близких) в так называемом «Поезде Кастнера», проследовавшем из Будапешта в Швейцарию. Он стал объектом ненависти в Израиле, в его дочерей в школе кидали камнями. Сам же Кастнер, осужденный на первом своем процессе (1955), был оправдан на втором (1958), но не дожил до этого: в марте 1957 года он был застрелен мстителями-экстремистами. 


у прошедших сквозь рампу евреев, даже если их и зарегистрировали, счет подаренной им лагерной жизни, по некоторым оценкам, шел не на годы, а на первые месяцы: с такой средней продолжительностью им просто недоставало времени не то что на вынашивание планов сопротивления, но и на то, чтобы элементарно оглядеться.



Лейб Лангфус, автор одной из тех немногих рукописей, что были найдены, обращался к потомкам:
«Я прошу собрать все мои разные и в разное время закопанные описания и записки с подписью J.A.R.A. Они находятся в различных коробочках и сосудах на территории крематория IV, а также два более длинных описания — одно из них, под названием «Выселение», лежит в яме с кучей остатков костей на территории крематория III, а описание под названием «Освенцим»[462] между размолотыми костями на юго-западной стороне того же двора. Позже я сделал с этого копию и дополнил и закопал отдельно в пепле на территории крематория III. Я прошу все это вместе собрать и под названием «В сердцевине ужасного преступления» опубликовать. <…>
Сегодня 26 ноября 1944 года»


Станислав Янковский-Файнзильбер закопал в землю недалеко от крематория фотоаппарат, металлическую банку с остатками газа и заметки на идиш с расчетами количества убитых в Аушвице[466].

Кроме того, повар Леон закопал там же большую коробку с талесом, тфилином и молитвенником, подобранными у погибших


На Пасху 1944 года прибыл транспорт из Виттеля во Франции. Среди прибывших было много почтенных людей — раввинов и других патриархов[498]
Когда оберштурмфюрер приблизился к раввину, уже голому, тот двинулся на него и, схватив его за мундир, словно рыкающий лев, громогласно произнес по-немецки: «Вы, подлые чудовища и убийцы людей, и не думайте, что вам удастся извести наш народ. Еврейский народ будет жить вечно и никогда не сойдет с арены мировой истории. Но вы, немцы, вы, гнусные убийцы, вы дорого заплатите за все — за каждого безвинно убитого еврея десятью немцами! Придет день расплаты. Пролитая кровь будет взывать об отмщении. Наша кровь не успокоится, покуда горящий гнев уничтожения не затопит ваш народ и не уничтожит его, самый звериный из народов!» После чего он надел свою шляпу и закричал: «Шма Исраэль!».


































четверг, 25 июня 2015 г.

Сайт историка Сергея Владимировича Волкова

Сайт историка Сергея Владимировича Волкова
 http://swolkov.org/doc/kt/pr04-3.htm

  ———————— • ———————— Документы ————— • ————— Красный террор в годы гражданской войны ——— • ——— Содержание По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков Под ред. докторов исторических наук Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского

Иван Шмелев. «Солнце мёртвых» (1923).

 Живут вещи в Глубокой балке, живут - кричат.
     Здесь когда-то - тому три года! - стояли  станом  оголтелые  матросские
орды, грянувшие брать власть. Били  отсюда  пушкой  по  деревням  татарским,
покоряли  покорный  Крым.  Пили  завоеванное  вино,  разбивали  о  камни   и
вспарывали штыками жестянки с консервами. Еще можно прочесть на  ржавчине  -
сладкий и горький  перец,  фаршированные  кабачки  и  баклажаны,  компот  из
персиков и черешни - "Шишман"... Тот самый Шишман, которого  расстреляли  по
дороге. Валялся в пыли, на солнце фабрикант консервов в сюртуке и манишке, с
вырванными карманами, с разинутым ртом, из которого они выбили золотые зубы.
 
