Пепел, поступавший из крематориев тоннами каждый день, было легко узнать по наличию в нем зубов и позвонков.
Несмотря на это, он имел широкое применение. Его использовали для засыпки заболоченных участков, в качестве утеплителя при строительстве дощатых построек или как фосфатное удобрение. Особой популярностью он пользовался в находившемся рядом с лагерем эсэсовском поселке, где им вместо гравия утрамбовывали дорожки, — не знаю уж, то ли из-за его свойства быстро затвердевать, то ли в силу происхождения — такой материал, дескать, пригоден только для попрания.
пятница, 31 мая 2013 г.
До сентября 1944 года в Освенциме не было детей: сразу же по прибытии их отправляли в газ.
Совсем иная подоплека у татуировки — исключительно освенцимского изобретения.
С начала 1942 года в самом Освенциме и в относящихся к нему лагерях (таких к 1944 году было сорок) личный номер заключенного не только нашивался на одежду, но и вытатуировывался на левой руке.
Только немецкие подданные неевреи не подпадали под общее правило. Процедура выполнялась по быстрой методике специальными «писцами», которые фиксировали таким образом вновь прибывших со свободы, из других лагерей или из гетто. При особой любви немцев к любым видам классификации номер скоро приобрел свойства самого настоящего кода: мужчинам делали татуировку на внешней стороне руки, женщинам на внутренней; у цыган номеру предшествовала буква «Z», у евреев с мая 1944 года (то есть после массового наплыва венгерских евреев) перед номером стояла буква «А», вскоре ее заменили на «".
До сентября 1944 года в Освенциме не было детей: сразу же по прибытии их отправляли в газ. После сентября начали поступать поляки, арестованные в дни Варшавского восстания, причем целыми семьями. Им всем вытатуировывали номер, даже новорожденным.
С начала 1942 года в самом Освенциме и в относящихся к нему лагерях (таких к 1944 году было сорок) личный номер заключенного не только нашивался на одежду, но и вытатуировывался на левой руке.
Только немецкие подданные неевреи не подпадали под общее правило. Процедура выполнялась по быстрой методике специальными «писцами», которые фиксировали таким образом вновь прибывших со свободы, из других лагерей или из гетто. При особой любви немцев к любым видам классификации номер скоро приобрел свойства самого настоящего кода: мужчинам делали татуировку на внешней стороне руки, женщинам на внутренней; у цыган номеру предшествовала буква «Z», у евреев с мая 1944 года (то есть после массового наплыва венгерских евреев) перед номером стояла буква «А», вскоре ее заменили на «".
До сентября 1944 года в Освенциме не было детей: сразу же по прибытии их отправляли в газ. После сентября начали поступать поляки, арестованные в дни Варшавского восстания, причем целыми семьями. Им всем вытатуировывали номер, даже новорожденным.
Лучшие умерли все.
То, что видел я своими глазами, свидетельствует об обратном:
выживали по большей части худшие, эгоисты, жестокие, бесчувственные, коллаборанты из серой зоны, доносчики.
Это нельзя назвать твердым правилом (в мире нет и не было людей твердых правил), и все же это было правило.
Я считал себя невиновным, случайно затесавшимся в толпу спасенных, а потому постоянно искал оправдания в собственных глазах и в глазах других.
Выживали худшие, те, кто умел приспосабливаться.
Лучшие умерли все.
http://www.rulit.net/books/kanuvshie-i-spasennye-read-224219-15.html
************************************************
Положение «когда-с-тобой-не-разговаривают» быстро вело к гибели.
Тому, кто с тобой не разговаривал, а орал что-то нечленораздельное, ты не осмеливался ответить.
Хорошо, если на твое счастье рядом оказывался соплеменник и ты мог обменяться с ним своими впечатлениями, посоветоваться, излить душу, но если вокруг не было никого, кто понял бы тебя, твой язык за несколько дней присыхал к гортани,
а скоро пересыхали и мысли.
Примеры бесполезной жестокости нацистов вошли в историю:
Ардеатинские пещеры, Массовое убийство в Ардеатинских пещерах (итал. Eccidio delle Fosse Ardeatine) — массовая казнь итальянских граждан (в том числе, пленных партизан), осуществлённая 24 марта 1944 года немецкими оккупационными властями Рима во время Второй мировой войны. 335 человек были расстреляны в ответ на покушение, совершенное членами итальянского Сопротивления на улице Разелла, в результате которого погибли 33 полицейских СС.
С 1949 года Ардеатинские пещеры стали национальным мемориалом Италии и мемориальным кладбищем. Каждый год, 24 марта, в день памяти жертв, у монумента проходят католическая панихида, иудейская молитва и военные шествия
Орадур, 10 июня 1944 года в 2 часа ночи, спустя 4 дня после вторжения войск союзников в Нормандию, около 150 солдат СС ворвались в мирную тихую деревушку Oradour-sur-Glane в южной части центральной Франции. По совершенно непонятным причинам, элитные солдаты Гитлера разрушили каждое здание и жестоко убили 642 невинных мирных жителя, среди которых были также женщины и дети. Эта трагедия стала одной из самых ужасных в истории Франции за весь период Второй Мировой войны, и одним из многих ужасных преступлений, совершенных немецкими солдатами
Лидице, 10 июня 1942 года подразделения 7-й добровольческой дивизии СС «Принц Евгений»[1] окружили Лидице; всё мужское население старше 16 лет (172 человека) было расстреляно, женщины (172 чел.) были отправлены в концентрационный лагерь Равенсбрюк (из них 60 погибли в лагере). Из детей (105 чел.) были оставлены дети возрастом до одного года и дети, годные для онемечивания. Остальные 82 ребёнка были уничтожены в лагере смерти близ Хелмно, еще 6 детей умерли. Все строения посёлка были сожжены и сравнены с землёй
Бовес,инцидент в итальянском городе Бовес, произошедший 19 сентября 1943 года,. этот городок был сожжен, а его жители – расстреляны
Марцаботто В ночь с 28 на 29 сентября 1944 года нацисты убили 770 жителей посёлка Марцаботто под Болоньей
и многие другие названия напоминают о бесчеловечных репрессиях, жестокость которых просто не укладывается в голове
Если такое случилось однажды, значит, может случиться снова, — вот главное, о чем мы должны говорить.
***************************************
сборного голландского лагеря Вестерборк.
Это был огромный лагерь с десятками тысяч евреев,
. Всего из Вестерборка в Освенцим, Собибор и другие, менее крупные лагеря ушло девяносто три поезда.
Из пассажиров тех поездов выжило примерно пятьсот человек, и среди них не было ни одного, кто оказался в числе первых депортированных, наивно веривших, что обо всем необходимом для трех-четырехдневного путешествия позаботятся организаторы их отправки.
Неизвестно, сколько человек умерло в пути, насколько ужасной была дорога: никто не вернулся, чтобы об этом рассказать.
Но спустя несколько недель один наблюдательный санитар вестерборкского лазарета заметил, что назад возвращаются те же самые составы, что увозили людей отсюда.
Они курсировали между Вестерборком и лагерями назначения.
Тогда догадались осмотреть вагоны и нашли записки от тех, кого депортировали раньше, тем, кого повезут за ними.
Таким образом, последующие партии депортированных уже смогли позаботиться о еде и питье, а также о емкостях для отправления естественных нужд.
выживали по большей части худшие, эгоисты, жестокие, бесчувственные, коллаборанты из серой зоны, доносчики.
Это нельзя назвать твердым правилом (в мире нет и не было людей твердых правил), и все же это было правило.
Я считал себя невиновным, случайно затесавшимся в толпу спасенных, а потому постоянно искал оправдания в собственных глазах и в глазах других.
Выживали худшие, те, кто умел приспосабливаться.
Лучшие умерли все.
http://www.rulit.net/books/kanuvshie-i-spasennye-read-224219-15.html
************************************************
Положение «когда-с-тобой-не-разговаривают» быстро вело к гибели.
Тому, кто с тобой не разговаривал, а орал что-то нечленораздельное, ты не осмеливался ответить.
Хорошо, если на твое счастье рядом оказывался соплеменник и ты мог обменяться с ним своими впечатлениями, посоветоваться, излить душу, но если вокруг не было никого, кто понял бы тебя, твой язык за несколько дней присыхал к гортани,
а скоро пересыхали и мысли.
Примеры бесполезной жестокости нацистов вошли в историю:
Ардеатинские пещеры, Массовое убийство в Ардеатинских пещерах (итал. Eccidio delle Fosse Ardeatine) — массовая казнь итальянских граждан (в том числе, пленных партизан), осуществлённая 24 марта 1944 года немецкими оккупационными властями Рима во время Второй мировой войны. 335 человек были расстреляны в ответ на покушение, совершенное членами итальянского Сопротивления на улице Разелла, в результате которого погибли 33 полицейских СС.
С 1949 года Ардеатинские пещеры стали национальным мемориалом Италии и мемориальным кладбищем. Каждый год, 24 марта, в день памяти жертв, у монумента проходят католическая панихида, иудейская молитва и военные шествия
Орадур, 10 июня 1944 года в 2 часа ночи, спустя 4 дня после вторжения войск союзников в Нормандию, около 150 солдат СС ворвались в мирную тихую деревушку Oradour-sur-Glane в южной части центральной Франции. По совершенно непонятным причинам, элитные солдаты Гитлера разрушили каждое здание и жестоко убили 642 невинных мирных жителя, среди которых были также женщины и дети. Эта трагедия стала одной из самых ужасных в истории Франции за весь период Второй Мировой войны, и одним из многих ужасных преступлений, совершенных немецкими солдатами
Лидице, 10 июня 1942 года подразделения 7-й добровольческой дивизии СС «Принц Евгений»[1] окружили Лидице; всё мужское население старше 16 лет (172 человека) было расстреляно, женщины (172 чел.) были отправлены в концентрационный лагерь Равенсбрюк (из них 60 погибли в лагере). Из детей (105 чел.) были оставлены дети возрастом до одного года и дети, годные для онемечивания. Остальные 82 ребёнка были уничтожены в лагере смерти близ Хелмно, еще 6 детей умерли. Все строения посёлка были сожжены и сравнены с землёй
Бовес,инцидент в итальянском городе Бовес, произошедший 19 сентября 1943 года,. этот городок был сожжен, а его жители – расстреляны
Марцаботто В ночь с 28 на 29 сентября 1944 года нацисты убили 770 жителей посёлка Марцаботто под Болоньей
и многие другие названия напоминают о бесчеловечных репрессиях, жестокость которых просто не укладывается в голове
Если такое случилось однажды, значит, может случиться снова, — вот главное, о чем мы должны говорить.
***************************************
сборного голландского лагеря Вестерборк.
Это был огромный лагерь с десятками тысяч евреев,
. Всего из Вестерборка в Освенцим, Собибор и другие, менее крупные лагеря ушло девяносто три поезда.
Из пассажиров тех поездов выжило примерно пятьсот человек, и среди них не было ни одного, кто оказался в числе первых депортированных, наивно веривших, что обо всем необходимом для трех-четырехдневного путешествия позаботятся организаторы их отправки.
Неизвестно, сколько человек умерло в пути, насколько ужасной была дорога: никто не вернулся, чтобы об этом рассказать.
Но спустя несколько недель один наблюдательный санитар вестерборкского лазарета заметил, что назад возвращаются те же самые составы, что увозили людей отсюда.
Они курсировали между Вестерборком и лагерями назначения.
Тогда догадались осмотреть вагоны и нашли записки от тех, кого депортировали раньше, тем, кого повезут за ними.
Таким образом, последующие партии депортированных уже смогли позаботиться о еде и питье, а также о емкостях для отправления естественных нужд.
прежде, чем судить других
прежде, чем судить других, провести мысленный эксперимент над самим собой:
представить себя запертым в гетто,
месяцами, а то и годами страдающим от постоянного голода, непосильной работы, унижений, скученности, невозможности уединиться, а также отправить или получить информацию,
представить себя в полной изоляции от остального мира,
бессильным помочь близким, умирающим один за другим у тебя на глазах.
И вот настает день, когда тебя запихивают в поезд, по восемьдесят, а то и по сто человек в каждый товарный вагон, и везут в неизвестность много бессонных дней и ночей, пока не выбросят, наконец, под стеной не постижимого никаким разумом ада.
Здесь тебе предлагают жизнь, но взамен на страшное и не очень понятное задание; даже не предлагают, а навязывают
******************
По возвращении из Освенцима я обнаружил в кармане любопытную монету из легкого сплава, она и по сей день у меня.
Монета исцарапана и покрыта ржавчиной, с одной стороны на ней изображены еврейская звезда (щит Давида), дата (1943) и слово («getto»), а с другой написано: «Quittung tiber 10 Mark» и «der Alteste der Juden in Litzmann- stadt» («Соответствует 10 маркам» и «Старейшина еврейской общины в Литцманштадте»),
Эта монета имела хождение только в гетто.
Много лет я не вспоминал о ее существовании, а потом, когда примерно в 1974 году она попалась мне на глаза, я восстановил ее удивительную и страшную историю.
