Ричард Пайпс. Россия при старом режиме
Ричард Пайпс Кембридж, Массачусетс. Октябрь 1979 г.
Предметом этой книги является политический строй России. Книга прослеживает рост российской государственности от ее зарождения в IX в. до конца XIX в
RUSSIA UNDER THE OLD REGIME. RICHARD PIPES.
ББК 63.3(2)5 П 12
Текст печатается по изданию:
Ричард Пайпс США, Кембридж, Массачусетс, 1981
Перевод с английского ВЛАДИМИРА КОЗЛОВСКОГО
Художник Александр Анно
Можно утверждать, что цивилизация начинается лишь тогда, когда посеянное зерно воспроизводит себя по меньшей мере пятикратно; именно этот минимум (предполагая отсутствие ввоза продовольствия) определяет, может ли значительная часть населения освободиться от необходимости производить продукты питания и обратиться к другим занятиям.
Если население не вымирало от голода (а до наступления коммунистического режима этого с ним не случалось, несмотря на периодические неурожаи и вспышки голода в отдельных районах страны), то для прокорма всех этих лишних ртов откуда-то должно было браться продовольствие.
О ввозе его не могло быть и речи, ибо Россия мало что имела для продажи за границу, чтобы выручить средства на. закупку пищевых продуктов, и те, кто занимался экспортом - царь и богатейшие помещики - предпочитали ввозить предметы роскоши
. Если уж на то пошло, зерно составляло важнейшую статью российского экспорта: в XIX в. страна продолжала вывозить зерно, даже когда его не хватало для ее собственного населения.
Повышение производительности сельского хозяйства более обильным унавоживанием, использованием машин и прочими способами его рационализации не представлялось возможным отчасти потому, что полученная прибыль не окупила бы понесенных затрат, отчасти из-за того, что нововведениям противилась жесткая социальная организация крестьянства.
Капитал вкладывался в землю в основном в тех хозяйствах юга России, которые поставляли сельскохозяйственные продукты в Англию и Германию; однако подъем производства на этой земле не приносил выгоды крестьянину.
Выход тогда лежал в распашке все новых и новых земель, то есть в экстенсивном - а не интенсивном - хозяйстве.
Согласно имеющимся в источниках статистическим данным, такая необходимость приводила к неуклонному расширению посевной площади, выросшей с 1809 по 1887 г. на 60% (с 80 до 128 миллионов гектаров)*12.
Обилие целины не стимулировало повышения производительности хозяйства: распахивать новые земли было легче и дешевле, чем улучшать старые.
Однако даже такого безостановочного расширения посевной площади не хватало, поскольку, как ни бурно оно происходило, население росло еще скорее, а урожаи оставались на прежнем уровне.
К 1800-м гг. в средней и южной полосе России целины практически не оставалось, и земельная рента выросла необыкновенно.
В то же самое время, как мы уже отмечали, рост современной промышленности лишал крестьянина основного источника побочного дохода, сужая рынок сбыта незамысловатых изделий кустарного производства.
Вот, в двух словах, корни знаменитого "аграрного кризиса", потрясшего империю в последний период ее существования и в такой большой степени ответственного за ее падение.
*12 С.М. Дубровский, Столыпинская реформа, 2-е изд., М., 1930, стр. 18
До тех пор, однако, пока внешние пределы страны можно было раздвигать до бесконечности, русский крестьянин оставлял позади себя истощенную почву и рвался все дальше и дальше в поисках земель, которых не касалась еще человеческая рука.
Колонизация является настолько основополагающей чертой российской жизни, что Ключевский видел в ней самую суть бытия России:
"История России,- писал он в начале своего знаменитого "Курса русской истории",- есть история страны, которая колонизуется"*13.
*13 В. О. Ключевский, Курс русской истории, М.. 1937, 1, стр. 20.
Коренной поворот в истории российской колонизации произошел в 1552-1556 гг. с покорением Казанского и Астраханского ханств.
Русские поселенцы немедленно устремились в сторону средней Волги, изгоняя с лучших земель коренное тюркское население.
Другие шли еще дальше, перебирались через "Камень", как они называли Уральские горы, в южную Сибирь, где лежали обширные полосы девственного чернозема.
Однако основной поток переселенцев и тогда, и впоследствии двигался в южном и юго-восточном направлениях в сторону так называемой Центральной Черноземной Полосы.