Бывшая консервная фабрика Шишман (1904) (Симферополь)

Как сказал по поводу этой книги Томас Манн:
     "Читайте, если у вас хватит смелости"
 
http://lib.ru/RUSSLIT/SMELEW/shmelev_sun.txt 
 
 
Кра́сный терро́р в Крыму́ — комплекс карательных мер, проводившихся на территории Крымского полуострова в 1920—1921 годах после установления на полуострове Советской власти. С ноября 1920 года по конец 1921 года в Крыму физически уничтожались все «классовые враги» советского государства, оставшиеся на полуострове после эвакуации армии Врангеля. Террор был санкционирован центральным большевистским руководством и организовывался властью на местах. В советских исследованиях эти события в основном не находили освещения.

Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы, все время мимо,
В своего стрелял коня.
А он плыл изнемогая
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою...
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо.
Покраснела чуть вода...
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
(Николай Туроверов)

Сергей Петрович Мельгунов «Красный террор в России» (1979)

http://www.rulit.me/books/krasnyj-terror-v-rossii-1918-1923-read-259150-3.html

Сергей Петрович Мельгунов (1879–1956) — историк, и отнюдь не рядовой исследователь, а профессионал высокого класса.

Количество расстрелянных за эти дни по официальным советским данным: Симферополь — около 20 000 Севастополь — около 12 000 Феодосия — около 8 000 Керчь — около 8 000 Ялта — около 4 000–5000 Кроме офицеров и чиновников, расстреливались и гражданские лица, заподозренные в причастности к белой армии, в особенности прибывшие в Крым во время гражданской войны. Врачей ожидала та же участь, что и офицеров, но прибытие в Крым наркомздрава Семашко{184} с распоряжениями из центра спасло их от поголовного расстрела.
И все-таки надо признать, что сообщения зарубежной прессы в общем очень мало грешили против действительности. Еще вопрос, в какую сторону был крен. Приведу хотя бы такой яркий пример. Сообщение Бурцевского «Общего Дела» говорило как-то раз о расстреле 13.000 человек в Крыму после эвакуации Врангеля. Эта цифра в своевремя казалась редакции почти невероятной. Но мы с полной достоверностью теперь знаем, что действительно реальное в значительной степени превзошло это, казалось бы, невероятное.

Я должен сказать несколько слов об одном источнике, который имеет первостепенное значение для характеристики большевизма в период 1918—1919гг. и единственное для описания террора на юге за этот период времени.
Я говорю о материалах Особой Комиссии по расследованию деяний большевиков, образованной в декабре 1918 г. при правительстве ген. Деникина.
С необычайным личным самопожертвованием руководителям этой комиссии удалось вывезти во время эвакуации в марте 1920 г., и тем самым сохранить для потомства, значительную часть собранного ими материала.
1. Институт заложников
17-го августа 1918 г. в Петербурге бывшим студентом, юнкером во время войны, социалистом Каннегиссером был убит народный комиссар Северной Коммуны, руководитель Петербургской Чрезвычайной Комиссии — Урицкий.
Официальный документ об этом акте гласит: «При допросе Леонид Каннегиссер заявил, что он убил Урицкого не по постановлению партии, или какой-нибудь организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за арест офицеров и расстрел своего друга Перельцвейга»

28-го августа социалистка Каплан покушалась на жизнь Ленина в Москве.
Как ответила на эти два террористических акта советская власть?
По постановлению Петроградской Чрезвычайной Комиссии — как гласит официозное сообщение в «Еженедельнике Чрез. Ком.» 20-го октября (№ 5) — расстреляно 500 человек заложников.

23-го марта 1919 года английский военный священник Lombard сообщал лорду Керзону:
 «в последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на Финском заливе; многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой». Расстреливали и детей и родителей. И мы найдем засвидетельствованные и такие факты. Расстреливали детей в присутствии родителей и родителей в присутствии детей. Особенно свирепствовал в этом отношении Особый Отдел В.Ч.К., находившийся в ведении полусумасшедшего Кедрова39. Он присылал с «фронтов» в Бутырки целыми пачками малолетних «шпионов» от 8—14 лет. Он расстреливал на местах этих малолетних шпионов-гимназистов.