Нацисты переименовали польский город Лодзь, назвав его Литцманштадтом в честь немецкого генерала Литцмана, одержавшего несколько побед над русскими в Первую мировую войну. конце 1944 года последние из оставшихся в живых жители лодзинского гетто были депортированы в Освенцим, и эту монету, уже никому не нужную, я нашел у входа в лагерь.
http://www.rulit.net/books/kanuvshie-i-spasennye-read-224219-11.html#n_18
лодзинское гетто насчитывало более 160 000 евреев; просуществовало оно до осени 1944 года, то есть дольше всех нацистских гетто, что объясняется двумя причинами: экономической выгодой и личностью председателя «еврейского совета», юденрата.
Звали председателя Хаим Румковский; разорившийся мелкий промышленник, он в силу разных обстоятельств долго переезжал с места на место, пока наконец в 1917 году не осел в Лодзи. 1940-м он был шестидесятилетним бездетным вдовцом.
сентябре 1944 года, когда русский фронт начал приближаться, нацисты попытались ликвидировать лодзинское гетто. Десятки тысяч мужчин и женщин были депортированы в Освенцим, в anus mundi — последнюю клоаку «немецкой вселенной». Изнуренные, измученные, почти все они сразу же были уничтожены. гетто оставили тысячу мужчин для демонтажа фабричного оборудования и уничтожения следов массовых убийств.
Через некоторое время их освободила Красная Армия, и им мы обязаны приводимыми ниже сведениями.
***********************************
Смена моральных принципов всегда обходится дорого; это знают все еретики, отступники и диссиденты.
представить себя запертым в гетто,
месяцами, а то и годами страдающим от постоянного голода, непосильной работы, унижений, скученности, невозможности уединиться, а также отправить или получить информацию,
представить себя в полной изоляции от остального мира,
бессильным помочь близким, умирающим один за другим у тебя на глазах.
И вот настает день, когда тебя запихивают в поезд, по восемьдесят, а то и по сто человек в каждый товарный вагон, и везут в неизвестность много бессонных дней и ночей, пока не выбросят, наконец, под стеной не постижимого никаким разумом ада.
Здесь тебе предлагают жизнь, но взамен на страшное и не очень понятное задание; даже не предлагают, а навязывают
******************
По возвращении из Освенцима я обнаружил в кармане любопытную монету из легкого сплава, она и по сей день у меня.
Монета исцарапана и покрыта ржавчиной, с одной стороны на ней изображены еврейская звезда (щит Давида), дата (1943) и слово («getto»), а с другой написано: «Quittung tiber 10 Mark» и «der Alteste der Juden in Litzmann- stadt» («Соответствует 10 маркам» и «Старейшина еврейской общины в Литцманштадте»),
Эта монета имела хождение только в гетто.
Много лет я не вспоминал о ее существовании, а потом, когда примерно в 1974 году она попалась мне на глаза, я восстановил ее удивительную и страшную историю.
Нацисты переименовали польский город Лодзь, назвав его Литцманштадтом в честь немецкого генерала Литцмана, одержавшего несколько побед над русскими в Первую мировую войну. конце 1944 года последние из оставшихся в живых жители лодзинского гетто были депортированы в Освенцим, и эту монету, уже никому не нужную, я нашел у входа в лагерь.
http://www.rulit.net/books/kanuvshie-i-spasennye-read-224219-11.html#n_18
лодзинское гетто насчитывало более 160 000 евреев; просуществовало оно до осени 1944 года, то есть дольше всех нацистских гетто, что объясняется двумя причинами: экономической выгодой и личностью председателя «еврейского совета», юденрата.
Звали председателя Хаим Румковский; разорившийся мелкий промышленник, он в силу разных обстоятельств долго переезжал с места на место, пока наконец в 1917 году не осел в Лодзи. 1940-м он был шестидесятилетним бездетным вдовцом.
сентябре 1944 года, когда русский фронт начал приближаться, нацисты попытались ликвидировать лодзинское гетто. Десятки тысяч мужчин и женщин были депортированы в Освенцим, в anus mundi — последнюю клоаку «немецкой вселенной». Изнуренные, измученные, почти все они сразу же были уничтожены. гетто оставили тысячу мужчин для демонтажа фабричного оборудования и уничтожения следов массовых убийств.
Через некоторое время их освободила Красная Армия, и им мы обязаны приводимыми ниже сведениями.
***********************************
Смена моральных принципов всегда обходится дорого; это знают все еретики, отступники и диссиденты.
Эшелоны с евреями из Верхней Силезии начали прибывать в КЛ Аушвиц зимой 1941/42 гг., первые из них были уничтожены в газовой камере крематория I в основном лагере.
Первый транспорт евреев из Терезина прибыл туда 28 октября 1942 года
Первый эшелон с голландскими евреями прибыл в Освенцим 17 июля 1942 года. Транспорты эти продолжали прибывать до сентября 1944 года.
Первый транспорт с евреями из Бельгии прибыл 5 августа 1942 года; бельгийские евреи прибывали в КЛ Аушвиц до августа 1944 года.
Первый транспорт с французскими евреями прибыл в Освенцим 30 марта 1942 года. Они поступали до сентября 1944 года.
Первый эшелон с евреями из Греции прибыл в Освенцим 20 марта 1943 года. С этого дня до 16 августа 1944 года в лагерь прибыло по меньшей мере 22 транспорта с общим числом 54.533 человека.
Из них 41.776 были уничтожены в газовых камерах,
официальных данных протокола конференции в Ванзее, которая состоялась 30 января 1942 г. по делу "окончательного решения еврейского вопроса".
В этом протоколе указано следующее количество евреев в разных странах, предназначенных к уничтожению:
Болгария - 48.000,
Испания - 6.000,
Румыния - 342.000,
Венгрия - 742.800,
Италия (вместе с Сардинией) - 58.000.
зондеркоманды обслуживали крематории
http://www.rulit.net/books/kanuvshie-i-spasennye-read-224219-9.html
Пример крайней степени коллаборации — зондеркоманды {Sonderkommandos), существовавшие в Освенциме и других лагерях уничтожения. данном случае трудно говорить о привилегиях, потому что, хотя работавшие в лагерях и получали право (но какой ценой!) в течение нескольких месяцев есть досыта, им никто не завидовал. Эти ничего не говорящие своим названием «спецкоманды» обслуживали крематории; они подчинялись СС и набирались из заключенных. их обязанности входило поддерживать порядок среди вновь прибывших (часто не подозревавших, что их ждет впереди), запускать их в газовые камеры, затем извлекать оттуда трупы, раздевать, сортировать одежду, обувь, содержимое чемоданов, срывать с зубов золотые коронки, срезать женские волосы, отвозить тела в крематорий, следить за работой печей, выгребать пепел. Состав освенцимской зондеркоманды колебался в разное время от семисот до тысячи человек.
Те, кто в нее входил, не избежали общей участи; больше того, все они были обречены: эсэсовцы неусыпно следили за тем, чтобы ни один человек из команды не остался в живых и не смог ничего рассказать. За время существования Освенцима сменилось двенадцать команд. Каждая работала по нескольку месяцев, потом уничтожалась, причем всякий раз новым способом, чтобы предупредить возможное сопротивление, и следующая команда в качестве «посвящения» сжигала трупы предыдущей. Последняя зондеркоманда восстала в октябре 1944 года, взорвала одну из печей и была уничтожена в неравной схватке с эсэсовцами, о чем я расскажу позже. Из тех, кто работал в этих командах, выжили единицы; избежать смерти им удалось исключительно благодаря невероятному везению. Ни у кого из них после освобождения не было желания вспоминать и рассказывать другим о той чудовищной работе, какую они выполняли. Все, что мы знаем о зондеркомандах, почерпнуто из скудных свидетельских показаний этих чудом выживших людей и их «работодателей» на многочисленных процессах, из разрозненных сведений, полученных от гражданских (немцев и поляков), которые каким-то образом контактировали с ними, и из дневника — исписанных наскоро, для памяти, листочков, спрятанных кем-то неподалеку от освенцимского крематория[10] в надежде, что кто — нибудь когда-нибудь их найдет. И хотя все в один голос говорят об одном и том же, трудно, почти невозможно представить себе, как эти люди жили день за днем, как выдерживали все это, как относились к самим себе.
первое время зондеркоманды набирались эсэсовцами из заключенных, уже внесенных в лагерные списки. Известно, что внимание обращалось не только на физическую выносливость, но и на лица. Иногда (правда, такое случалось редко) к работе принуждали силой. Позже уже предпочитали подбирать кандидатов прямо на железнодорожной платформе, сразу же по прибытии очередного эшелона: «психологи» из СС сообразили, что в зондеркоманды проще рекрутировать «новеньких», когда они, измученные долгой дорогой, растерянные, потерявшие всякую надежду и не способные к сопротивлению, выходят из поезда и готовы ухватиться за любую возможность избежать ада.
Формировались зондеркоманды главным образом из евреев. этом не было ничего удивительного, если учесть, что с 1943 года, с тех пор, как главным назначением лагеря стало уничтожение евреев, они составляли 90–95 % всего народонаселения Освенцима. И все же это был верх вероломства и ненависти! Одни евреи должны отправлять в печь других евреев, чтобы лишний раз подтвердить: евреи — неполноценная раса, недочеловеки, они способны на все, готовы убивать даже своих соплеменников. С другой стороны, известно, что среди эсэсовцев были и такие, кто не одобрял массовых убийств и не привык относиться к ним, как к будничному явлению. Переложив на плечи самих жертв часть этой работы, причем самую грязную, они как бы (и даже без «как бы») облегчали свою совесть.
Безусловно, было бы несправедливо считать покорность отличительной чертой именно еврейского характера: в зондеркомандах работали не только евреи, но и немцы, поляки, правда, в более «благородной», руководящей роли, а также русские военнопленные, которых нацисты ставили не намного выше евреев. Впрочем, русских (чье поведение ничем не отличалось от поведения евреев) было мало, потому что их вообще в Освенциме было мало: большую их часть успели истребить сразу же после взятия в плен, расстреливая из пулеметов над огромными ямами, ставшими для них братскими могилами.
Зондеркоманды из-за своей причастности к ужасной тайне строго изолировались от остальных заключенных и всего внешнего мира. Тем не менее (и это подтвердит всякий, прошедший через подобный опыт) в любой стене всегда найдется брешь, через которую обязательно что-нибудь просочится, потому что секретные сведения, пусть не все, пусть в искаженном виде, обладают неудержимой силой распространения. Смутные обрывочные слухи о зондеркомандах доходили до нас еще в лагере, позднее они получили подтверждение из уже упомянутых выше источников, но чудовищная специфика работы, выполняемой этими командами, накладывала отпечаток сдержанности на все свидетельства; и сегодня трудно себе представить, как можно месяцами заниматься подобным ремеслом. Некоторые утверждали, что этим несчастным выдавалось большое количество алкоголя, так что они постоянно были пьяны и ничего не соображали. Один из них признался: «При такой работе или в первый же день сходишь с ума, или привыкаешь». А вот признание другого выжившего: «Да если бы я отказался убивать, они убили бы меня. Но я хотел выжить, чтобы отомстить, чтобы свидетельствовать против них. Не верьте, что мы чудовища, мы такие же, как вы, только более несчастные».
Альтер Файнзильбер (назвавшийся Станиславом Янковским) и Филипп Мюллер, дожили до конца войны[2].
Пример крайней степени коллаборации — зондеркоманды {Sonderkommandos), существовавшие в Освенциме и других лагерях уничтожения. данном случае трудно говорить о привилегиях, потому что, хотя работавшие в лагерях и получали право (но какой ценой!) в течение нескольких месяцев есть досыта, им никто не завидовал. Эти ничего не говорящие своим названием «спецкоманды» обслуживали крематории; они подчинялись СС и набирались из заключенных. их обязанности входило поддерживать порядок среди вновь прибывших (часто не подозревавших, что их ждет впереди), запускать их в газовые камеры, затем извлекать оттуда трупы, раздевать, сортировать одежду, обувь, содержимое чемоданов, срывать с зубов золотые коронки, срезать женские волосы, отвозить тела в крематорий, следить за работой печей, выгребать пепел. Состав освенцимской зондеркоманды колебался в разное время от семисот до тысячи человек.
Те, кто в нее входил, не избежали общей участи; больше того, все они были обречены: эсэсовцы неусыпно следили за тем, чтобы ни один человек из команды не остался в живых и не смог ничего рассказать. За время существования Освенцима сменилось двенадцать команд. Каждая работала по нескольку месяцев, потом уничтожалась, причем всякий раз новым способом, чтобы предупредить возможное сопротивление, и следующая команда в качестве «посвящения» сжигала трупы предыдущей. Последняя зондеркоманда восстала в октябре 1944 года, взорвала одну из печей и была уничтожена в неравной схватке с эсэсовцами, о чем я расскажу позже. Из тех, кто работал в этих командах, выжили единицы; избежать смерти им удалось исключительно благодаря невероятному везению. Ни у кого из них после освобождения не было желания вспоминать и рассказывать другим о той чудовищной работе, какую они выполняли. Все, что мы знаем о зондеркомандах, почерпнуто из скудных свидетельских показаний этих чудом выживших людей и их «работодателей» на многочисленных процессах, из разрозненных сведений, полученных от гражданских (немцев и поляков), которые каким-то образом контактировали с ними, и из дневника — исписанных наскоро, для памяти, листочков, спрятанных кем-то неподалеку от освенцимского крематория[10] в надежде, что кто — нибудь когда-нибудь их найдет. И хотя все в один голос говорят об одном и том же, трудно, почти невозможно представить себе, как эти люди жили день за днем, как выдерживали все это, как относились к самим себе.