В 1570-х гг. правительство обставило степь цепью острогов, протянувшейся от Донца до Иртыша, и под ее защитой крестьяне осмелились вторгнуться в области, бывшие доселе вотчиной кочевников.
Раз начавшись, переселение это катилось дальше со стихийным, напором.
Всякое крупное экономическое или политическое потрясение в центре России приводило к новому всплеску переселения. В этом колонизационном движении когда крестьянин шел впереди правительства, когда оно прокладывало ему дорогу, но рано или поздно им суждено было сойтись и соединиться.
Одной из основных причин той цепкости, с которой русским всегда удавалось удерживать завоеванные территории, было то обстоятельство, что политическое освоение у них сопровождалось и по сей день сопровождается колонизацией.
Самая мощная миграционная волна захлестнула черноземную полосу после 1783 г., когда Россия аннексировала Крым и покорила местное население, которое веками терзало русские поселения набегами.
В XIX - начале XX в. 12-13 миллионов переселенцев, в основном уроженцев центральных губерний, перебрались на юг, и еще четыре с половиной - пять миллионов мигрировали в южную Сибирь и среднеазиатские степи.
В ходе последнего передвижения коренное азиатское население массами сгонялось со своих родовых пастбищ.
Между 1926 и 1939 гг. более четырех миллионов человек перебрались на восток, в основном в степи Казахстана.
Перепись 1970 г. свидетельствует, что движение это не прекратилось, и население страны продолжает расти за счет центральных областей.
В ходе мощного сдвига, происходящего в России на протяжении четырех столетий, население оттекает из центральной лесной полосы, в основном на восток и на юг, наводняя области, заселенные народами других рас и культур, и производя на своем пути серьезные демографические потрясения*14.
*14 С конца Второй Мировой войны происходит также активная миграция русского населения в области, первоначально занятые поляками, евреями, немцами и прибалтами. В отличив от прежней колонизация, эта в огромной степени городская Она время от времени сопровождалась массовым выселением и депортацией коренных народов по обвинению в "национализме".
Тот непреложный факт, что полевые работы в России приходится проводить за четыре-шесть месяцев (а не за восемь-девять месяцев, имеющихся в распоряжении западного фермера), заставляет трудиться весьма напряженно и совокупно использовать людские и материальные ресурсы и домашний скот.
Русский крестьянинединоличник, обрабатывающий землю вместе с женой и малолетними детьми, да с одной-двумя лошадьми, просто не в состоянии справиться с работой в климатических условиях лесной зоны, и ему не обойтись без помощи женатых детей и соседей.
Необходимость трудиться сообща не так велика в южных областях России, что объясняет, почему в дореволюционное время большинство единоличных хозяйств - хуторов находилось на Украине и в казацких областях.
Иногда проводят аналогию между дореволюционной общиной и колхозом, который был создан советским режимом в 1928-1932 гг.
В пользу этой аналогии можно сказать немного помимо того, что для обоих институтов характерно отсутствие одного атрибута - частной собственности на землю, а так они коренным образом отличаются друг от друга.
Мир не был "коллективом": земля возделывалась единолично, каждым двором по отдельности. Что еще более важно, входивший в мир крестьянин был хозяином продуктов своего труда, тогда как в колхозе они принадлежат государству, которое платит крестьянину за работу.
Советский колхоз ближе всего подходит к институту, встречавшемуся в России при крепостном праве и называвшемуся "месячиной".
При такой системе помещик объявляет всю землю своей, крепостные работают на него целый день, а он платит им деньги на прокормление.
Крестьяне упорно держались за общину, и им дела не было до критики, которой подвергали ее экономисты, смотревшие на нее как на камень, висящий на шее наиболее предприимчивых крестьян.
В ноябре 1906 г. царское правительство приняло меры по облегчению процедуры объединения полосок в единоличные хозяйства.
В окраинных районах империи это законодательство имело ограниченный успех, а в центральной России крестьянство его почти игнорировало.
В западных областях, где русские соседствовали с поляками, литовцами, шведами и немцами, было несколько спокойнее, но даже здесь в течение этого периода война случалась приблизительно каждый второй год.
Когда западные соседи шли на восток, когда инициатива переходила к русским, искавшим выхода к портам или к тучным землям Речи Посполитой.
