–Это были дни кризиса. Частничество праздновало победу на еврейской улице. В Тель-Авиве воцарилось маклерство. Обогащение среднего класса вело за собой обуржуазивание, легкие заработки, спекуляцию участками и теплыми местечками. Ревизионисты Жаботинского, кулачество Смилянского и чиновная администрация лорда Плюмера сговорились между собой с целью уничтожения достижений второй и третьей алии. Еврейское население чуждалось крестьянского труда. Пролетариат был обречен на голод и вырождение. Всякий был охвачен отчаянием...

Летом двадцать седьмого произошел тот забавный случай, который помнят до сих пор многие ветераны профсоюза".Тогда происходила третья конференция, –рассказывал Швайг, –та самая конференция, которая проходила под знаком кризиса и голода в стране. Мы поехали в Тель-Авив, человек двадцать, на двух телегах. Увидели там сотни людей, приехавших со всех концов страны. Шел спор между "Молодым рабочим" и "Единством труда" о том, что предпочтительнее –укрепление хозяйства или расширение свободной иммиграции. Арлозоров произнес тогда длинную речь против "великих планов", против "истерического сионизма", и кроме всего прочего сказал, шутки ради, что "наш рабочий, когда он доит корову, думает не об удоях, а о сионизме".

Как-то утром, той же зимой, вошел Давидов в рабочий уголок, созвал всех присутствующих "съездить в Петах-Тикву". В эти дни там шла уборка урожая и человек по двадцать безработных приходило к воротам садов требовать работы. На его зов откликнулась дюжина рабочих парней, и они отправились пешком, чтобы принять участие в уборке. Когда пришли туда, попали в самую свалку. Конные арабские полицейские, подстрекаемые крестьянами, набросились по приказу английского офицера на ожидавших работы, избивая их дубинками, кнутами и прикладами. У Давидова в руках была палка, он и стукнул ею одного из полицейских. Не успел свалить его, как самому на голову опустилась дубинка. Окровавленного, потащили его в тюрьму, а с ним еще шестнадцать человек рабочих.

Вечером слышались его крики в доме поселкового комитета: "Вы меня еще позовете! Когда ваши рабочие из Тиры иМиски подпалят вам все сады! Еще умолять меня будете –чума на вас, если приду гасить! Горите вместе с ними!" Месяца два болтался без постоянной работы, собирая по крохе то тут, то там, таскаясь в Магдиэль, в Раанану, гоняя тачку с песком по улице Алленбив Тель-Авиве, таская кирпичи на стройках. Поехал на север осушать болота Кишона, заболел лихорадкой и вернулся. А когда вернулся, за него взялась полиция, потому что на него донесли, будто он подпольщик. Как-то вечером пришли и устроили в его бараке обыск. Нашли несколько брошюр Ленина, Плеханова, Маяковского –и потащили его в Яффо. Собирались выселить его из страны без суда и следствия, как поступали тогда со многими, у кого находили "нелегальную печатную продукцию", и только благодаря стараниям Швайга ивмешательству некоторых руководителей Гистадрута приказ был отменен. "

Накануне событий двадцать девятого года в Кфар-Сабе был создан отряд Хаганы.

отправился в Иерусалим. Когда он вернулся –трудно было его узнать. Вид развалин у могилы Рахили, в Тальпиоте, в квартале "гурджей", в Моце –произвели на него ужасное впечатление. "Позор! –говорил он. –Какой позор! Как деникинские погромы. Яуж не говорю о старых развалинах, –но новые поселения! Чтобы несколько десятков арабов из Лифты могли устроить резню в еврейском районе, в котором живут сотни молодых парней! Ревизионисты, –сказал он, –были неправы. Но не потому, что сделали много лишнего, а потому, что не сделали того, что нужно было сделать, играли на публику. Но против Лока, против Ченслора, Кита Роча, против таких офицеров, как Даф, –невозможно воевать с помощью лозунгов Национального Комитета и делегаций Главного Раввината! Западную Стену надо было защищать силой, поставить там вооруженную охрану. Чего нам бояться? –Следственных комиссий?..."

В 1930 году Давидов снова был арестован –за драку с рабочими из Союза Трумпельдора у ворот плантации Эйдельмана. Две недели спустя у него родилась дочь Реума, та, которая много лет спустя, достигнув зрелого возраста, увлеклась австралийским инженером и вместе с ним уехала из Палестины. В тридцать втором году Давидов перебрался на северный берег Мертвого моря и стал водить паровоз на поташном заводе Новомайского.

равнина у Мертвого моря, выбеленная солнцем, с блестками воды и стеной Моавитских гор. Серые грузовики с поташом карабкаются к Иерусалиму, сквозь бледные холмы и лысые горки, сверкающие автомобили бегут в Амман. Равнина, окруженная дымящимися озерами, курящими печами, рельсами, канавками, земляные насыпи, пропитанные нефтью. Большой лагерь, огороженный колючей проволокой, закрытый, точно военная часть, сдавленный гнетом зноя и строгостью начальственных глаз. Давидов, с испачканным сажейлицом, ведет паровоз, отвозя вагоны с карналитом от испарительных бассейнов на завод. Герой труда, делающий по две смены в сутки. Абу-Хадид, отец железа, –зовут его арабы, которые преклоняются перед ним. Кочегар приглашает его к себе домой, в Иерихо, приносит ему полные корзины гранатов. Новомайский выезжает из столицы, и всякий раз, когда он приезжает, покидает свою контору и ищет своего любимца Давидова. ("Вы знаете, как это у русских: встречаются двое, начинают говорить по-русски, и сразу пропадают между ними все преграды".)