первое время зондеркоманды набирались эсэсовцами из заключенных, уже внесенных в лагерные списки. Известно, что внимание обращалось не только на физическую выносливость, но и на лица. Иногда (правда, такое случалось редко) к работе принуждали силой. Позже уже предпочитали подбирать кандидатов прямо на железнодорожной платформе, сразу же по прибытии очередного эшелона: «психологи» из СС сообразили, что в зондеркоманды проще рекрутировать «новеньких», когда они, измученные долгой дорогой, растерянные, потерявшие всякую надежду и не способные к сопротивлению, выходят из поезда и готовы ухватиться за любую возможность избежать ада.
Формировались зондеркоманды главным образом из евреев. этом не было ничего удивительного, если учесть, что с 1943 года, с тех пор, как главным назначением лагеря стало уничтожение евреев, они составляли 90–95 % всего народонаселения Освенцима. И все же это был верх вероломства и ненависти! Одни евреи должны отправлять в печь других евреев, чтобы лишний раз подтвердить: евреи — неполноценная раса, недочеловеки, они способны на все, готовы убивать даже своих соплеменников. С другой стороны, известно, что среди эсэсовцев были и такие, кто не одобрял массовых убийств и не привык относиться к ним, как к будничному явлению. Переложив на плечи самих жертв часть этой работы, причем самую грязную, они как бы (и даже без «как бы») облегчали свою совесть.
Безусловно, было бы несправедливо считать покорность отличительной чертой именно еврейского характера: в зондеркомандах работали не только евреи, но и немцы, поляки, правда, в более «благородной», руководящей роли, а также русские военнопленные, которых нацисты ставили не намного выше евреев. Впрочем, русских (чье поведение ничем не отличалось от поведения евреев) было мало, потому что их вообще в Освенциме было мало: большую их часть успели истребить сразу же после взятия в плен, расстреливая из пулеметов над огромными ямами, ставшими для них братскими могилами.
Зондеркоманды из-за своей причастности к ужасной тайне строго изолировались от остальных заключенных и всего внешнего мира. Тем не менее (и это подтвердит всякий, прошедший через подобный опыт) в любой стене всегда найдется брешь, через которую обязательно что-нибудь просочится, потому что секретные сведения, пусть не все, пусть в искаженном виде, обладают неудержимой силой распространения. Смутные обрывочные слухи о зондеркомандах доходили до нас еще в лагере, позднее они получили подтверждение из уже упомянутых выше источников, но чудовищная специфика работы, выполняемой этими командами, накладывала отпечаток сдержанности на все свидетельства; и сегодня трудно себе представить, как можно месяцами заниматься подобным ремеслом. Некоторые утверждали, что этим несчастным выдавалось большое количество алкоголя, так что они постоянно были пьяны и ничего не соображали. Один из них признался: «При такой работе или в первый же день сходишь с ума, или привыкаешь». А вот признание другого выжившего: «Да если бы я отказался убивать, они убили бы меня. Но я хотел выжить, чтобы отомстить, чтобы свидетельствовать против них. Не верьте, что мы чудовища, мы такие же, как вы, только более несчастные».
Альтер Файнзильбер (назвавшийся Станиславом Янковским) и Филипп Мюллер, дожили до конца войны[2].
Канувшие и спасенные Примо Леви
В «Канувших и спасенных» Леви делится жестоким знанием:
http://www.rulit.net/programRead.php?program_id=224219&page=1
«Спасенные» не были ни лучшими, ни избранными, ни вестниками.
То, что видел я своими глазами, свидетельствует об обратном:
выживали по большей части худшие, эгоисты, жестокие, бесчувственные, коллаборационисты из серой зоны, доносчики. <…>
Лучшие умерли все.
<…> не мы, оставшиеся в живых, настоящие свидетели. <…>
Мы, выжившие, составляем меньшинство, совсем ничтожную часть.
Мы — это те, кто благодаря привилегированному положению, умению приспосабливаться или везению не достиг дна.
Потому что те, кто достиг, кто увидел Медузу Горгону, уже не вернулись, чтобы рассказать, или вернулись немыми; но это они, Muselmanner, доходяги, канувшие — подлинные свидетели, чьи показания должны были стать главными.
Они — правило; мы — исключение.
<…> Мы, кого судьба пощадила, пытались рассказать не только про свою участь, но, с большей или меньшей степенью достоверности, про участь тех, канувших; только это были рассказы «от третьего лица», о том, что мы видели рядом, но не испытали сами. Об уничтожении, доведенном до конца, завершенном полностью, не рассказал никто, потому что никто не возвращается, чтобы рассказать о своей смерти. Канувшие, даже если бы у них были бумага и ручка, все равно не оставили бы свидетельств, по тому что их смерть началась задолго до того, как они умерли. За недели, месяцы до того, как потухнуть окончательно, они уже потеряли способ ность замечать, вспоминать, сравнивать, формулировать. Мы говорим за них, вместо них.
Эсэсовцы и госбезопасность заботились о том, чтобы в живых не осталось ни одного свидетеля. Этим объясняются (потому что другого объяснения просто не найти) безумные на первый взгляд, а на самом деле губительные перемещения, которыми в начале 1945 года завершилась история нацистских лагерей.
Остававшихся в живых заключенных из Майданека гнали в Освенцим, из Освенцима — в Бухенвальд и Маутхаузен, из Бухенвальда — в Берген-Бельзен; женщин Равенсбрюка — под Шверин.
Всех, таким образом, переправляли вглубь Германии, пока их не освободили русские или союзники, наступавшие с востока и запада.
Сколько умрет по дороге — значения не имело; главное — чтобы они ничего не рассказали.
Например, многопропускные печи лагерных крематориев проектировала, монтировала и приводила в рабочее состояние висбаденская фирма Topf (вплоть до 1975 года продолжавшая строить крематории, правда, гражданского назначения, и не считавшая нужным изменить свой профиль).
расследование можно провести (и оно было проведено) в отношении поставок яда для газовых камер Освенцима. Этот продукт, представляющий собой синильную кислоту, уже много лет применялся для дезинфекции корабельных трюмов, но резкое увеличение заказов на него начиная с 1942 года не могло пройти незамеченным.
человек, особенно если он не понимал по-немецки, даже не знал, в какой части Европы находится лагерь, где он очутился после невыносимого, мучительного пути в опломбированном вагоне.
Он не знал о существовании других лагерей, расположенных подчас всего в нескольких километрах от его лагеря, не знал, для кого или на кого работает, не понимал значения многих неожиданных изменений и массовых перемещений людей.
Находясь рядом со смертью, он часто был не в состоянии оценить масштабы массовых убийств, происходивших у него под носом: товарищ, который еще сегодня работал с ним бок о бок, завтра мог исчезнуть, и узнать, перевели его в другой барак или отправили на тот свет, не было никакой возможности.
Конечно, все ощущали жестокий гнет и нависшую над каждым угрозу, но составить представление о гигантской лагерной структуре не могли, потому что, ежеминутно занятые насущными потребностями, не отрывали глаз от земли.
Каждая жертва достойна быть оплаканной, каждый оставшийся в живых узник достоин помощи и сочувствия
Любой бывший узник подтвердит вам, что первые удары ему нанесли не эсэсовцы, а заключенные, можно сказать, товарищи по несчастью, непонятные существа, одетые в такие же полосатые куртки, какие только что выдали им, вновь прибывшим, и это было настоящим потрясением.
Кого пытали, тот не забудет об этом до самой смерти. ‹…› Кто перенес мучения, больше не вернется к обычной жизни; червь унижения будет грызть его постоянно
«Человек ли это?» (1947; рус. пер. 2001),
«Передышка» (1963; рус. пер. 2002).
газовых камер, в которых узников травили синильной кислотой
Ойген Когон из Бухенвальда Ойген Когон (нем. Eugen Kogon, 2 февраля 1903, Мюнхен — 24 декабря 1987, Кёнигштайн) — немецкий публицист, социолог, политолог Сын дипломата еврейского происхождения, выходца из России
.Будучи узником и участником лагерного сопротивления, Ганс Маршалек написал книгу по истории концлагеря Маутхаузен: "Die Geschichte des Konzentrations lagers Mauthausen" Hans Marsalek. Geschichte des KZ Mauthausen. Linz, 1995. В ней он очень подробно и весьма достоверно описал многие различные аспекты пребывания узников в концлагере.
За свой труд Ганс Маршалек получил звание почётного доктора исторических наук университета имени Иоганна Кеплера в Линце в 2009 году. Эта книга выдержала много изданий. Она является многие годы основным трудом по истории концлагеря.
К сожалению, книга Ганса Маршалека никогда не переводилась на русский язык.
Hermann Langbein was among those awarded the Righteous Among the Nations status by Yad Vashem.
благодаря своей ловкости или везению получали доступ к секретным данным.
Среди них следует назвать таких людей, как
Герман Лангбайн из Освенцима,
Ойген Когон из Бухенвальда и
Ганс Марсалек из Маутхаузена,
ставших впоследствии историками.
Трудно сказать, что в них восхищает больше — личное мужество или хитрость, дававшая им возможность самыми разными способами помогать товарищам по заключению.
Названные трое, в частности, были членами подпольных освободительных организаций, так что деятельность их была опасна вдвойне: они могли поплатиться и за участие в Сопротивлении, и за то, что слишком много знали.
****************
Венгерский врач Миклош Нишли уцелел среди немногих после уничтожения последней освенцимской зондеркоманды. Он был известным патологоанатомом, специалистом по вскрытиям, и главный врач Биркенау эсэсовец Менгель (избежавший правосудия и умерший несколько лет назад своей смертью) взял его к себе, обеспечил ему необходимые условия и обращался с ним почти как с коллегой.
Миклош Нисли, также встречаются неправильные написания Нижли и Нишли (венг. Nyiszli Miklós, 17 июня 1901, Шимлеу-Силванией, тогда Австро-Венгерская империя, с 1920 Румыния, с 1940 Венгрия — 5 мая 1956, Орадя) — венгерский врач-еврей, узник Аушвица (Освенцима), член так называемой зондеркоманды, свидетель Холокоста.
В 1946 опубликовал записки о своем лагерном опыте (книга Я был ассистентом доктора Менгеле вышла на румынском и венгерском языках, в 1951 переведена на французский, в 1960 на английский, позднее издавалась ещё на нескольких языках, включая иврит).
Австрийский писатель, журналист, кинокритик Жан Амери (настоящие имя и фамилия – Хаим [Ханс] Майер) родился 31 октября 1912 года в Вене.
книгой «За пределами вины и искупления», которая вышла в 1966 году и по нынешний день остается одной из главных книг о концлагере, Холокосте и судьбе евреев в годы Кастастрофы. Фигуры лагерника и еврея, еврея-заключенного, обреченного на неминуемое уничтожение, становятся для Жана Амери точками отсчета для выработки философии нового, радикального (или интегрального) гуманизма.
Другая из наиболее известных книг Жана Амери — «Самоубийство» (1976). Она оказалась трагически провидческой для автора: 17 октября 1978 года, спустя два года после ее написания, Жан Амери покончил с собой в зальцбургской гостинице, приняв смертельную дозу барбитуратов. Похоронен пиатель в Вене.
http://www.rulit.net/programRead.php?program_id=224219&page=1
«Спасенные» не были ни лучшими, ни избранными, ни вестниками.
То, что видел я своими глазами, свидетельствует об обратном:
выживали по большей части худшие, эгоисты, жестокие, бесчувственные, коллаборационисты из серой зоны, доносчики. <…>
Лучшие умерли все.
<…> не мы, оставшиеся в живых, настоящие свидетели. <…>
Мы, выжившие, составляем меньшинство, совсем ничтожную часть.
Мы — это те, кто благодаря привилегированному положению, умению приспосабливаться или везению не достиг дна.
Потому что те, кто достиг, кто увидел Медузу Горгону, уже не вернулись, чтобы рассказать, или вернулись немыми; но это они, Muselmanner, доходяги, канувшие — подлинные свидетели, чьи показания должны были стать главными.
Они — правило; мы — исключение.
<…> Мы, кого судьба пощадила, пытались рассказать не только про свою участь, но, с большей или меньшей степенью достоверности, про участь тех, канувших; только это были рассказы «от третьего лица», о том, что мы видели рядом, но не испытали сами. Об уничтожении, доведенном до конца, завершенном полностью, не рассказал никто, потому что никто не возвращается, чтобы рассказать о своей смерти. Канувшие, даже если бы у них были бумага и ручка, все равно не оставили бы свидетельств, по тому что их смерть началась задолго до того, как они умерли. За недели, месяцы до того, как потухнуть окончательно, они уже потеряли способ ность замечать, вспоминать, сравнивать, формулировать. Мы говорим за них, вместо них.