Таким образом, военная организация делалась просто необходимой, ибо без нее нельзя было проводить столь жизненно важную для народнохозяйственного благополучия России колонизацию.
В таком случае можно было бы ожидать, что Россия произведет в ранний период своей истории нечто сродни режимам "деспотического" или "азиатского" типа. Логика обстоятельств и в самом деле толкала Россию в этом . направлении, однако в силу ряда причин ее политическое развитие пошло по несколько иному пути.
Режимы типа "восточной деспотии" появлялись, как правило, не в ответ на насущную военную необходимость, а из потребности в эффективном центральном управлении, могущем организовывать сбор и распределение воды для ирригации.
Так возник строй, который Карл Витфогель называет "агродеспотией", характерной для значительной части стран Азии и Центральной Америки*17. Но в России не было нужды в том, чтобы власть помогала извлекать богатство из земли.
Россия традиционно была страной широко разбросанных мелких хозяйств, а не латифундий, и понятия не имела о централизованном управлении экономикой до установления военного коммунизма в 1918 г.
Норманны нигде не выказали сильной сопротивляемости ассимиляции, и по крайней мере в этом смысле их русская ветвь не была исключением.
Это племя неотесанных пиратов, вышедшее из отсталого края на задворках цивилизованного мира, повсеместно имело склонность пропитываться культурой народов, покоренных ими силою оружия.
Киевские варяги ославянились к половине XI в., то есть примерно к тому времени, когда из норманнов во Франции сделались галлы.
Важным фактором их ассимиляции явился переход в православие.
Одним из последствий этого шага было принятие церковно-славянского - литературного языка, созданного византийскими миссионерами.
Использование этого языка во всех писаных документах как светского, так и церковного содержания без сомнения сыграло немалую роль в размывании этнических варяжских черт.
Другим фактором, способствовавшим ассимиляции, были браки со славянками и постепенное проникновение туземных воинов в ряды некогда чисто скандинавской дружины.
Все киевляне, подписавшие договор, заключенный в 912 г. между киевскими князьями и Византией, носили скандинавские имена (например, Ingjald, Farulf, Vermund, Gunnar).
Впоследствии эти имена были либо ославянены, либо заменены славянскими, и в летописях (первый полный текст которых относится к 1116г.) варяжские имена появляются уже в своей славянской форме;
так, Helgi делается Олегом,
Helga превращается в Ольгу,
Ingwarr в Игоря,
a Waldemar - во Владимира.
В Византии и в западных и арабских источниках IX-X вв. слово "Русь" всегда относилось к людям скандинавского происхождения.
Бертинские анналы известны по первому точно датированному упоминанию народа русь под 839 годом (подробнее см. в статье Русь (народ) - западно-европейские источники).
Финны, бывшие первыми, с кем столкнулись варяжские поселенцы на Ладоге, звали их Ruotsi; это имя сохранилось в современном финском языке и обозначает Швецию (как отмечалось выше, "Россия" по-фински будет Venaja).
По тому же лингвистическому правилу, по которому славяне переиначивают финские имена, из Ruotsi получилась "Русь".
Первоначально "Русь" обозначала варягов и их страну.
Арабский географ Ибн-Русте, писавший около 900 г., говорит, что Русь (которых он отличает от славян) живут в стране озер и лесов, скорее всего имея в виду область Ладоги-Новгорода. Но по мере ассимиляции варягов и пополнения рядов их дружинников славянами слово "Русь" утратило этнический оттенок и стало обозначать всех людей, оборонявших города-крепости и участвовавших в ежегодных походах в Царьград.
Тут уж немного потребовалось, чтобы название "Русь" распространилось и на страну, в которой жили эти люди, и, наконец, на всех обитателей этой страны, вне зависимости от их происхождения и занятий.
Случаи такого перенесения имени завоевателя на завоеванное население встречаются нередко; на ум сразу приходит пример Франции, как стали называть Галлию, позаимствовав имя у вторгшихся в нее франков-германцев.
Не берясь разрешать спора, ведущегося между историками о том, притязания какой народности, великорусской или украинской, на киевское наследие имеют под собою более твердую почву, нельзя игнорировать важную проблему, поднятую критиками теории о прямой преемственности между Киевом и Москвой.