«Заложники — капитал для обмена...» Эта фраза известного чекиста Лациса, может быть, имела некоторый смысл по отношению к иностранным подданным, во время польско-русской войны. Русский заложник — это лишь форма психического воздействия, это лишь форма устрашения, на котором построена вся внутренняя политика, вся система властвования большевиков.

2. «Террор навязан»
«Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов... является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи»,-Бухарин

Не могло быть ничего более возмутительного, чем дело капитана Щастного, рассматривавшееся в Москве в мае 1918 г. в так называемом Верховном Революционном Трибунале.
 Капитан Щастный спас остаток русского флота в Балтийском море от сдачи немецкой эскадре и привел его в Кронштадт.
Он был обвинен тем не менее в измене.
Обвинение было формулировано так: «Щастный, совершая геройский подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против советской власти».
Главным, но и единственным свидетелем против Щастного выступил Троцкий.
22-го мая Щастный был расстрелян «за спасение Балтийского флота».
 Этим приговором устанавливалась смертная казнь уже и по суду.

Сама «Правда», официальный орган центрального комитета коммунистической партии в Москве, должна была заметить 18-го октября: «вся власть советам» сменяется лозунгом: «вся власть чрезвычайкам».

3. Кровавая статистика
«На развалинах старого — построим новое».
«Мечом не меч, а мир несем мы миру».

В Саратове за городом есть страшный овраг — здесь расстреливают людей. Впрочем, скажу о нем словами очевидца из той изумительной книги, которую мы несколько раз цитировали и на которую будем еще много раз ссылаться.
Это книга «Че-Ка», материалы о деятельности чрезвычайных комиссий, изданная в Берлине партией социалистов- революционеров (1922 г.).
Исключительная ценность этой книги состоит в том, что здесь собран материал иногда из первых рук, иногда в самой тюрьме от потерпевших, от очевидцев, от свидетелей; она написана людьми, знающими непосредственно то, о чем приходится им говорить.
 И эти живые впечатления говорят иногда больше, чем кипы сухих бумаг. Многих из этих людей я знаю лично и знаю, как тщательно они собирали свои материалы. «Че- Ка» останется навсегда историческим документом для характеристики нашего времени, и притом документом исключительной яркости.


Один из саратовцев и дает нам описание оврага около Монастырской слободки, оврага, где со временем будет стоять, вероятно, памятник жертвам революции75.
«К этому оврагу, как только стает снег, опасливо озираясь идут группами и в одиночку родственники и знакомые погибших. Вначале за паломничества там же арестовывали, но приходивших было так много... и несмотря на аресты они все-таки шли. Вешние воды, размывая землю, вскрывали жертвы коммунистического произвола. От перекинутого мостика, вниз по оврагу на протяжении сорока-пятидесяти саж., грудами навалены трупы. Сколько их? Едва ли кто может это сказать.


Авербух в своей не менее ужасной книге, изданной в Кишиневе в 1920 г., «Одесская Чрезвычайка», насчитывает 2200 жертв «красного террора» в Одессе за три месяца 1919 г.


Одна из свидетельниц, по своему положению имевшая возможность делать некоторые наблюдения, говорит, что, когда в «Известиях» было опубликовано 18 фамилий, она насчитала до 50 расстрелянных; когда было 27, она считала 70 (и в том числе было 7 женских трупов — о женщинах в официальной публикации не говорилось).


Расстреливали больных и раненых в лазаретах (в Алупке, напр., в земских санаториях 272), врачей и служащих Красного Креста, сестер милосердия (зарегистрирован факт единовременного расстрела 17 сестер), земских деятелей, журналистов и пр. и пр. Тогда же расстреляны нар. социалист — А. П. Лурье —г только за то, что он был редактором «Южных Ведомостей», и секретарь Плеханова с.-д. Любимов. И сколько таких, не стоявших даже в рядах активно боровшихся!