Эсэсовцы и госбезопасность заботились о том, чтобы в живых не осталось ни одного свидетеля. Этим объясняются (потому что другого объяснения просто не найти) безумные на первый взгляд, а на самом деле губительные перемещения, которыми в начале 1945 года завершилась история нацистских лагерей.
Остававшихся в живых заключенных из Майданека гнали в Освенцим, из Освенцима — в Бухенвальд и Маутхаузен, из Бухенвальда — в Берген-Бельзен; женщин Равенсбрюка — под Шверин.
Всех, таким образом, переправляли вглубь Германии, пока их не освободили русские или союзники, наступавшие с востока и запада.
Сколько умрет по дороге — значения не имело; главное — чтобы они ничего не рассказали.
Например, многопропускные печи лагерных крематориев проектировала, монтировала и приводила в рабочее состояние висбаденская фирма Topf (вплоть до 1975 года продолжавшая строить крематории, правда, гражданского назначения, и не считавшая нужным изменить свой профиль).
расследование можно провести (и оно было проведено) в отношении поставок яда для газовых камер Освенцима. Этот продукт, представляющий собой синильную кислоту, уже много лет применялся для дезинфекции корабельных трюмов, но резкое увеличение заказов на него начиная с 1942 года не могло пройти незамеченным.
человек, особенно если он не понимал по-немецки, даже не знал, в какой части Европы находится лагерь, где он очутился после невыносимого, мучительного пути в опломбированном вагоне.
Он не знал о существовании других лагерей, расположенных подчас всего в нескольких километрах от его лагеря, не знал, для кого или на кого работает, не понимал значения многих неожиданных изменений и массовых перемещений людей.
Находясь рядом со смертью, он часто был не в состоянии оценить масштабы массовых убийств, происходивших у него под носом: товарищ, который еще сегодня работал с ним бок о бок, завтра мог исчезнуть, и узнать, перевели его в другой барак или отправили на тот свет, не было никакой возможности.
Конечно, все ощущали жестокий гнет и нависшую над каждым угрозу, но составить представление о гигантской лагерной структуре не могли, потому что, ежеминутно занятые насущными потребностями, не отрывали глаз от земли.
Каждая жертва достойна быть оплаканной, каждый оставшийся в живых узник достоин помощи и сочувствия
Любой бывший узник подтвердит вам, что первые удары ему нанесли не эсэсовцы, а заключенные, можно сказать, товарищи по несчастью, непонятные существа, одетые в такие же полосатые куртки, какие только что выдали им, вновь прибывшим, и это было настоящим потрясением.
Кого пытали, тот не забудет об этом до самой смерти. ‹…› Кто перенес мучения, больше не вернется к обычной жизни; червь унижения будет грызть его постоянно
«Человек ли это?» (1947; рус. пер. 2001),
«Передышка» (1963; рус. пер. 2002).
газовых камер, в которых узников травили синильной кислотой
Ойген Когон из Бухенвальда Ойген Когон (нем. Eugen Kogon, 2 февраля 1903, Мюнхен — 24 декабря 1987, Кёнигштайн) — немецкий публицист, социолог, политолог Сын дипломата еврейского происхождения, выходца из России
.Будучи узником и участником лагерного сопротивления, Ганс Маршалек написал книгу по истории концлагеря Маутхаузен: "Die Geschichte des Konzentrations lagers Mauthausen" Hans Marsalek. Geschichte des KZ Mauthausen. Linz, 1995. В ней он очень подробно и весьма достоверно описал многие различные аспекты пребывания узников в концлагере.
За свой труд Ганс Маршалек получил звание почётного доктора исторических наук университета имени Иоганна Кеплера в Линце в 2009 году. Эта книга выдержала много изданий. Она является многие годы основным трудом по истории концлагеря.
К сожалению, книга Ганса Маршалека никогда не переводилась на русский язык.
Hermann Langbein was among those awarded the Righteous Among the Nations status by Yad Vashem.
благодаря своей ловкости или везению получали доступ к секретным данным.
Среди них следует назвать таких людей, как
Герман Лангбайн из Освенцима,
Ойген Когон из Бухенвальда и
Ганс Марсалек из Маутхаузена,
ставших впоследствии историками.
Трудно сказать, что в них восхищает больше — личное мужество или хитрость, дававшая им возможность самыми разными способами помогать товарищам по заключению.
Названные трое, в частности, были членами подпольных освободительных организаций, так что деятельность их была опасна вдвойне: они могли поплатиться и за участие в Сопротивлении, и за то, что слишком много знали.
****************
Венгерский врач Миклош Нишли уцелел среди немногих после уничтожения последней освенцимской зондеркоманды. Он был известным патологоанатомом, специалистом по вскрытиям, и главный врач Биркенау эсэсовец Менгель (избежавший правосудия и умерший несколько лет назад своей смертью) взял его к себе, обеспечил ему необходимые условия и обращался с ним почти как с коллегой.
Миклош Нисли, также встречаются неправильные написания Нижли и Нишли (венг. Nyiszli Miklós, 17 июня 1901, Шимлеу-Силванией, тогда Австро-Венгерская империя, с 1920 Румыния, с 1940 Венгрия — 5 мая 1956, Орадя) — венгерский врач-еврей, узник Аушвица (Освенцима), член так называемой зондеркоманды, свидетель Холокоста.
В 1946 опубликовал записки о своем лагерном опыте (книга Я был ассистентом доктора Менгеле вышла на румынском и венгерском языках, в 1951 переведена на французский, в 1960 на английский, позднее издавалась ещё на нескольких языках, включая иврит).
Австрийский писатель, журналист, кинокритик Жан Амери (настоящие имя и фамилия – Хаим [Ханс] Майер) родился 31 октября 1912 года в Вене.
книгой «За пределами вины и искупления», которая вышла в 1966 году и по нынешний день остается одной из главных книг о концлагере, Холокосте и судьбе евреев в годы Кастастрофы. Фигуры лагерника и еврея, еврея-заключенного, обреченного на неминуемое уничтожение, становятся для Жана Амери точками отсчета для выработки философии нового, радикального (или интегрального) гуманизма.
Другая из наиболее известных книг Жана Амери — «Самоубийство» (1976). Она оказалась трагически провидческой для автора: 17 октября 1978 года, спустя два года после ее написания, Жан Амери покончил с собой в зальцбургской гостинице, приняв смертельную дозу барбитуратов. Похоронен пиатель в Вене.
Примо Леви Человек ли это? 1947. русском -в 2001
Книга Примо Леви «Человек ли это?»- на русском языке в 2001 году
Примо Леви
Человек ли это?
http://www.rulit.net/books/chelovek-li-eto-read-222927-1.html
ПРИМО ЛЕВИ. ПРЕДИСЛОВИЕ
Мне повезло: я был депортирован в Освенцим только в сорок четвертом году
Я попал в руки фашистской милиции в сорок третьем, 13 декабря. Мне было двадцать четыре года.
Когда я попал в лагерь, а точнее, к концу января 1944 года, итальянских евреев насчитывалось там около ста пятидесяти человек, но уже через несколько недель их число перевалило за шестьсот.
И настала ночь, и была эта ночь такой, что ни пережить ее, ни увидеть глазами человеческими было невозможно. Все понимали, что это за ночь, и никому из охранников, итальянских и даже немецких, не хватило духу прийти и посмотреть, что делают люди, которые знают, что должны умереть.
Даже зная, что завтра должны умереть вместе с вашим ребенком, разве накануне вы не дали бы ему поесть?
на нас посыпались первые удары, и это было настолько неожиданно и дико, что мы не почувствовали боли, ни физической, ни душевной, одно лишь глубокое удивление: как можно просто так, ни за что, бить человека?
открывали вагоны сразу на две стороны, ничего при этом не объясняя прибывшим. Одни по воле случая выходили на ту сторону, откуда отправляли в лагерь;
тех, кто выходил на другую, отправляли в «газ».
уничтожение еврейских детей немцы считали исторической необходимостью.
Дорога заняла минут двадцать, не больше. Когда грузовик остановился, мы увидели большие ворота, а над ними ярко освещенную надпись (воспоминание о ней и поныне преследует меня во сне): ARBEIT МАСНТ FREI — труд делает свободным.
нас выстроили друг за другом в алфавитном порядке и мы по очереди подходили к татуировщику, ловко орудовавшему чем-то вроде шила с коротеньким острием.
мое имя 174 517
мы постигали скорбную науку освенцимских номеров, по которым можно было определять этапы уничтожения европейских евреев.
Лагерному старожилу номер говорил все:
когда, каким транспортом и из какой страны заключенный прибыл.
К обладателям номеров от 30 ООО до 80 ООО все относились с уважением: из них, обитателей польских гетто, осталось в живых всего несколько сотен.
Тем, кто намеревался вступить в коммерческие отношения с номерами от 116 ООО до 117 ООО, нужно было держать ухо востро: человек сорок, оставшихся от тысячи греков из Салоник, могли надуть любого.
Что касается самых высоких (или больших) номеров, в них была заложена скорее комическая информация, и они вызывали примерно такую же насмешливую реакцию, какую в нормальной жизни вызывают слова «первокурсник» или «призывник». Типичный большой номер отличается упитанностью, пугливостью и наивностью; он готов поверить, что тем, у кого стерты ноги, в санчасти выдают кожаную обувь, и оставить свой котелок с супом тому, кто предложит его «посторожить», пока он туда сбегает
От ворот лагеря слышится музыка: духовой оркестр играет известную сентиментальную песенку «Розамунда».
Обитатели лагеря делятся на три категории — на уголовников, политических и евреев
***************************
«Человек ли это?.. — книга небольшая, но за ней, как за кочующим животным, вот уже сорок лет тянется длинный запутанный след. Первый раз она вышла в 1947 году в количестве 2500 экземпляров, но, хотя и была благосклонно встречена критикой, полностью не разошлась: 600 оставшихся экземпляров отправили во Флоренцию, на склад нераспроданной печатной продукции, где они погибли во время осеннего наводнения 1966 года. Через десять лет после «мнимой смерти» ее в 1957 году вернуло к жизни издательство Einaudi
Примо Леви
http://www.rulit.net/books/chelovek-li-eto-read-222927-1.html
ПРИМО ЛЕВИ. ПРЕДИСЛОВИЕ
Мне повезло: я был депортирован в Освенцим только в сорок четвертом году
Я попал в руки фашистской милиции в сорок третьем, 13 декабря. Мне было двадцать четыре года.
Когда я попал в лагерь, а точнее, к концу января 1944 года, итальянских евреев насчитывалось там около ста пятидесяти человек, но уже через несколько недель их число перевалило за шестьсот.
Даже зная, что завтра должны умереть вместе с вашим ребенком, разве накануне вы не дали бы ему поесть?
на нас посыпались первые удары, и это было настолько неожиданно и дико, что мы не почувствовали боли, ни физической, ни душевной, одно лишь глубокое удивление: как можно просто так, ни за что, бить человека?
открывали вагоны сразу на две стороны, ничего при этом не объясняя прибывшим. Одни по воле случая выходили на ту сторону, откуда отправляли в лагерь;
тех, кто выходил на другую, отправляли в «газ».
уничтожение еврейских детей немцы считали исторической необходимостью.
Дорога заняла минут двадцать, не больше. Когда грузовик остановился, мы увидели большие ворота, а над ними ярко освещенную надпись (воспоминание о ней и поныне преследует меня во сне): ARBEIT МАСНТ FREI — труд делает свободным.
нас выстроили друг за другом в алфавитном порядке и мы по очереди подходили к татуировщику, ловко орудовавшему чем-то вроде шила с коротеньким острием.
мое имя 174 517
мы постигали скорбную науку освенцимских номеров, по которым можно было определять этапы уничтожения европейских евреев.
Лагерному старожилу номер говорил все:
когда, каким транспортом и из какой страны заключенный прибыл.
К обладателям номеров от 30 ООО до 80 ООО все относились с уважением: из них, обитателей польских гетто, осталось в живых всего несколько сотен.
Тем, кто намеревался вступить в коммерческие отношения с номерами от 116 ООО до 117 ООО, нужно было держать ухо востро: человек сорок, оставшихся от тысячи греков из Салоник, могли надуть любого.
Что касается самых высоких (или больших) номеров, в них была заложена скорее комическая информация, и они вызывали примерно такую же насмешливую реакцию, какую в нормальной жизни вызывают слова «первокурсник» или «призывник». Типичный большой номер отличается упитанностью, пугливостью и наивностью; он готов поверить, что тем, у кого стерты ноги, в санчасти выдают кожаную обувь, и оставить свой котелок с супом тому, кто предложит его «посторожить», пока он туда сбегает
От ворот лагеря слышится музыка: духовой оркестр играет известную сентиментальную песенку «Розамунда».