В Московском государстве и в самом деле были введены существенные политические новшества, создавшие в нем строй, весьма отличный от киевского.
Происхождение многих из этих новшеств можно вести от того, каким образом сложилось Московское государство.
В Киевской Руси и во всех вышедших из нее княжествах, кроме северо-восточных, население появилось прежде князей: сперва образовались поселения и лишь потом политическая власть. Северо-восток, напротив, был по большей части колонизирован по инициативе и под водительством князей; здесь власть предвосхитила заселение. В результате этого северовосточные князья обладали такими властью и престижем, на, которые сроду не могли рассчитывать их собратья в Новгороде и Литве.
Земля, по их убеждению, принадлежала им; города, леса, пашни, луга и речные пути были их собственностью, ибо строились, расчищались и эксплуатировались по их повелению. Такое мнение предполагало также, что все живущие на их земле люди были их челядью либо съемщиками; в любом случае, они не могли претендовать на землю и обладать какими-либо неотъемлемыми личными "правами".
Так на северо-восточной окраине сложилось некое собственническое мировоззрение; пронизав все институты политической власти, оно придало им характер, подобия которого было не сыскать ни в других частях России, ни в Европе.
В средневековой России отсутствуют свидетельства взаимных обязательств, лежавших на князе и его слугах, и, таким образом, какого-либо намека на юридические и нравственные "права" подданных, что не порождало особой нужды в законоправии и суде.
Однако свобода, которая не зиждется на праве, неспособна к эволюции и имеет склонность обращаться против самой себя; это акт голого отрицания, по сути своей отвергающий какие-либо взаимные обязательства и просто крепкие отношения между людьми.15*
*15 После 1917 г русские н подчиненные им народы уяснили это дорогой ценой
Щедрые ленинские обещания крестьянам, рабочим и национальным меньшинствам, позволявшие им взять в свои руки землю и промышленность и пользоваться неограниченным правом на самоопределение (обещания, дававшие крайнюю степень свободы, но неоговоренные в законе и незащищенные судом), в конечном итоге привели к совершенно противоположным результатам.
Хроническое российское беззаконие, особенно в отношениях между стоящими у власти и их подчиненными, проистекает в немалой степени из отсутствия какой-либо договорной традиции вроде той, что была заложена в Западной Европе вассалитетом
Вассалитет представлял собою личностную сторону западного феодализма (так же, как условное землевладение являло собою его материальную сторону). Он был договорными отношениями, в силу которых властитель обязывался предоставить содержание и защиту, а вассал отвечал обещанием верности и службы. Взаимные обязательства, скрепленные церемонией коммендации, воспринимались заинтересованными сторонами и обществом в целом весьма серьезно. Нарушение условий договора любой из сторон аннулировало его. С точки зрения развития западных институтов следует особо выделить четыре аспекта вассалитета. Прежде всего, он представлял собою персональный договор между двумя лицами, имеющий силу лишь в течение их жизни; он прекращал свое действие по смерти одного из них. Он подразумевал личное согласие: вассальные обязательства не переходили по наследству. Наследственный вассалитет появился только в конце феодальной эры; считают, что он был одной из важнейших причин упадка феодализма.
судебная система Англии и Франции, выросла из феодального института, а именно права вассала на публичный суд, творимый не его господином, а третьим лицом.
Привычка рассматривать царство и его обитателей с позиций собственника крепко укоренилась в сознании российских правителей и служилого класса.
Когда императоры XIX в.- по воспитанию люди насквозь западные - твердо отказывались даровать стране конституцию, они вели себя в каком-то смысле подобно обыкновенным собственникам, опасающимся, что создание юридического прецедента поставит под угрозу их права на имущество.
Последний русский государь Николай II по темпераменту идеально подходил на роль конституционного монарха.
И, тем не менее, он не мог пойти на предоставление конституции, а когда его к тому вынудили, не умел соблюсти ее, ибо смотрел на самодержавную власть как на род доверительной собственности, которую долг повелевает ему передать наследнику в неприкосновенности.
Вотчинное умонастроение составляло интеллектуальную и психологическую основу авторитарности, присущей большинству русских правителей и сводившейся по сути дела к нежеланию дать "земле" - вотчине - право существовать отдельно от ее владельца - правителя - и его "государства".
Комментариев нет:
Отправить комментарий