4. На гражданской войне
«Правду выпытывали из под ногтей, В шею вставляли фугасы,
«Шили погоны», «кроили лампасы», «Делали однорогих чертей» — Сколько понадобилось лжи В эти проклятые годы,
Чтоб разъярить и поднять на ножи Армии, царства, народы».
М. Волошин.


Вот сообщение Эльстона Бальфуру 18-го января 1919 г., передающее со слов теперешнего чешского министра иностранных дел по русским делам заслуживающие особого внимания факты о событиях в Киеве.
«...Даже турецкие варварства в Армении не могут сравниться с тем, что теперь делают большевики в России... Во время боев в Уссурийском районе в июле 1918 г. д-р Т. нашел на поле сражения ужасно изуродованные трупы чешских солдат.
У них были отрезаны половые органы, вскрыты черепа, изрублены лица, вырваны глаза и вырезаны языки...
Местные представители чешского национального Совета, д-р Гирса и его помощник, говорят, что больше года тому назад сотни офицеров были расстреляны в Киеве при взятии его большевиками...
В сильнейший холод их увезли с квартир, раздели догола, оставив им одни шапки и впихнули в повозки и автомобили. На морозе, выстроенные в ряд, они часами ждали, когда и как, по одиночке или группами, большевистским солдатам заблагорассудится их расстрелять.
Д-р Гирса был в это время хирургом при 12-ой городской больнице. Больница была переполнена больными, вследствие жестокостей над интеллигенцией и офицерами в Киеве. Офицеров, даже смертельно раненых, приходилось прятать в шкафы, чтобы явившиеся за ними большевики, выводя на улицу, тут же не расстреляли их.
Многих тяжело раненых вытаскивали из больницы и безжалостно убивали.
Большевики выгоняли на улицу и расстреливали людей с ранениями живота, с переломами членов и другими тяжелыми ранениями. Он помнит, как видел, что собаки на улицах ели (трупы) офицеров.

Тот же Эльстон пишет Бальфуру 14-го января 1919 г.:
«...Число зверски убитых в уральских городах неповинных граждан достигает нескольких сот.
Офицерам, захваченным тут большевиками, эполеты прибивались гвоздями к плечам; молодые девушки насиловались; штатские были найдены с выколотыми глазами, другие — без носов; двадцать пять священников были расстреляны в Перми, а епископ Андроник заживо зарыт. Мне обещали дать общий итог убитых и другие подробности, когда они будут собраны»

5. «Классовый террор»
«Пролетарии,помните, что жестокость — остаток рабства потому, что она свидетельствует о присущем в нас самих варварстве»...
Жорес.

6. «Произвол» Чеки
«Диких зверей просто убивают, но не мучают и не пытают их».
Я. П. Полонский.


как утверждает одно из английских донесений, пытали Канегиссера, убийцу Урицкого.