Обитатели лагеря делятся на три категории — на уголовников, политических и евреев
***************************
«Человек ли это?.. — книга небольшая, но за ней, как за кочующим животным, вот уже сорок лет тянется длинный запутанный след. Первый раз она вышла в 1947 году в количестве 2500 экземпляров, но, хотя и была благосклонно встречена критикой, полностью не разошлась: 600 оставшихся экземпляров отправили во Флоренцию, на склад нераспроданной печатной продукции, где они погибли во время осеннего наводнения 1966 года. Через десять лет после «мнимой смерти» ее в 1957 году вернуло к жизни издательство Einaudi
"Передышка" Примо Леви Primo Michele Levi was born in Turin, Italy
"Передышка" Примо Леви
La tregua
1963
Memoir на русском языке впервые 2002г.
http://www.istok.ru/library/times-n-dates/newholidays/truce/narrative_10544.html
Нам было хорошо знакомо это чувство, мы испытывали его после селекций, всякий раз, когда на наших глазах унижали других и когда мы сами подвергались унижению; имя этому чувству было стыд, тот самый стыд, которого не ведали немцы,...
ЕЛЕНА БОРИСОВНА ДМИТРИЕВА [р. 1941]. Переводчик с итальянского и немецкого языков.
Переводила произведения А. Мушга, А. Моравии, Т. Ландольфи, М. Ригони-Стерна, Т. Гуэрры, Г. Паризе, Л. Шаши, Дж. Бонавири, Примо Леви и др. В ИЛ в ее переводе напечатаны рассказы Л. Малербы [1980, № 1; 1984, № 8], роман Дж. Д’Агаты Америка о’кей [1987, № 1], интервью К. Костантини с Ф. Феллини [1997, № 8].
La tregua
1963
Memoir на русском языке впервые 2002г.
http://www.istok.ru/library/times-n-dates/newholidays/truce/narrative_10544.html
Нам было хорошо знакомо это чувство, мы испытывали его после селекций, всякий раз, когда на наших глазах унижали других и когда мы сами подвергались унижению; имя этому чувству было стыд, тот самый стыд, которого не ведали немцы,...
Вот почему и для нас час освобождения пробил скорбно и глухо, наполнив сердца не только радостью, но болью и мучительным стыдом, из-за которого хотелось поскорей смыть с совести грязное пятно, вытравить его из памяти.
Нестихающая боль напоминала, что это невозможно, ибо нет и не может больше быть такой доброты и такой чистоты, которые позволили бы нам забыть прошлое.
След от нанесенного оскорбления останется навсегда
оскорбление — неистощимый источник зла,
оно искалечило тела и души тех, кто канул,
проклятьем нависло над угнетателями;
оно клокочет ненавистью в тех, кто остался жив, мучая их жаждой отмщения, доводя до ожесточения, до изнеможения, уничтожая морально, убивая.
Все эти чувства, принимаемые большинством за неожиданно нахлынувшую смертельную усталость, сопутствовали радости освобождения
Поэтому немногие из нас бросились к освободителям с распростертыми объятьями
ЕЛЕНА БОРИСОВНА ДМИТРИЕВА [р. 1941]. Переводчик с итальянского и немецкого языков.
Переводила произведения А. Мушга, А. Моравии, Т. Ландольфи, М. Ригони-Стерна, Т. Гуэрры, Г. Паризе, Л. Шаши, Дж. Бонавири, Примо Леви и др. В ИЛ в ее переводе напечатаны рассказы Л. Малербы [1980, № 1; 1984, № 8], роман Дж. Д’Агаты Америка о’кей [1987, № 1], интервью К. Костантини с Ф. Феллини [1997, № 8].
это Понары
Канторович, о котором я уже упоминал (он был виленец), перекинулся несколькими фразами с женщинами. Они стали откровеннее и сказали, что
это Понары,
где расстреляны не только виленские евреи, но и евреи из Чехословакии и Франции.
Наша работа будет состоять в том, чтобы сжигать трупы.
Это держится в величайшем секрете.
Немцы думают, что женщины ничего не знают, и мы тоже не должны проговориться.
При немцах надо говорить, что мы занимаемся заготовкой леса
. http://www.litmir.net/br/?b=95123&p=2
это Понары,
где расстреляны не только виленские евреи, но и евреи из Чехословакии и Франции.
Наша работа будет состоять в том, чтобы сжигать трупы.
Это держится в величайшем секрете.
Немцы думают, что женщины ничего не знают, и мы тоже не должны проговориться.
При немцах надо говорить, что мы занимаемся заготовкой леса
. http://www.litmir.net/br/?b=95123&p=2
четверг, 30 мая 2013 г.
Примо Леви (1919-1987)
11 апреля 1987 года в 10 часов утра консьержка старого туринского дома поднялась на четвертый этаж, чтобы, как обычно, отдать почту доктору Примо Леви — химику, десять лет назад вышедшему на пенсию, чтобы целиком посвятить себя литературе. Доктор Леви отнюдь не был дилетантом-графоманом, что на старости лет возомнил себя сочинителем. К тому времени, когда он перестал быть начальником производства на химическом заводе, он уже был всемирно известным писателем. Две его автобиографические книги были переведены на множество языков и получили множество премий.
Первая, 1947 года, называлась «Человек ли это?» и повествовала об 11 месяцах, проведенных в Освенциме;
вторая — «Передышка» (1963) — о долгом и кружном, через Россию, пути домой.
Только что, в 1986 году, Леви выпустил третью книгу, подытожившую его (и его поколения) опыт выживания в Холокосте и, главное, изживания Холокоста — «Утонувшие и спасенные».
Поздоровавшись, как обычно, с дружелюбным химиком-писателем, консьержка передала ему корреспонденцию и зашла обратно в лифт. Но едва она ступила на первый этаж, на лестничную клетку упало что-то тяжелое. Тело шагнувшего в лестничный пролет доктора Леви. Дантист, который выскочил из соседней квартиры на вопль консьержки, констатировал мгновенную смерть из-за размозженного черепа, а приехавшая полиция зафиксировала отсутствие на теле признаков насильственных действий и квалифицировала случай как самоубийство.
Эли Визель, сказал более сжато и резко: «Примо Леви умер в Освенциме сорок лет назад».
в 1943 году, когда Италия официально капитулировала перед Союзниками и север страны оккупировали немцы.
«По дорогам Милана и Турина поползла серо-зеленая змея немецкой армии, и наступило безжалостное пробуждение. Спектакль закончился; теперь и Италия оказалась оккупированной страной — как Польша, как Югославия, как Норвегия».
Тогда-то расовые законы стали действовать с немецкой пунктуальностью, и неопытный партизан Леви быстро оказался в «лагере смерти».
Проницательнее всего о самоубийстве Леви сказал его друг, писатель-католик Фердинандо Камон:
«Это самоубийство должно быть отнесено к 1945 году. Тогда оно не произошло, потому что Примо хотел (и должен был) писать. Теперь, завершив свою работу («Утонувшие и спасенные» знаменовали собой конец цикла), он мог убить себя. И он сделал это».
Первая, 1947 года, называлась «Человек ли это?» и повествовала об 11 месяцах, проведенных в Освенциме;
вторая — «Передышка» (1963) — о долгом и кружном, через Россию, пути домой.
Только что, в 1986 году, Леви выпустил третью книгу, подытожившую его (и его поколения) опыт выживания в Холокосте и, главное, изживания Холокоста — «Утонувшие и спасенные».
Поздоровавшись, как обычно, с дружелюбным химиком-писателем, консьержка передала ему корреспонденцию и зашла обратно в лифт. Но едва она ступила на первый этаж, на лестничную клетку упало что-то тяжелое. Тело шагнувшего в лестничный пролет доктора Леви. Дантист, который выскочил из соседней квартиры на вопль консьержки, констатировал мгновенную смерть из-за размозженного черепа, а приехавшая полиция зафиксировала отсутствие на теле признаков насильственных действий и квалифицировала случай как самоубийство.
Эли Визель, сказал более сжато и резко: «Примо Леви умер в Освенциме сорок лет назад».
в 1943 году, когда Италия официально капитулировала перед Союзниками и север страны оккупировали немцы.
«По дорогам Милана и Турина поползла серо-зеленая змея немецкой армии, и наступило безжалостное пробуждение. Спектакль закончился; теперь и Италия оказалась оккупированной страной — как Польша, как Югославия, как Норвегия».
Тогда-то расовые законы стали действовать с немецкой пунктуальностью, и неопытный партизан Леви быстро оказался в «лагере смерти».
Проницательнее всего о самоубийстве Леви сказал его друг, писатель-католик Фердинандо Камон:
«Это самоубийство должно быть отнесено к 1945 году. Тогда оно не произошло, потому что Примо хотел (и должен был) писать. Теперь, завершив свою работу («Утонувшие и спасенные» знаменовали собой конец цикла), он мог убить себя. И он сделал это».
вторник, 28 мая 2013 г.
История Электричества - Эпоха изобретений
http://www.dailymotion.com/video/xqslfg_iiiiiii-iiiiiiiiiiiii-iiiii-iiiiiiiiiii_tech#.UaTBekrfrcs
| Документальный цикл об электричестве - основе технического прогресса в течение последних 250 лет. | |
| Жанр: Наука, природа, досуг | |
| Продолжительность: 1:05 | |
| Год выпуска: 2013 | |
История Электричества - Искра
История Электричества - Откровения и потрясения
Фарадей
17 .10. 1831
*************************8
телеграф
генри и
Уильям Стёрджен (англ. William Sturgeon, 22 мая 1783 — 4 декабря 1850)
Уильям Стёрджен (англ. William Sturgeon, 22 мая 1783 — 4 декабря 1850) — британский физик, электротехник и изобретатель, создал первые электромагниты и изобрёл первый английский работающий электродвигатель.
В честь Джозефа Генри названа единица индуктивности в системе СИ — «генри».
Джозеф Генри (англ. Joseph Henry; 17 декабря 1797 — 13 мая 1878) — американский физик, первый секретарь Смитсоновского института. Генри считался одним из величайших американских учёных со времён Бенджамина Франклина. Создавая магниты, Генри открыл новое явление в электромагнетизме — самоиндукцию. Независимо от Фарадея Генри обнаружил взаимоиндукцию, но Фарадей раньше опубликовал свои результаты. Его работы по электромагнитным реле были основой для электрического телеграфа, изобретённого Сэмюэлем Морзе и Чарльзом Уитстоном независимо от Генри.
Генри входил в число первых 50 выдающихся ученых, включенных президентом Линкольном в состав Национальной Академии наук США (1863), и с 1868 года до конца жизни был её бессменным президентом. В честь Джозефа Генри названа единица индуктивности в системе СИ — «генри».
Первый трансатлантический телеграфный кабель был проложен ещё в XIX веке. Хотя экспедиции, проходившей в 1857—1858 гг., и удалось проложить кабель, уже через несколько недель он пришёл в негодность (по всей видимости, в связи с нарушением изоляции).
http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/f/f3/Atlantic_cable_Map.jpg
в течение жизни Эдисона Бюро патентов в США выдало ему 1093 патента[26].
Среди них:
| Изобретение | год |
|---|---|
| Аэрофон | 18?? |
| Электрический счётчик голосов на выборах | 1868 |
| Тикерный аппарат | 1869 |
| Угольная телефонная мембрана | 1870 |
| Квадруплексный (четырехсторонний) телеграф | 1873 |
| Мимеограф | 1876 |
| Фонограф | 1877 |
| Угольный микрофон | 1877 |
| Лампа накаливания с угольной нитью | 1879 |
| Магнитный сепаратор железной руды | 1880 |
| Кинетоскоп Железо-никелевый аккумулятор | 1889 |
| 1908 Ни́кола Те́сла (серб. Никола Тесла; 10 июля 1856, Смилян, Австрийская империя, ныне в Хорватии — 7 января 1943, Нью-Йорк, США) — изобретатель в области электротехники и радиотехники, инженер, физик. Родился и вырос в Австро-Венгрии, в последующие годы в основном работал во Франции и США. В 1891 году получил американское гражданство[3]. Широко известен благодаря своему вкладу в создание устройств, работающих на переменном токе, многофазных систем и электродвигателя, позволивших совершить так называемый второй этап промышленной революции. Также он известен как сторонник существования эфира: известны многочисленные его опыты и эксперименты, имевшие целью показать наличие эфира как особой формы материи, поддающейся использованию в технике. Именем Н. Теслы названа единица измерения плотности магнитного потока (магнитной индукции). Среди многих наград учёного — медали Э. Крессона, Дж. Скотта, Т. Эдисона. Современники-биографы считали Тесла «человеком, который изобрёл XX век»[4] и «святым заступником» современного электричества[5]. После демонстрации радио и победы в «Войне токов» Тесла получил повсеместное признание как выдающийся инженер-электротехник и изобретатель.[6] Ранние работы Тесла проложили путь современной электротехнике, его открытия раннего периода имели инновационное значение. В США по известности Тесла мог конкурировать с любым изобретателем или учёным в истории или популярной культуре[7]. |
в 1888 году Никола Тесла изобрёл асинхронный электродвигатель,
Война токов (англ. War of Currents) — противостояние Томаса Эдисона и Николы Тесла (а также Джорджа Вестингауза) в борьбе за использование постоянного и переменного тока соответственно. «Война» продолжалась свыше ста лет и закончилась в конце ноября 2007 года с окончательным переходом Нью-Йорка с постоянного тока на переменный[1].
************************************
"Голос через океан" - первое произведение А. Кларка, выпускаемое в Советском Союзе отдельным изданием, - занимает несколько особое место в его творчестве.
