VI
На склоне лет своих (нам неизвестно, когда и где он умер) Нехемия записал свои воспоминания, сохранившиеся — с некоторыми добавлениями и, возможно, пропусками — в Книге Нехемии.
Несомненно, многие иерусалимские жители жаловались на его жестокость и самоуправство (аннулирование долгов, удаление торговцев и изгнание жен-чужеземок), и он чувствовал потребность оправдаться и рассказать о том, что он сделал. Вместе с тем он надеялся, что таким путем дела его станут известны будущим поколениям.
В воспоминаниях Нехемии, как и в его поступках, этот великий человек встает перед нами таким, каким он был, во всем своем духовном величии, со всеми своими достоинствами и недостатками.
Книга его воспоминаний дышит простотой и естественностью, вся она написана (как и воспоминания Эзры, из которых дошел до нас только один большой отрывок) в первом лице в стиле автобиографии — новшество, введенное Эзрой и Нехемией в нашу древнюю литературу в известной мере под влиянием персидской литературы.
Из его мемуаров мы узнаем много интересных деталей; лица, действующие в них, предстают перед нами как живые.
Книга его воспоминаний дышит простотой и естественностью, вся она написана (как и воспоминания Эзры, из которых дошел до нас только один большой отрывок) в первом лице в стиле автобиографии — новшество, введенное Эзрой и Нехемией в нашу древнюю литературу в известной мере под влиянием персидской литературы.
Из его мемуаров мы узнаем много интересных деталей; лица, действующие в них, предстают перед нами как живые.
В этой книге Нехемия не раз с гордостью говорит
о своих поступках на благо народа.
Он пишет, что не брал с народа ничего на покрытие связанных с его должностью наместника расходов, что его прислужники работали безвозмездно на строительстве стены, что он покрывал расходы по возведению стены из своих средств и поэтому не ”купил себе поля”, а также, что он содержал на своем иждивении сто пятьдесят человек по двум причинам: ”из-за богобоязненности” и потому, что ”тяжелая служба лежала на народе”, и он не мог требовать от бедных людей денег, которые полагались ему как наместнику.
Не раз он повторяет: ”Помяни, Боже мой, во благо мне все, что я сделал для народа сего!”
В его словах нельзя усомниться: все его помыслы были устремлены на благо нации, как он его понимал.
Он не раз подвергал себя опасности ради великой идеи — укрепить Иерусалим и установить в Иудее прочный политический и религиозный порядок.
А многократное повторение слов: ”Помяни, Боже мой, мне во благо...” — доказывает, что люди не всегда поминали его добром, потому что не понимали его благих намерений, что, как правило, является уделом всех великих людей твердой воли, не склонных к компромиссам.
Именно таким сильным, бескомпромиссным человеком был Нехемия.
Он пишет, что не брал с народа ничего на покрытие связанных с его должностью наместника расходов, что его прислужники работали безвозмездно на строительстве стены, что он покрывал расходы по возведению стены из своих средств и поэтому не ”купил себе поля”, а также, что он содержал на своем иждивении сто пятьдесят человек по двум причинам: ”из-за богобоязненности” и потому, что ”тяжелая служба лежала на народе”, и он не мог требовать от бедных людей денег, которые полагались ему как наместнику.
Не раз он повторяет: ”Помяни, Боже мой, во благо мне все, что я сделал для народа сего!”
В его словах нельзя усомниться: все его помыслы были устремлены на благо нации, как он его понимал.
Он не раз подвергал себя опасности ради великой идеи — укрепить Иерусалим и установить в Иудее прочный политический и религиозный порядок.
А многократное повторение слов: ”Помяни, Боже мой, мне во благо...” — доказывает, что люди не всегда поминали его добром, потому что не понимали его благих намерений, что, как правило, является уделом всех великих людей твердой воли, не склонных к компромиссам.
Именно таким сильным, бескомпромиссным человеком был Нехемия.