 «Социалистический Вестник»272 дает в этой области исключительную иллюстрацию. Корреспондент журнала пишет:
«В связи с давними слухами и обнаруживающимися фактами весной этого года губернским трибуналом г. Ставрополя была образована комиссия для расследования пыток, практикуемых в уголовном розыске. В комиссию вошли — общественный обвинитель при трибунале Шапиро и следователь-докладчик Ольшанский.
Комиссия установила, что помимо обычных избиений, подвешиваний и других истязаний, при ставропольском уголовном розыске существуют:
1) «горячий подвал», состоящий из глухой, без окон, камеры в подвале, — 3 шага в длину, VA в ширину. Пол состоит из двухтрех ступенек. В эту камеру, в виде пытки, заключают 18 человек, так что все не могут одновременно поместиться, стоя ногами на полу, и некоторым приходится повисать, опираясь на плечи других узников. Естественно, воздух в этой камере такой, что лампа моментально гаснет, спички не зажигаются. В этой камере держат по 2—3 суток, не только без пищи, но и без воды, не выпуская ни на минуту, даже для отправления естественных надобностей. Установлено, что в «горячий подвал», вместе с мужчинами сажали
щин (в частности, Вейцман).
2) «Холодный подвал». Это — яма от бывшего ледника. Арестованного раздевают почти донага, спускают в яму по передвижной лестнице, затем лестницу вынимают, а на заключенного сверху льют воду. Практикуется это зимой в морозы. Установлены случаи, когда на заключенного выливали по 8 ведер воды (в числе других этому подвергались Гурский и Вайнер).
3) «Измерение черепа». Голову допрашиваемого туго обвязывают шпагатом, продевается палочка, гвоздь или карандаш, от вращения которого окружность бечевки суживается. Постепенным вращением все сильнее сжимают череп, вплоть до того, что кожа головы вместе с волосами отделяется от черепа.
Рядом с этими пытками для получения «сознания», установлены убийства агентами розыска арестантов якобы при попытке побега (так убит в апреле 1922 г. Мастрюков).
Все эти факты были установлены показаниями потерпевших

условия жизни в холмогорском концентрационном лагере:
«В бытность комендантом Бачулиса, человека крайне жестокого, немало людей было расстреляно за ничтожнейшие провинности. Про него рассказывают жуткие вещи. Говорят, будто он разделял заключенных на десятки и за провинность одного наказывал весь десяток. Рассказывают, будто как-то один из заключенных бежал, его не могли поймать, и девять остальных были расстреляны. Затем бежавшего поймали, присудили к расстрелу, привели к вырытой могиле; комендант с бранью собственноручно ударяет его по голове так сильно, что тот, оглушенный, падает в могилу и его, полуживого еще, засыпают землей. Этот случай был рассказан одним из надзирателей.


«В мае 1920 г., — рассказывает С. С. Маслов, — в Москве была арестована группа детей (карманных воров) в возрасте от 11 до 15 лет. Их посадили в подвал и держали изолированно от других, но всю группу вместе. «Чрезвычайка» решила использовать арест во всю. От детей стали требовать — сначала угрозами и обещаниями наград, выдачи других карманных воров. Дети отзывались незнанием. После нескольких бесплодных допросов в камеру, где сидели дети, вошло несколько служащих и началось жестокое избиение. Били сначала кулаками, потом, когда дети попадали, их били каблуками сапог. Дети обещали полную выдачу. Так как фамилии товарищей дети не знали, то их возили каждый день по улицам в автомобилях, трамваях, водили на вокзалы. Первый день дети попробовали никого не указать. ТоЕда вечером было повторено избиение еще более жестокое, чем прежде. Дети начали выдавать. Если день был неудачный, и ребенок не встречал или не указывал товарища по ремеслу, вечером он был избиваем. Пытка тянулась две недели. Дети, чтобы избежать битья, начали оговаривать незнакомых и невинных. Через три недели их перевезли в Бутырскую тюрьму. Худые, избитые, в рваном платье, с постоянным застывшим испугом на личиках, они были похожи ш затравленных зверьков, видящих неминуемую и близкую смерть. Они дрожали, часто плакали и отчаянно кричали во сне. После 2—3 недельного сидения в Бутырской тюрьме, дети снова были взяты в «чрезвычайку». Долгие тюремные сидельцы говорили мне, что за все время их ареста, за всю жизнь, за время даже царской каторги, они не слыхали таких отчаянных криков, как крики этих детей, понявших, что их снова везут в подвал, и не испытывали такой жгучей злобы, как от этого издевательства над ворами-детьми. Тюрьма плакала, когда обезумевших и воющих детей вели по коридорам, потом по двору тюрьмы».
Изменились ли условия? Мы не так давно узнали об убийстве


В Москве на выставке, устроенной большевиками в 1920 — 1921 гг., демонстрировались «перчатки», снятые с человеческой руки. Большевики писали о том, что это образец зверств «белых». Но... об этих перчатках, снимаемых Саенко, доходили давно в Москву слухи. Говорили, что несколько «перчаток» было найдено в подвале Ч.К. Харьковские анархисты, привезенные в Бутырскую тюрьму, единогласно свидетельствовали об этих «перчатках», содранных с рук пытаемых.