Артур Кларк написал "Голос через океан" в 1957
Книга посвящена столетней истории установления электрической связи через океанские просторы. Без преувеличения можно сказать, что это первая книга научно-технического жанра, в которой с такой полнотой и так популярно освещены различные этапы создания и усовершенствования средств дальней связи и многообразие возникавших и продолжающих возникать при этом проблем.
"Голос через океан" с интересом прочтут и инженеры - электротехники и связисты, и студенты электротехнических вузов и техникумов, и вообще все те, кто интересуется прогрессом науки, её историей и творцами.
Sir Arthur Charles Clarke, CBE, FRAS, Sri Lankabhimanya, (16 December 1917 – 19 March 2008) was a British science fiction writer and inventor,[3] and futurist
понедельник, 27 мая 2013 г.
Bill Gross
 |
| Bill Gross. выставка "Святыня. Искусство. Эстетика" |
The spice box was of little interest to Gross' father-in-law, whose collection was donated to the Spertus Museum in Chicago, but it sparked an obsessive interest in Gross, who spent five years just gathering together books on the subject of Judaica.
Today, Gross' pursuit could be likened to fitting together thousands of pieces of a huge, intricate puzzle: The puzzle of Jewish life.
Whether they originate in Bratslav or Baghdad, the varied pieces in Gross' vast collection "are all readily identifiable as part of the Jewish culture," says the fervent, Minneapolis-born collector, whose sampling of hamsas (hand-shaped talismans, "the ubiquitous symbol of Israel") is currently on display at the Eretz Israel Museum in Tel Aviv. "The essence of Jewish life never changed," he stresses, "and that's what fascinates me."
Despite its amazing variety, his collection attests to the underlying, unifying thread that has been woven through the fabric of Jewish religion and tradition over time, with items such as rimonim (Torah finials) and Torah breastplates instantly recognizable as part of Jewish ritual, regardless of where they were created.
When asked how one goes about putting together such an impressive collection, Gross, 62, confesses, with a big smile, that "it helps to be anally retentive."
He points to a wall of his north Tel Aviv home where part of his collection of hanukkiyot [Hanukkah menorah] is on display, and says they "may not necessarily be the most aesthetic pieces, but they are hanukkiyot that represent various traditions." Gross puts much effort into building up "collections within collections," assembling together as many types of a particular item as possible, for example spice boxes, from one Jewish community.
"I like to be surrounded by my collection," he says, sitting on a couch in his apartment, encircled by glass cabinets containing his treasures. Only on extremely rare occasions, however, do the components of the entire Gross family collection ever come together, as they are frequently loaned out to museums and exhibitions around the world.
For example, the "Journey to a World Without End" exhibit, currently in Frankfurt, is made up of Jewish and Hebrew manuscripts belonging to Gross, which reflect the local culture of Jews in 33 very different cities. The exhibit will arrive in Israel around the time of the High Holy Days this fall.
Paper vs. pewter
Bill Gross, his wife, Lisa, and their young daughter immigrated to Israel in 1969, and he entered the diamond trade.
The collection process gathered steam in the 1970s and 1980s, and he has spent the last decade since retiring preparing exhibitions, and researching and categorizing his artwork. While Gross says he acquired most of the pieces through dealers and auctions, he himself rarely sells items, preferring instead to trade: "I'm not really enamored with the commercial side of it," he explains, adding, "most other collectors are friends of mine and it is very hard to do business with friends."
Gross refused to be cornered into picking a favorite item, saying that it would be like having to choose a favorite child. Under pressure, though, he did say that the manuscripts and paper art, such as ketubot [marriage contracts], are "almost my favorite part of the collection, if I had to choose," since they reflect Jewish life the most accurately. The silver and even pewter items that most people automatically associate with Judaica were owned and/or donated by only a tiny percentage of the communities, as they were often far beyond the meager means of the average Jew.
The onset of affordable printing meant widespread availability of portraits of great rabbis, or depictions of scenes from the Bible. The manuscripts are also important because "they were done by Jews for Jews," Gross explains, unlike the silver objects, such as the rimonim, which, at least in European communities, were made by non-Jews and were often copies of church pieces. In contrast, most silversmiths in the Islamic countries were Jews as the work was considered "dirty" and beneath the dignity of the Muslims.
"In the 18th and 19th centuries, every Jew dreamed of bringing something to press - [the paper art] all reflects the Jewish ethos which the silver work fails to reflect," explains Gross.
Gross often throws his home open to collectors, but most importantly, he invites students just entering the field of Jewish art. He has friends who teach at Hebrew University, Bar-Ilan University and the Seminar Hakibbutzim Teachers College who bring their students to him once a year to get up-close and personal with the real thing.
"Otherwise," he says with some distaste, "they learn Jewish art from slides and books." Allowing the students to become acquainted with the items' physical presence, what they feel like, their weight and other characteristics, adds Gross, "gives them a whole different viewpoint."
ПРОБЛЕМА МУЗЕЕВ. Поль Валери
Я не слишком люблю музеи. Многие из них прекрасны, но нет среди них
очаровывающих. Идеи классификации, сохранности и общественной пользы, точные
и ясные, плохо вяжутся с очарованием.
Первый же шаг к прекрасным вещам -- и чья-то рука отбирает у меня
трость, а надпись воспрещает мне курить.
Уже охлажденный авторитарным жестом и чувством принудительности, я
вхожу в какой-нибудь зал скульптуры, где царствует холодное смятение. Чей-то
ослепительный бюст виден сквозь ноги некоего бронзового атлета.
Спокойствие и неистовства, жеманство, улыбки, ракурсы, неустойчивейшие
равновесия слагают во мне нестерпимое впечатление. Я пребываю в гуще
оцепенелых существ, из коих каждое требует, пусть безуспешно, небытия всех
остальных. Умолчу о хаосе всех этих величин, лишенных общего мерила, о
необъяснимой смеси карликов и гигантов, наконец -- о той схематичности
развития, какую предлагает нам подобное сборище творений, совершенных и
незаконченных, изуродованных и восстановленных, чудовищных и вылощенных...
С душой, готовой ко всем мучительствам, следую дальше, к живописи.
Передо мной развертывается странный, организованный беспорядок. Меня
охватывает священный ужас. Поступь моя становится благочестивой. Голос мой
меняется и делается чуть выше, нежели в церкви, но чуть тише, нежели обычно
в жизни. Скоро я перестаю уже сознавать, что привело меня сюда, в эти
навощенные пустынности, на которых лежит печать храма и салона, кладбища и
школы... Пришел ли я поучаться, или искать радости глаза, или же выполнить
долг и удовлетворить требование приличий? Или, может быть, я исполняю
упражнение особого рода, совершая эту прогулку, причудливо очерченную
творениями красоты и ежемгновенно кидающую меня вправо и влево, от шедевра
к шедевру, среди которых мне надлежит вести себя, как пьянице среди стоек?
Уныние, скука, восторг, прекрасный день, стоящий наружи, упреки совести
моей, удручающее ощущение великого количества великих мастеров --
сопутствуют мне.
Я чувствую, что становлюсь необычайно искренним. Как утомительно,
говорю я себе, какое варварство! Все это нечеловечно. Все это лишено
чистоты. Оно парадоксально, это приближение к совершенствам, самоцельным,
но противоположным, и тем сильнее враждующим, чем больше собрано их вместе.
Только цивилизация, лишенная чувства наслаждения и чувства разумности,
могла воздвигнуть этот дом бессмыслицы. Есть какое-то безумие в подобном
соседствовании мертвых видений. Они ревнуют друг к другу, дерутся за
взгляд, который приносит им жизнь. Со всех сторон зовут они к себе мое
неделимое внимание; они неистовствуют вокруг живой точки, которая бросает
всю машину тела к тому, что ее влечет...
Ухо не могло бы слушать десять оркестров сразу. Ум не в состоянии ни
воспринимать, ни вести разом несколько раздельных операций, -- равно как нет
единовременности для нескольких мыслей. Между тем глаз, сквозь отверстие
своего подвижного угла и в единое мгновение своего созерцания, вынужден
сразу вместить портрет и марину, кухню и апофеоз, явления самых различных
состояний и измерений; и того пуще, -- он должен воспринять одним и тем же
взглядом гармонию и живописные приемы, лишенные соответствия.
Подобно тому как чувство зрения ощущает насильственность этого
злоупотребления пространством, образуемым коллекцией, так и разум
испытывает не меньше оскорбительности от этого тесного сборища выдающихся
творений. Чем они прекраснее, чем сильнее проявляется в них
исключительность стремлений человеческих, тем отличительнее должны они
быть. Это предметы редкости, и творцы их хотели, чтобы они были единичны.
Эта картина -- говорят иногда -- убивает все кругом...
Я думаю о том, что ни Египет, ни Китай, ни Эллада -- у коих были
мудрость и утонченность -- не знали этой системы сочетания произведений,
пожирающих друг друга. Они не соединяли несовместимые единицы наслаждения
применительно к их инвентарным номерам и соответственно отвлеченным
принципам 1.
Но мы раздавлены наследием. Современный человек изнурен обилием своих
технических средств, но и столь же обеднен преизбытком своих богатств.
Механики даров и завещаний -- непрерывность производства и приобретений --
и еще новая причина разрастания, коренящаяся в изменениях моды и вкусов, в
их возврате к вещам, которыми прежде пренебрегали, соревнуются без устали в
накоплении капитала, чрезмерного и, следовательно, неиспользуемого.
Музей делает устойчивым внимание к тому, что создают люди. Человек
творящий, человек умирающий-- питают его. Все кончается на стене или в
витрине... Мысль навязчиво говорит мне о лотерее, где нет проигрышей.
Однако возможности пользования этими все возрастающими богатствами
отнюдь не означают, что и мы растем вместе с ними. Сокровища наши тяготят и
угнетают нас. Необходимость сосредоточить их в одном здании приводит к
ошеломляющему и горестному итогу. Как бы просторен ни был дворец, как бы ни
был он вместителен и благоустроен, мы всегда чувствуем себя чуть-чуть
потерянными и удрученными в этих галереях, -- одни перед таким количеством
художественности. Продукция бесчисленных часов, потраченных столькими
мастерами на рисование и живопись, обрушивается в несколько мгновений на
ваши чувства и разум, но и эти часы в свой черед несут груз годов, отданных
поискам, опытам, усидчивости, гению!.. Неизбежно должны мы пасть под их
бременем. Что же делать? Мы становимся поверхностными.
Или же делаемся эрудитами. Но в делах искусства эрудиция есть род
немощи: она освещает отнюдь не самое тонкое и углубляет вовсе не наиболее
существенное. Она подменяет ощущение гипотезами и встречу с шедевром --
бесчисленностью воспоминаний. Она добавляет к музею неограниченную
библиотеку. -- Венера, ставшая документом.
С разбитой головой, с трясущимися ногами выхожу я из этого храма
благороднейших наслаждений. Крайнее утомление сопровождается порой
болезненной возбужденностью ума. Великолепный хаос музея идет за мной
следом и сочетается с движением живой улицы. Мое недомогание ищет себе
объяснения. Оно подмечает или изобретает некое соответствие между этими
смятеньем, его обступившим, и смутным состоянием искусств нашего времени.
Мы живем, мы движемся в том же водовороте смесей, за который требуем
кары для искусства минувшего.
Вдруг смутный просвет возникает предо мною. Во мне зреет ответ; он
мало-помалу выявляет себя сквозь мои ощущения и стремится высказаться.
Живопись и Скульптура, говорит мне демон объяснения, -- это брошенные дети.
У них умерла мать -- мать их, Архитектура. Пока она жила, она указывала им
место, назначение, пределы. Свобода бродяжничества была им заказана. У них
было свое пространство, свое точно определенное освещение, свои темы, свои
сочетания... Пока она жила, они знали, чего хотят... 2.
-- Прощай, -- говорит мне эта мысль, -- дальше я не пойду...
***********************
Проблема музеев
Впервые опубликовано в 1923 г. в журнале "Голуа".
1 Ср.: "Лишь Музей <... > позволяет увидеть стили, но
при этом он придает их подлинной ценности ложную значимость, отрывая их от
случайностей, в гуще которых они родились, и внушая нам, что некие
Сверххудожники, некие "фатальности" искони направляли руку художников" (M.
Merleau-Pоnty, La prose du monde, Paris, 1969, p. 102).
2 Роль музеев в формировании современного восприятия
искусства всесторонне выявляет, в частности, А. Мальро, который указывает
на отрыв произведений искусства от их первоначального функционального
назначения (см.: A. Malraux, Les voix du silence,
Paris, 1953, p. 11 и далее).
***********************
Проблема музеев
Впервые опубликовано в 1923 г. в журнале "Голуа".
1 Ср.: "Лишь Музей <... > позволяет увидеть стили, но
при этом он придает их подлинной ценности ложную значимость, отрывая их от
случайностей, в гуще которых они родились, и внушая нам, что некие
Сверххудожники, некие "фатальности" искони направляли руку художников" (M.
Merleau-Pоnty, La prose du monde, Paris, 1969, p. 102).