Он отличался суровым характером, мог быть жестоким, когда обстоятельства требовали того, диктатором в полном смысле слова. Но обвинять Нехемию в жестокости — значит не понимать смысла исторических событий.
Великих государственных деятелей нельзя мерить обычными мерками, даже теми, которые пригодны для великих интеллектуалов.
Нельзя осуждать государственных деятелей за их кажущиеся жестокими поступки, как нельзя осуждать скалистый мыс на берегу моря за его выступы, разбивающие рыбацкие челны.
Нехемия всегда стоял на своем, как всякий большой человек.
И когда в своих воспоминаниях он говорит: ”Помяни, Боже мой, во благо...” — нельзя из-за этого умалять его значение и упрекать в бахвальстве.
Все, что он делал, было совершено для народа; для себя он ничего не требовал.
Поэтому он воистину заслужил добрую память.
Нехемия не был ни пророком, ни философом и не выбирал слова, а говорил то, что требовал его сильный и непосредственный здравый ум.
Он был одним из тех немногих еврейских деятелей, которые на деле доказали, что ”ничто не устоит перед волей”.
И если во время Второго храма существовало еврейское государство, и если через несколько сотен лет оно смогло породить Хасмонеев и вызвать страх даже у римских воинов, — помянем за это добром Нехемию бен Хахалию!
Великих государственных деятелей нельзя мерить обычными мерками, даже теми, которые пригодны для великих интеллектуалов.
Нельзя осуждать государственных деятелей за их кажущиеся жестокими поступки, как нельзя осуждать скалистый мыс на берегу моря за его выступы, разбивающие рыбацкие челны.
Нехемия всегда стоял на своем, как всякий большой человек.
И когда в своих воспоминаниях он говорит: ”Помяни, Боже мой, во благо...” — нельзя из-за этого умалять его значение и упрекать в бахвальстве.
Все, что он делал, было совершено для народа; для себя он ничего не требовал.
Поэтому он воистину заслужил добрую память.
Нехемия не был ни пророком, ни философом и не выбирал слова, а говорил то, что требовал его сильный и непосредственный здравый ум.
Он был одним из тех немногих еврейских деятелей, которые на деле доказали, что ”ничто не устоит перед волей”.
И если во время Второго храма существовало еврейское государство, и если через несколько сотен лет оно смогло породить Хасмонеев и вызвать страх даже у римских воинов, — помянем за это добром Нехемию бен Хахалию!
В эпоху Талмуда и в средние века потускнел облик Нехемии в памяти нации в ярком сиянии облика Эзры.
И не удивительно: Эзра был предшественником книжников”, прародителем фарисеев, таннаев, амораев (составителей Мишны и Талмуда), а в дальнейшем — раввинов.
Но еще в эпоху Второго храма, когда период Нехемии не был таким далеким прошлым, евреи поминали его добром больше, чем Эзру.
И не удивительно: Эзра был предшественником книжников”, прародителем фарисеев, таннаев, амораев (составителей Мишны и Талмуда), а в дальнейшем — раввинов.
Но еще в эпоху Второго храма, когда период Нехемии не был таким далеким прошлым, евреи поминали его добром больше, чем Эзру.
В недавно найденном оригинале на иврите произведения Бен-Сиры ”Хвала праотцев мира” нет ни слова об Эзре, тогда как про Нехемию Бен-Сира говорит:
Нехемия — да возвеличится память о нем! — Восстановивший наши развалины,
Излечивший наши раны-руины,
Установивший двери и затворы.
Воистину, Нехемия восстановил разрушенный Иерусалим, залечил раны нашего языка и установил двери и затворы еврейского государства, — да возвеличится память о нем.
Не только Богу своему мог он молиться, чтобы Он помнил его великие дела.
С уверенностью в сердце, что так и будет, мог он также просить:
Не только Богу своему мог он молиться, чтобы Он помнил его великие дела.
С уверенностью в сердце, что так и будет, мог он также просить:
Помяни, народ мой, мне во благо!
Комментариев нет:
Отправить комментарий