Издевательства над женщинами
Прочтите сообщения о насилиях, творимых над женщинами, и удивитесь ли вы неизбежной, почти естественной мести.
В той изумительной книге, которую мы так часто цитируем, и в этом отношении мы найдем немало конкретного материала. Не достаточно ли сами по себе говорят нижеследующие строки о том, что вынуждены терпеть женщины в Холмогорском концентрационном лагере.321
«...Кухарки, прачки, прислуга берутся в администрацию из числа заключенных, а притом нередко выбирают интеллигентных женщин. Под предлогом уборки квартиры помощники коменданта (так поступал, напр., Окрен) вызывают к себе девушек, которые им приглянулись, даже в ночное время... И у коменданта и у помощников любовницы из заключенных. Отказаться от каких-либо работ, ослушаться администрацию — вещь недопустимая: заключенные настолько запуганы, что безропотно выносят все издевательства и грубости. Бывали случаи протеста — одна из таких протестанток, открыто выражавшая свое негодование, была расстреляна (при Ба- чулисе). Раз пришли требовать к коменданту интеллигентную девушку, курсистку, в три часа ночи; она резко отказалась идти и что же — ее же товарки стали умолять ее не отказываться, иначе и ей и им — всем будет плохо».
В Особом Отделе Кубанской Чеки, «когда женщин водят в баню, караул устанавливается не только в раздевалке, но и в самой бане...» Припомните учительницу Домбровскую, изнасилованную перед расстрелом... Одну молодую женщину, приговоренную

7. Тюрьма и ссылка
Заложники и те, кого можно назвать фактическими «заложниками», переполняют тюрьмы и всякого рода концентрационные лагеря. Как там живут? — Это мы видели уже из описания подобного лагеря на далеком севере. Допустим, что этот «дом ужасов» все же исключение. Ведь нельзя себе представить, что только такие ужасы царят в стране. Но и обыденная тюремная жизнь в Советской России, и особенно в тюрьмах, находящихся в непосредственном ведении Чрезвычайных Комиссий, подчас какой-то сплошной кошмар: «так не делали с нами на каторге в дни царского режима» — писала в 1919 г. левая с.-р. Спиридонова, та самая, которая подняла знамя поддержки большевиков в дни октябрьского переворота в 1917 г. Нетрудно, конечно, себе представить, как должна идти жизнь, каково должно быть содержание заключенных в саратовских и царицынских «бараках», превращенных за переполнением мест заключения во временные тюрьмы.

с.-р. в заявлении В.Ц.И.К. — «места дикой расправы, очаги небывалых эпидемий, массового вымирания». И снова здесь нет преувеличения со стороны потерпевших. Мы приводили выше статистику смерти в Холмогорском лагере. В Архангельском лагере в 1922 г. из 5000 заключенных в нем кронштадтцев осталось всего 1500.332 Таким образом и без расстрелов из тысячи остаются сотни.
На бывших тюрьмах часто можно прочитать теперь надпись: «Советский дом лишения свободы», в действительности это нечто гораздо худшее, чем прежний «каторжный централ», хотя бы по внешним условиям быта. Когда в такой тюрьме висели правила, запрещавшие не только чтение, но и прогулки «как правило»?!


Перед нами записка ныне официально закрытого в Москве политического Красного Креста, поданная в 1922 г. в Президиум В.Ц.И.К. Эта записка начинается словами:
«Политический Красный Крест считает своим долгом обратить внимание Президиума на систематическое ухудшение в последнее время положения политических заключенных. Содержание заключенных вновь стало приближаться к практике, которую мы наблюдали в первые дни острой гражданской борьбы, происходившей на территории Советской России… Эксцессы, происходившие в нервной атмосфере 1918 г…. теперь вновь воспроизводятся в повседневной практике…»





пятница, 5 июня 2015 г.