2 Роль музеев в формировании современного восприятия
искусства всесторонне выявляет, в частности, А. Мальро, который указывает
на отрыв произведений искусства от их первоначального функционального
назначения (см.: A. Malraux, Les voix du silence,
Paris, 1953, p. 11 и далее).
2/2 ЭВПАЛИНОС, ИЛИ АРХИТЕКТОР
Эвпалинос, или Архитектор
Опубликовано впервые в 1921 г. в качестве предисловия к альбому
"Архитектура". Обращаясь к советскому читателю, Валери впоследствии писал:
"Сократический диалог "Эвпалинос", написанный, дабы выполнить заказ на
предисловие к архитектурному альбому, был выполнен сообразно с жесткими
условиями заказа, то есть заполнил пространство в 115300 букв избранного
шрифта, -- условие, поставленное декоративным замыслом издания" (Избранное,
стр. 34).
Валери неоднократно указывал на то, что "эластичная" форма диалога была
в данном случае вызвана техническими условиями издания. Однако его обращение
к этому почти забытому жанру было обязано отнюдь не только внешним условиям.
В своих "Тетрадях" и многочисленных эссе он постоянно отмечал утилитарную и
"отчуждающую" функцию человеческого языка, его неспособность, особенно когда
он фиксируется в письме, передавать текучесть умственной жизни.
В одном из его диалогов некий Теоген говорит: "Слово есть не что иное,
как действие, которое, когда ты ко мне обращаешься, имеет своею силой отнюдь
не слово, а нечто иное, и имеет своею целью нечто тождественное во мне"
(Oeuvres, t. II, p. 1397).
Таким образом, безостановочное движение мысли, ее безличная
многозначность могут быть выявлены отчасти в живом течении разговора, в
столкновении встречных высказываний. Форма диалога несомненно связана у
Валери с его чувством неисчерпаемости потенциальных возможностей "Я",
которое не может фиксировать себя ни в какой мысли. Отсюда же --
принципиальная фрагментарность его тетрадных записей, неприятие философских
систем -- все то, что сближает его с немецкими романтиками, и прежде всего с
Новалисом и Ф. Шлегелем. Еще юношей, в 1890 г., он писал не без иронии, что
"содержит в себе множество различных персонажей и одного главного
соглядатая, который наблюдает за тем, как носятся все эти марионетки"
(Lettres а quelques-uns, p. 21). В этом смысле и "Эвпалинос" может
рассматриваться как своего рода внутренний диалог, в котором слиты лирика
самоутверждения и анализ самоотрицания, воплотившиеся в фигурах Эвпалиноса
и Сократа. Жизнь, отданная внешнему миру, созданию прекрасных форм,
противополагается жизни, проведенной в самоуглублении, в познании человека
и его разума.
Валери прибегал к диалогической форме не только в прямом виде, как.
например, в "Навязчивой идее", в "Диалоге о дереве", в "Беседах",
включенных в сборник "Смесь", в своих драматических произведениях
("Амфион", "Семирамида", "Мой Фауст"), но и менее явно в своей поэзии,
особенно в "Юной Парке".
Исходной темой "Эвпалиноса" является архитектура, которой Валери
увлекался с юношеских лет. "Моей первой страстью, -- писал он, -- была
архитектура <... > как кораблей, так и наземных построек" (Gabiers,
t. VI, p. 917). Одно из его ранних эссе, "Парадокс об архитектуре" (1890),
уже связывает через тему Орфея зодчество с музыкой. Искусству строителя
посвящены в значительной мере мелодрама "Амфион" и особенно выступление
"История "Амфиона" (1932).
В зодчестве Валери находил высшее воплощение идеи конструирования,
"которое представляет собой переход от беспорядка к порядку и использование
произвольного для достижения необходимого" (Oeuvres, t. II, о. 1277).
Однако тема "Эвпалиноса" скорее не сама архитектура, сколько ее
внутренний принцип -- творческое подражание природе, -- принцип, который
распространяется на все искусства и в конечном итоге на этику. Главное в
"Эвпалиносе" -- "прославление действия, и прежде всего творческого акта как
формы жизни по преимуществу, как средства саморазвития" (A. J. Fehr, Les
dialogues antiques de Paul Valйry, Leiden, 1960, p. 12).
Имя Эвпалиноса Валери нашел в Энциклопедии Вертело и лишь после
опубликования диалога узнал от эллиниста Биде, что Эвпалинос был не
архитектором, а инженером, строителем каналов (см.: Oeuvres, t. II, pp.
1395, 1401).
Валери решительно отрицал влияние на него в его сократических диалогах
идей и искусства Платона. Он подчеркнуто признавался в поверхностном знании
античной литературы. Он утверждал, что "воссоздание определенной Греции с
минимумом данных и однородных условностей не менее правомочно, нежели ее
воссоздание с помощью массы документов, которые тем противоречивей, чем их
больше" (Oeuvres, t. II, p. 1398; подход, в сущности, тот же, что и при
"воссоздании" Леонардо да Винчи).
В самом деле, платоновские герои диалогов нередко развивают, как это
можно заметить, самые "навязчивые" идеи Валери. Сама фигура Сократа
осмыслена им по-новому. Тем не менее очевидно, что Валери хорошо знал не
только реалии быта и жизни античной Эллады, но и сами тексты Платона,
отголоски которых явно заметны в целом ряде фрагментов его диалогов.
1 "... Чем больше трудимся мы над неведомым, тем труднее нам
рассматривать такой-то шаг, такое-то обстоятельство в качестве некой
частности. Мы не способны устанавливать степень важности. Когда нечто
кажется нам несущественным, оно кажется таковым в силу чистейшей абстракции"
(Cahiers, t. V, p. 30).
Проводя различие между сделанным и живым, между творениями человека и
созданиями природы, Валери подчеркивает, что последние не имеют деталей, ибо
процесс роста и формирования нерасчленим, так что каждая часть оказывается
сложнее видимого нами целого. Природа в этом смысле становится образцом для
человеческого творчества, его идеальной моделью (в отличие от романтиков,
у которых тот же самый принцип органического единства обусловлен фактически
прямо противоположной связью, приматом эстетического).
2 См.: "Смесь".
С 1920 г., чрезвычайно важного для развития личности Валери, его
эмоциональных качеств, он все чаще видит в любви образец того единства
природы и гения человека, которое позволяет ему в акте творчества заполнить
"пропасть" между сознанием и бытием (см.: J. Robinson, L'analyse de l'esprit
dans les Cahiers de Valйry, p. 168 и далее). Именно это эмоциональное
состояние, лежащее у истоков произведения, должно через форму передаваться
художником его созерцателю.
3 "Метафизик, -- говорит Валери, -- будучи сперва занят
Истинным, в которое он вложил все свои привязанности и которое он узнает по
отсутствию противоречий, не может, -- когда он затем открывает Идею
Прекрасного и хочет углубиться в ее природу и следствия, -- не может не
вспоминать о поисках своей Истины; и вот он преследует, обращаясь к
Прекрасному, некую второсортную Истину: он измышляет, не подозревая того,
какую-то Истину о Прекрасном; тем самым <... > он отрывает Прекрасное
от мгновений и вещей, в том числе от прекрасных мгновений и прекрасных
вещей... " (Oeuvres, t. 1, p. 1307).
Критикуя отвлеченно-нормативную эстетику, Валери отчасти приближается
к позиции Фехнера и его последователей (см.: М. Г. Ярошевский, История
психологии, гл. 9, М., 1966), хотя принимает довольно скептически их
экспериментальные методы; он мыслит возможной лишь эстетику конкретную --
такую, которая тесно свяжет уникальность творческого процесса с
уникальностью художественного восприятия (см. "Речь об эстетике". --
Oeuvres, t. I, p. 1294).
Все это обусловило выступление Валери в "Эвпалиносе" против
платоновской идеи красоты, которую, впрочем, он понимает несколько
упрощенно, как она часто воспринималась со времен средневековья, вне
сложной диалектики предметного и идеального у Платона (ср.: А. Ф. Лосев,
История античной эстетики. Высокая классика, M., 1974, стр. 235-- 237, 318--
358). Фактически в обоих диалогах мысль Валери соотносится и полемизирует не
столько с Платоном, сколько с неоплатонистской традицией, как она была
усвоена и трансформирована в новейшее время, особенно в романтизме.
4 "Gloire du long dйsir, Idйes!" -- строка из стихотворения
Стефана Малларме "Проза для Эссента" (S. Mallarmй, ?uvres complиtes, Paris,
1965, p. 56).
5 В эссе "Человек и раковина" Валери пишет, что всякий
природный продукт, всякое естественное образование рождают в нас прежде
всего два наивных вопроса: "как?" и "почему?". Требование "объяснения"
становится внутренним императивом; "метафизика и наука лишь развивают до
бесконечности это требование" (Oeuvres, t. I, p. 891). Мы невольно связываем
эти порождения естества с идеей их создания, которое мыслится нами по
аналогии с человеческим творчеством. В природе, однако, "идея", функция
порождаемого слиты в одно с порождающим процессом, не отделены от него и
ему не предшествуют. Эвпалинос, таким образом, и в этом хочет следовать
примеру природы.
6 Валери, несомненно, было памятно то особенно яркое место у
Виолле ле Дюка, где он пишет о гармоничности греческой архитектуры и при
этом ссылается на Витрувия: "пропитанный греческими идеями в искусстве",
этот римский зодчий пытался в своем трактате "установить аналогию между
пропорциями человеческого тела и пропорциями храмов и их ордеров" (Виолле
ле Дюк, Беседы об архитектуре, т. I, стр. 75). Этот критерий объективной
телесной пластичности часто сближает Валери скорее с мирочувствованием
античным, нежели с изобразительной субъективностью Возрождения.
7 Напрашивающееся сравнение с романтиками и особенно с
мыслью Шеллинга, уподобившего архитектуру "застывшей музыке", нуждается в
уточнениях. Намечая в "Эвпалиносе" систему классификации искусств, Валери
устами Сократа ставит на первое место музыку и архитектуру. Идея их единства
предполагает общий им принцип: эти искусства переносят нас в мир, где
структура и длительность воплощаются не в изображаемых существах и
предметах, а "в формах и законах".
В мелодраме "Амфион" Валери воплотил в образе легендарного героя это
единство музыки и зодчества.
8 "Миф" Эвпалиноса наиболее ярко выражает идею подражания
природе, развиваемую в этом диалоге.
Валери записывает в тетради: "Понимать" означает преобразовывать
данную ситуацию посредством восприятия. <... > Это -- способность
преобразования, чуждая вещам, которые оно преобразует <... >. Вот
почему мы ничего не понимаем в действовании живой природы, которая не только
не чужда тому, что она изменяет, но и сливается с этим изменением" (Cahiers,
t. XIX, p. 368).
В природе материал и форма нерасторжимо связаны самой ее внутренней
динамикой (см. "Слово к художникам-граверам"); и не случайно именно зодчего
выбрал Валери для выражения принципа, лежащего в основе подражания искусства
природе: "В архитектуре выражается другой аспект натуры, чем в живописи и
скульптуре. Уже средневековые философы уловили эти два различных облика
натуры, которые они называли "natura naturane" и "natura naturata" (то есть
созидающая и созданная натура), -- природа как воплощение созидающих сил и
натура как сочетание созидаемых явлений. Если живопись и скульптура имеют
дело главным образом со вторым аспектом натуры, с ее конкретными,
органическими образами, с ее чувственными явлениями, то архитектура связана
прежде всего с первым -- природой механических сил, математических чисел и
космических ритмов" (Б. Р. Виппер, Статьи об искусстве, стр. 355).
Знаменательно, что воля к слиянию формы с материалом требует от
Эвпалиноса "немилосердной силы"; в этой идее преодоления материала
органической формой с Валери сходится, в частности, русский психолог и
теоретик искусства Л. Выготский (см. его работу "Психология искусства", М.,
1968).
9 Человеческое тело выступает у Валери не только как мера,
но и как живой инструмент искусства, воссоздающего природу в ее единстве
(см. также "Заметку и отступление"). Таким образом, тело, выводя художника
из порочного круга рефлексии, снимает субъект но-объектное отношение мысли
и предмета, идеи и материала. (Валери предвосхищает здесь положения,
развивавшиеся французским философом М. Мерло-Понти, который рассматривал
тело как органическое звено, связующее сознание с единством природного
бытия -- см. F. Heidsieck, L'ontologie de Merleau-Ponty, Paris, 1971, pp.
114-- 140).
Мифический герой диалога, наделенный высшим "соматическим критерием"
(тут Валери по сути не столь уж далек от Платона), стремится воссоздать
"живое мгновение": он преобразует время в пространство и пространством его
выражает. Тем самым человеческое тело, призванное направлять волевое
сознание художника, становится внутренним орудием для достижения в
искусстве абсолютного единства непосредственного, уникального переживания и
многозначно-всеобщей формы. Иным образом, в плане идеалистического
субъективизма, такое приведение искусством "конечного к вечному" (Ф.
Шлегель) или, в обратном соотношений, выражение, бесконечного "в конечной
форме" (Ф. Шеллинг) обосновывалось в немецком романтизме (см.: А. Ф. Лосев,
Диалектика художественной формы, М., 1927, стр. 198-- 203).