В тот день, когда Давидов вернулся с Мертвого моря, был убит Глотман на дороге из Туль-Карма в Кфар Сабу. На следующий день –выкорчевали две тысячи саженцев на границе калькилийских полей. Арабские рабочие перестали приходить в поселковые сады, вместо них были присланы рабочие-евреи в сопровождении вооруженных охранников. Неделю спустя подожгли садовый склад на краю рощицы, в которой находился барак Давидова. Грузовичок, выехавший туда вечером, чтобы отвезти рабочих по домам, подорвался на мине, проезжая по грунтовой дороге. По ночам раздавался свист пуль со стороны Миски, Тиры, с востока. Подразделения английской армии расположились в поселке, сопровождали колонны, ездившие в северную часть страны через Туль-Карм и Дженин по тому самому шоссе, на котором хозяйничали громилы и которое было усеяно минами, гвоздями, бутылочными осколками; всякий, кто проезжал по этому шоссе, был прекрасной мишенью для камней и винтовочных пуль. Как-то утром, когда Давидов отправился рыть окопы в окрестностях кибуца Хамефаллес, к бараку подъехал взвод солдат, чтобы произвести обыск.

В тот день, когда Давидов вернулся с Мертвого моря, был убит Глотман на дороге из Туль-Карма в Кфар-Сабу. По ночам на водонапорных башнях устанавливали прожекторы, и снопы света описывали большие круги по окрестностям, срезая тьму над вершинами тополей, над садовой листвой, высвечивая наготу холмов с притаившимися врагами. Связисты пронизывали темноту точками и тире, передавая короткие фразы предупреждения, успокоения, поддержки –из Кальмании в Рамат ха-Ковеш, из Рамат ха-Ковеша в Эвен-Иехуда, из Эвен-Иехуда в Натанию... В начале августа Давидовубыла поручена оборона участка между городом и Рамат ха-Ковешем, и он расположил свой штаб в Кальмании, в самой гуще садов. По ночам он выходил проверять посты вблизи арабских деревень, днями объезжал караулы охранников, сопровождавших рабочих. Заходил домой на час-два, повидаться с женой и детьми. Вместе с Харари, вооруженные револьверами и гранатами Мильс, они проверяли грунтовые дороги и глубокий песок между садами, прежде чем там пройдут машины, везущие рабочих. Как-то они наткнулись на каменную баррикаду, заметили трех арабов, прячущихся за деревьями. Те открыли огонь, Харари ранило в плечо. Давидов бросил в них гранату и преследовал до выхода из сада. Арабы вышли на открытую дорогу, ведущую к Миски, а он спрятался за кактусовой изгородью и стал дожидаться их. Когда они проходили мимо него, он бросил в них вторую гранату. Успел даже увидеть одного из них, разорванного, извивавшегося в песке и крови. Потом вернулся к Харари, положил его на плечи и нес до самой Кальмании. Спас его от смерти. –Страна не знает –что за человек был Давидов!

ходил на Джердию с Уингейтом... Давидов был в той колонне из четырехсот человек, которая взошла на гору пешком в день заселения, 23 марта 1938 года. Вместе с другими добровольцами со всех концов страны таскал бревна, листы жести, мотки проволоки и инструменты по склону горы, по тропинке, протоптанной сквозь толщу дикого кустарника.

Героизм основателей Ханиты стал сюжетом первой израильской оперы композитора М. Лаври «Дан ха-шомер» («Страж Дан», 1945; либретто М. Брода; по пьесе Ш. Шалома).

Современный кибуц был основан 21 марта 1938 года в рамках проекта Стена и башня группой членов Хаганы в качестве еврейского аванпоста в Западной Галилее, и для того, чтобы воспрепятствовать провозу оружия и проникновению арабских банд из Ливана в Подмандатную Палестину. Изначально лагерь Хаганы находился возле подножия горы в 2 км от современная места и назывался Нижняя Ханита, а на теперешнем месте поселение было построено несколько месяцев спустя. 
Подробнее: http://cyclowiki.org/wiki/%D0%A5%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%82%D0%B0

В Верхней Ханите стоял тогда большой каменный дом, в котором жили арабы-арендаторы. Они не хотели выезжать из него, если им не выплатят значительную компенсацию. Каждый день приходили к ним из нижнего лагеря торговаться, ате все повышали цену. Поставили на крыше двух охранников, устроили заграждение из мешков с песком и оставались в доме. Как-то Давидов предложил завладеть домом силой. Поднялись наверх человек двадцать с мотыгами, молотками, кусками кабеля и мешками с песком. Вошли во двор, начали сооружать укрепление. Окружили его окопами и забором, стали укреплять стены. Когда арабы заупрямились, захотели остаться, те вытащили их вещички во двор, погрузили на ослов –и хозяев, и добро –и отправили их через границу. Так была захвачена Верхняя Ханита. На крыше был установлен прожектор, и две Ханиты обменивались сигналами по ночам, светя с лагерной башни и с крыши дома.

Аарон Мегед - За счет покойного( 1965)