Зов куку́шки The Cuckoo's Calling

секретарша Робин Эллакотт  Robin Ellacott
Лула Ландри Lula Landry
Корморан Страйк Cormoran Strike
Эван Даффилд (англ. Evan Duffield)


Major characters
  • Robin Venetia Ellacott, aged 25, is Strike's temporary secretary, and has recently moved from Yorkshire since becoming engaged. She is enthusiastic about detective work and is very intelligent and competent.
  • Lula Landry (Bristow), a 23-year-old professional model who died from a fall three months prior to the events of the novel. The object of Strike's investigation is to determine how Lula was killed.
  • John Bristow is Lula Landry's adopted brother and Strike's client. He works for Tony Landry in a large family law firm.
Bristow's family and lawfirm
  • Charlie Bristow is John Bristow's brother and a boyhood friend of Strike's. Charlie died when he fell into a quarry when he was around nine or 10 years old. Charlie was about six years older than Lula Landry (Bristow).
  • Alison is dating John Bristow. She works as a secretary for Tony Landry and Cyprian May.
  • Tony Landry is Lula and John's maternal uncle. He disapproved of Lula's lifestyle.
  • Lady Yvette Landry Bristow is Lula and John's adopted mother. She is terminally ill during the events of the novel, and her relations with Lula were strained.
  • Sir Alec Bristow is Lady Bristow's husband. He founded his own electronics company, Albris. Sir Alec was sterile and could not have children of his own. He and Lady Bristow adopted three children: John, Charlie, and Lula Bristow. Lula was adopted when she was four years old, shortly after Charlie's death. Sir Alec died suddenly from a heart attack.
  • Cyprian May is a senior partner at the law firm where John Bristow works.
  • Ursula May is Tansy Bestigui's sister and Cyprian May's wife.
Lula's social circle
  • Evan Duffield is Lula's on-off boyfriend, a musician with various problems with drugs. He was the initial suspect in the media at the time of Lula's death, but has numerous witnesses to an alibi. He argued with Lula before her death.
  • Rochelle Onifade is a homeless friend of Lula from an outpatient clinic.
  • Guy Somé is Lula's designer. He is the one who calls her "Cuckoo", as in the title of the novel. He was in Tokyo in the week leading up to her death and is an astute character witness.
  • Deeby Macc is an American rapper who was supposed to arrive in the apartment below Lula's on the night of her death.
  • Kieran Kolovas-Jones is Lula's personal driver who has aspirations of fame as an actor.
  • Ciara Porter is a model and a friend of Lula's.
  • Freddy Bestigui is a film producer and neighbour of Lula's. He is difficult to contact and has a reputation of being difficult. He and his wife Tansy are in the process of divorce.
  • Tansy Bestigui is Freddy's wife and a key witness, claiming to have overheard some of the events of the night of Lula's death. Her plausibility is an issue for Strike and the police.
  • Bryony Radford is Lula's personal makeup artist and one of the people she meets on the day of her death.
Lula's biological family
  • Marlene Higson is Lula's biological mother. She sells her story to the press at every opportunity and lives in much poorer circumstances than Lula's adoptive family. She had two sons after giving birth to Lula, but Lula was not interested in helping Marlene find them. Both were taken away by social services.
  • Jonah Agyeman is Lula's biological half-brother, and served in the British Army in Afghanistan.
Cormoran and Robin's friends and family
  • Lucy Strike is Cormoran Strike's judgmental younger sister. Strike attends her son's birthday party during the novel.
  • Jonny Rokeby is Strike's famous pop-star father and has only met him twice in his lifetime.
  • Leda Strike is Strike's mother, a 'supergroupie' of Jonny Rokeby's. She had a drug addiction and died of an overdose when Strike was 20. He has always suspected his stepfather had something to do with her death, though nobody else agreed.
  • Charlotte Campbell is Strike's longtime rich, mercurial girlfriend whom he dumps just before the beginning of the novel.
  • Matthew Cunliffe is Robin's fiancé and works as an accountant. He proposes to Robin at the beginning of the novel. He does not approve of her working for Strike, whom he considers to be a shady character.