Опубликовано впервые в 1921 г. в качестве предисловия к альбому
"Архитектура". Обращаясь к советскому читателю, Валери впоследствии писал:
"Сократический диалог "Эвпалинос", написанный, дабы выполнить заказ на
предисловие к архитектурному альбому, был выполнен сообразно с жесткими
условиями заказа, то есть заполнил пространство в 115300 букв избранного
шрифта, -- условие, поставленное декоративным замыслом издания" (Избранное,
стр. 34).
Валери неоднократно указывал на то, что "эластичная" форма диалога была
в данном случае вызвана техническими условиями издания. Однако его обращение
к этому почти забытому жанру было обязано отнюдь не только внешним условиям.
В своих "Тетрадях" и многочисленных эссе он постоянно отмечал утилитарную и
"отчуждающую" функцию человеческого языка, его неспособность, особенно когда
он фиксируется в письме, передавать текучесть умственной жизни.
В одном из его диалогов некий Теоген говорит: "Слово есть не что иное,
как действие, которое, когда ты ко мне обращаешься, имеет своею силой отнюдь
не слово, а нечто иное, и имеет своею целью нечто тождественное во мне"
(Oeuvres, t. II, p. 1397).
Таким образом, безостановочное движение мысли, ее безличная
многозначность могут быть выявлены отчасти в живом течении разговора, в
столкновении встречных высказываний. Форма диалога несомненно связана у
Валери с его чувством неисчерпаемости потенциальных возможностей "Я",
которое не может фиксировать себя ни в какой мысли. Отсюда же --
принципиальная фрагментарность его тетрадных записей, неприятие философских
систем -- все то, что сближает его с немецкими романтиками, и прежде всего с
Новалисом и Ф. Шлегелем. Еще юношей, в 1890 г., он писал не без иронии, что
"содержит в себе множество различных персонажей и одного главного
соглядатая, который наблюдает за тем, как носятся все эти марионетки"
(Lettres а quelques-uns, p. 21). В этом смысле и "Эвпалинос" может
рассматриваться как своего рода внутренний диалог, в котором слиты лирика
самоутверждения и анализ самоотрицания, воплотившиеся в фигурах Эвпалиноса
и Сократа. Жизнь, отданная внешнему миру, созданию прекрасных форм,
противополагается жизни, проведенной в самоуглублении, в познании человека
и его разума.
Валери прибегал к диалогической форме не только в прямом виде, как.
например, в "Навязчивой идее", в "Диалоге о дереве", в "Беседах",
включенных в сборник "Смесь", в своих драматических произведениях
("Амфион", "Семирамида", "Мой Фауст"), но и менее явно в своей поэзии,
особенно в "Юной Парке".
Исходной темой "Эвпалиноса" является архитектура, которой Валери
увлекался с юношеских лет. "Моей первой страстью, -- писал он, -- была
архитектура <... > как кораблей, так и наземных построек" (Gabiers,
t. VI, p. 917). Одно из его ранних эссе, "Парадокс об архитектуре" (1890),
уже связывает через тему Орфея зодчество с музыкой. Искусству строителя
посвящены в значительной мере мелодрама "Амфион" и особенно выступление
"История "Амфиона" (1932).
В зодчестве Валери находил высшее воплощение идеи конструирования,
"которое представляет собой переход от беспорядка к порядку и использование
произвольного для достижения необходимого" (Oeuvres, t. II, о. 1277).
Однако тема "Эвпалиноса" скорее не сама архитектура, сколько ее
внутренний принцип -- творческое подражание природе, -- принцип, который
распространяется на все искусства и в конечном итоге на этику. Главное в
"Эвпалиносе" -- "прославление действия, и прежде всего творческого акта как
формы жизни по преимуществу, как средства саморазвития" (A. J. Fehr, Les
dialogues antiques de Paul Valйry, Leiden, 1960, p. 12).
Имя Эвпалиноса Валери нашел в Энциклопедии Вертело и лишь после
опубликования диалога узнал от эллиниста Биде, что Эвпалинос был не
архитектором, а инженером, строителем каналов (см.: Oeuvres, t. II, pp.
1395, 1401).
Валери решительно отрицал влияние на него в его сократических диалогах
идей и искусства Платона. Он подчеркнуто признавался в поверхностном знании
античной литературы. Он утверждал, что "воссоздание определенной Греции с
минимумом данных и однородных условностей не менее правомочно, нежели ее
воссоздание с помощью массы документов, которые тем противоречивей, чем их
больше" (Oeuvres, t. II, p. 1398; подход, в сущности, тот же, что и при
"воссоздании" Леонардо да Винчи).
В самом деле, платоновские герои диалогов нередко развивают, как это
можно заметить, самые "навязчивые" идеи Валери. Сама фигура Сократа
осмыслена им по-новому. Тем не менее очевидно, что Валери хорошо знал не
только реалии быта и жизни античной Эллады, но и сами тексты Платона,
отголоски которых явно заметны в целом ряде фрагментов его диалогов.
1 "... Чем больше трудимся мы над неведомым, тем труднее нам
рассматривать такой-то шаг, такое-то обстоятельство в качестве некой
частности. Мы не способны устанавливать степень важности. Когда нечто
кажется нам несущественным, оно кажется таковым в силу чистейшей абстракции"
(Cahiers, t. V, p. 30).
Проводя различие между сделанным и живым, между творениями человека и
созданиями природы, Валери подчеркивает, что последние не имеют деталей, ибо
процесс роста и формирования нерасчленим, так что каждая часть оказывается
сложнее видимого нами целого. Природа в этом смысле становится образцом для
человеческого творчества, его идеальной моделью (в отличие от романтиков,
у которых тот же самый принцип органического единства обусловлен фактически
прямо противоположной связью, приматом эстетического).
2 См.: "Смесь".
С 1920 г., чрезвычайно важного для развития личности Валери, его
эмоциональных качеств, он все чаще видит в любви образец того единства
природы и гения человека, которое позволяет ему в акте творчества заполнить
"пропасть" между сознанием и бытием (см.: J. Robinson, L'analyse de l'esprit
dans les Cahiers de Valйry, p. 168 и далее). Именно это эмоциональное
состояние, лежащее у истоков произведения, должно через форму передаваться
художником его созерцателю.
3 "Метафизик, -- говорит Валери, -- будучи сперва занят
Истинным, в которое он вложил все свои привязанности и которое он узнает по
отсутствию противоречий, не может, -- когда он затем открывает Идею
Прекрасного и хочет углубиться в ее природу и следствия, -- не может не
вспоминать о поисках своей Истины; и вот он преследует, обращаясь к
Прекрасному, некую второсортную Истину: он измышляет, не подозревая того,
какую-то Истину о Прекрасном; тем самым <... > он отрывает Прекрасное
от мгновений и вещей, в том числе от прекрасных мгновений и прекрасных
вещей... " (Oeuvres, t. 1, p. 1307).
Критикуя отвлеченно-нормативную эстетику, Валери отчасти приближается
к позиции Фехнера и его последователей (см.: М. Г. Ярошевский, История
психологии, гл. 9, М., 1966), хотя принимает довольно скептически их
экспериментальные методы; он мыслит возможной лишь эстетику конкретную --
такую, которая тесно свяжет уникальность творческого процесса с
уникальностью художественного восприятия (см. "Речь об эстетике". --
Oeuvres, t. I, p. 1294).
Все это обусловило выступление Валери в "Эвпалиносе" против
платоновской идеи красоты, которую, впрочем, он понимает несколько
упрощенно, как она часто воспринималась со времен средневековья, вне
сложной диалектики предметного и идеального у Платона (ср.: А. Ф. Лосев,
История античной эстетики. Высокая классика, M., 1974, стр. 235-- 237, 318--
358). Фактически в обоих диалогах мысль Валери соотносится и полемизирует не
столько с Платоном, сколько с неоплатонистской традицией, как она была
усвоена и трансформирована в новейшее время, особенно в романтизме.
4 "Gloire du long dйsir, Idйes!" -- строка из стихотворения
Стефана Малларме "Проза для Эссента" (S. Mallarmй, ?uvres complиtes, Paris,
1965, p. 56).
5 В эссе "Человек и раковина" Валери пишет, что всякий
природный продукт, всякое естественное образование рождают в нас прежде
всего два наивных вопроса: "как?" и "почему?". Требование "объяснения"
становится внутренним императивом; "метафизика и наука лишь развивают до
бесконечности это требование" (Oeuvres, t. I, p. 891). Мы невольно связываем
эти порождения естества с идеей их создания, которое мыслится нами по
аналогии с человеческим творчеством. В природе, однако, "идея", функция
порождаемого слиты в одно с порождающим процессом, не отделены от него и
ему не предшествуют. Эвпалинос, таким образом, и в этом хочет следовать
примеру природы.
6 Валери, несомненно, было памятно то особенно яркое место у
Виолле ле Дюка, где он пишет о гармоничности греческой архитектуры и при
этом ссылается на Витрувия: "пропитанный греческими идеями в искусстве",
этот римский зодчий пытался в своем трактате "установить аналогию между
пропорциями человеческого тела и пропорциями храмов и их ордеров" (Виолле
ле Дюк, Беседы об архитектуре, т. I, стр. 75). Этот критерий объективной
телесной пластичности часто сближает Валери скорее с мирочувствованием
античным, нежели с изобразительной субъективностью Возрождения.
7 Напрашивающееся сравнение с романтиками и особенно с
мыслью Шеллинга, уподобившего архитектуру "застывшей музыке", нуждается в
уточнениях. Намечая в "Эвпалиносе" систему классификации искусств, Валери
устами Сократа ставит на первое место музыку и архитектуру. Идея их единства
предполагает общий им принцип: эти искусства переносят нас в мир, где
структура и длительность воплощаются не в изображаемых существах и
предметах, а "в формах и законах".
В мелодраме "Амфион" Валери воплотил в образе легендарного героя это
единство музыки и зодчества.
8 "Миф" Эвпалиноса наиболее ярко выражает идею подражания
природе, развиваемую в этом диалоге.
Валери записывает в тетради: "Понимать" означает преобразовывать
данную ситуацию посредством восприятия. <... > Это -- способность
преобразования, чуждая вещам, которые оно преобразует <... >. Вот
почему мы ничего не понимаем в действовании живой природы, которая не только
не чужда тому, что она изменяет, но и сливается с этим изменением" (Cahiers,
t. XIX, p. 368).
В природе материал и форма нерасторжимо связаны самой ее внутренней
динамикой (см. "Слово к художникам-граверам"); и не случайно именно зодчего
выбрал Валери для выражения принципа, лежащего в основе подражания искусства
природе: "В архитектуре выражается другой аспект натуры, чем в живописи и
скульптуре. Уже средневековые философы уловили эти два различных облика
натуры, которые они называли "natura naturane" и "natura naturata" (то есть
созидающая и созданная натура), -- природа как воплощение созидающих сил и
натура как сочетание созидаемых явлений. Если живопись и скульптура имеют
дело главным образом со вторым аспектом натуры, с ее конкретными,
органическими образами, с ее чувственными явлениями, то архитектура связана
прежде всего с первым -- природой механических сил, математических чисел и
космических ритмов" (Б. Р. Виппер, Статьи об искусстве, стр. 355).
Знаменательно, что воля к слиянию формы с материалом требует от
Эвпалиноса "немилосердной силы"; в этой идее преодоления материала
органической формой с Валери сходится, в частности, русский психолог и
теоретик искусства Л. Выготский (см. его работу "Психология искусства", М.,
1968).
9 Человеческое тело выступает у Валери не только как мера,
но и как живой инструмент искусства, воссоздающего природу в ее единстве
(см. также "Заметку и отступление"). Таким образом, тело, выводя художника
из порочного круга рефлексии, снимает субъект но-объектное отношение мысли
и предмета, идеи и материала. (Валери предвосхищает здесь положения,
развивавшиеся французским философом М. Мерло-Понти, который рассматривал
тело как органическое звено, связующее сознание с единством природного
бытия -- см. F. Heidsieck, L'ontologie de Merleau-Ponty, Paris, 1971, pp.
114-- 140).
Мифический герой диалога, наделенный высшим "соматическим критерием"
(тут Валери по сути не столь уж далек от Платона), стремится воссоздать
"живое мгновение": он преобразует время в пространство и пространством его
выражает. Тем самым человеческое тело, призванное направлять волевое
сознание художника, становится внутренним орудием для достижения в
искусстве абсолютного единства непосредственного, уникального переживания и
многозначно-всеобщей формы. Иным образом, в плане идеалистического
субъективизма, такое приведение искусством "конечного к вечному" (Ф.
Шлегель) или, в обратном соотношений, выражение, бесконечного "в конечной
форме" (Ф. Шеллинг) обосновывалось в немецком романтизме (см.: А. Ф. Лосев,
Диалектика художественной формы, М., 1927, стр. 198-- 203).
Валери : “Сила случая, богов или судьбы – все это не что иное, как явления нашей духовной немощи. Будь у нас ответ на все – я имею в виду точный ответ, – этих сил не существовало бы...
http://magazines.russ.ru/vestnik/2002/7/ben.html
http://magazines.russ.ru/vestnik/2002/7/ben.html
Подписаться на:
Сообщения (Atom)