четверг, 4 июня 2015 г.

Шелкопряд By Роберт Гэлбрейт THE SILKWORM

Робин его помощница, высокая девушка с длинными золотисто-рыжими волосами
Помощница Страйка, высокая, статная, цветущая, с лучистыми серо-голубыми глазами

http://www.litmir.co/br/?b=225559&p=1 
The Silkworm is a 2014 crime fiction novel written by J. K. Rowling, Роберт Гэлбрейт published under the pseudonym Robert Galbraith=Роберт Гэлбрейт.
It is the second novel in the series featuring private investigator Cormoran Strike, and is a sequel=продолжение to The Cuckoo's Calling (2013).

Main characters

  • Cormoran Strike Страйк –Корморан Страйк
  •  a veteran of the Afghanistan war who was discharged after losing half of his leg in a bomb attack. He is a minor celebrity, thanks in part to his notorious rock star father and his solving of a high-profile murder.
  • Robin Ellacott – Strike's assistant and secretary who has long harboured a secret fascination with the world of criminal investigations. Now taking on a full-time role within Strike's agency, she aspires to become an investigator in her own right.
Dominic Culpepper –Калпеппер
 an opportunistic tabloid journalist who hires Strike to find evidence of wrongdoing among the rich and powerful. He expresses surprise that Strike does not resort to phone-hacking to acquire evidence.
На нем лежал неистребимый отпечаток дорогой частной школы.



The Noble Spanish Soldier, by Thomas Dekker

BALTHAZAR 
My music is a Cannon=пушка, (отсюда -канонир. буквально пушкарь)
a pitched field my stage, 
Furies the actors, 
blood and vengeance the scene, 
death the story, 
a sword imbrued with blood, the pen that writes, 
and the poet a terrible buskined <17> tragical fellow, with a wreath about his head of burning match instead of bays.

Bay (Laurus nobilis)

Котурны использовались актёрами при исполнении трагических ролей — они зрительно увеличивали рост актёра, делали его поступь более величавой, как то и подобало персонажам трагедий. Коту́рн (платформы) — высокий открытый сапог из мягкой кожи на высокой подошве.

 

 PITCHED FIELD. archaic. : pitched battle.

…Для меня подмостки – кровь и мщенье, фабула – смерть; меч, обагренный кровью, – это беглое перо, а поэт – грозная, трагическая фигура на котурнах, в венке, только не из листьев лавра, но из горящего запального фитиля.
Томас Деккер.
Благородный испанский воин


Thomas Dekker (c. 1572 – 25 August 1632) was an English Elizabethan dramatist and pamphleteer, a versatile and prolific writer whose career spanned several decades and brought him into contact with many of the period's most famous dramatists.
Томас Де́ккер (англ. Thomas Dekker, ок. 1572 — ок. 1632), английский драматург-елизаветинец, мастер бытовой драмы, поэт, памфлетист.


Томас Деккер. Благородный испанский воин
the key figure of the patriotic soldier Balthazar, a man who has earned respect for his martial exploits and whose 'nobility'
Balthazar is something of a problematic figure and in many ways an unconvincing hero for a play with ostensibly, a strong moral theme. His basic character is presented as that of an honest uncomplicated soldier

 http://www.gutenberg.org/cache/epub/16753/pg16753.html

QUESTION
What dost thou feed on?
ANSWER
Broken sleep.

ВОПРОС:
Твой хлеб насущный?
ОТВЕТ:
Ночь без сна.
Томас Деккер.
Благородный испанский воин