http://docplayer.ru/28201217-Amshey-nyurenberg-odessa-parizh-moskva-vospominaniya-hudozhnika.html
Зять Нюренберга писатель Юрий Трифонов был до последнего времени единственным хроникером жизни художника.
Трифонов уважал его и неизменно интересовался его богатой биографией.
Образ Нюренберга появляется в московских повестях Трифонова: в «Обмене»,
«Долгом прощании»,
«Другой жизни».
Нюренбергу посвящен Трифонова «Посещение Марка Шагала».
Грушко был редкого умения и обаяния рассказчик. Порой мне казалось, что передо мной замечательный артист. Я любил его голос — мягкий и успокаивающий, любил его мимику, таящую в себе дружественность, но больше всего покоряли меня его руки: тонкие и страстные.Впервые в жизни я понял, что руки — второе лицо. Они также передают все душевные переживания. Есть руки, насыщенные добротой, героической красотой, эгоизмом, ревностью и страданиями… И не зря великие портретисты рукам модели придавали важное психологическое значение. Портрет модели без рук казался им неполноценным.
он мне привил романтическую любовь к некогда жившим и мужественно страдавшим безвестным людям. К их легендарному свободолюбию, трудолюбию, благородным обычаям и веселым нравам. Он великолепно знал их мудрые афоризмы, поговорки и беззаботные песенки.
о рассматривая в «кулачок» мою работу, обсуждали ее достоинства и недостатки.
— Поэтам и художникам можно так же верить, как весной девятнадцатилетней девушке. Слушайте дальше. Кто на этом свете больше всех страдает? Бедные и нищие. Поглядите хорошенько на них — и если у вас сердце не замусорено всяким хламом — вы меня поймете. Только бедных и нищих должен рисовать художник. Только их. Их лица интереснее, богаче лиц богачей… Голос его становится глуше, словно отодвигается он все дальше и дальше. Опять пауза. Шварцман долго вздыхает и, покачав головой, задумчиво прибавляет: — Если бы у меня был талант, я бы, как ваш Рембрандт, рисовал только бедных людей. Он понимал, что такое красота и где ее нужно искать. Мудрый был человек.
Федер сказал мне: (Юзя Федер)
Моне и Писсарро зимний Париж передавали с суровой красотой. Возьми Нотр-Дам, когда он покрыт снегом! Поживешь несколько лет и поймешь красоту серого колорита. Поэт Волошин сказал, что символом Парижа является серая роза.
мои добрейшие друзья Мещанинов иФедер
Я обнял моих двух гидов, расцеловал их, поблагодарил за внимание, доброту и любовь.
Заговорил наш прославленный гид, искусствовед и оратор — Мещанинов.
— Ты, Амшей, обрати внимание на Мане, Дега, Ренуара и Сезанна. Если их изучишь, ты будешь знать импрессионистскую живопись. Франция ими гордится. И справедливо. Все — великие, и все — разные. У каждого своя композиция, свой колорит и свой рисунок.
Он меня подвел к картине Ренуара «Девушка, читающая книгу».
Искусствоведы и художники считают эту работу шедевром.
Я прилип к Ренуару — лучшему колористу современной французской живописи.
Впечатление от «Девушки, читающей книгу» было такое, будто это не живопись, а музыка в красках.
Долго я восхищался ренуаровским творчеством.
Потом мой милый гид потащил меня к Сезанну.
— Сезанн, — сказал он с большим жаром, — это великий новатор. Он открыл новый путь для художника, и нет ни одного нового течения в живописи, которое не пользовалось бы его принципами. Я — скульптор, — добавил он, — но многое взял у этого великого мастера.
Потом мой гид повел меня к Мане.
У меня пульс повысился. Наконец я увижу великого Мане!
— Этот мастер, — сказал Мещанинов, — сумел взять у Гойи, Веласкеса, Рембрандта и Гальса все лучшее и соединить это с творчеством Моне, Сезанна и Ренуара.
Я долго любовался его портретами: «Флейтистом», «Золя», «Женой Мане за роялем».
И вдруг я почувствовал, что Мане на всю жизнь мой кумир.
Мой учитель.
Он, как никто из импрессионистов, сумел показать современного человека. Историки Франции будут изучать нашу эпоху по его портретам.
--------
Édouard Vuillard French
Messieurs and Mesdames Josse and Gaston Bernheim-Jeune, Avenue Henri-Martin
, 1905
Oil on cardboard, on panel
The gallerists Josse and Gaston Bernheim actively promoted the artist after 1900, including him in thirty-two group shows at the Bernheim-Jeune gallery and five solo exhibitions during his lifetime, the first in 1906 and the last in 1938. The brothers married sisters, Mathilde and Suzanne Adler. Vuillard painted the two couples in the salon of the grand Paris home they shared. From left to right are Josse, his wife, Mathilde, Suzanne , and her husband, Gaston. Vuillard uses a studied carelessness and rapid, bravura technique to evoke an impression of domestic splendor.
Collection of Guy-Patrice Dauberville, courtesy of Galerie Bernheim-Jeune, Paris
From the placard: The Jewish Museu000000000000000
------------------------------------
— Ваш литературный псевдоним?
— А. Курганный.
Вот что я написал о кубистах.
Отцом кубистов следует считать не Брака, а Сезанна.
Брак только развил
известную формальную идею Сезанна: «Трактуйте природу посредством
цилиндра или шара и конуса, причем все должно быть приведено в перспективу,
чтобы каждая сторона всякого предмета, всякого плана была направлена к
центральной точке».
Брак довел эту идею до логического предела, придав ей
объективный характер.
Название «кубизм» это течение получило совершенно случайно, как случайно
получил свое название импрессионизм.
На том же основании открытие Брака
можно было назвать «цилиндризмом» или «шаризмом».
В основном, кубизм является реакцией против импрессионизма.
Импрессионизм — школа, существующая уже около ста лет. Школа, выросшая
на открытиях ряда великих художников Ватто, Тернера, Бонингтона, Делакруа и Моне, знаменитых спектральных открытиях французских физиков.
Школа,
научившая художника чувствовать и выражать современность.
Импрессионисты развили и расширили палитру, дав новое звучание слову
«цвет». Художники начал писать красками всего спектра.
Стали использовать
желтые, оранжевые, красные, зеленые, лиловые и особенно синие краски
(передающие глубину воздуха).
Кубисты упростили палитру, оставив только землянистые охры, умбру и
черную краску. Краски, нужные для характеристики формы.
Сезанн не был
таким кубистом.
Его палитра — одна из богатейших в истории живописи.
В
своих выступлениях кубисты заявляют, что они стремятся создать искусство,
где основой будет поэзия формы.
Они говорят: «Импрессионисты показали
поэзию цвета, мы покажем поэзию формы».
Красивые слова.
Я глядел на
полотна Глеза, Метценже и Лефоконье и искал в них хоть слабые следы поэзии,
но их не нашел. Это только технические опыты, которыми кубисты человека с
его страстями, радостями и страданиями никогда не передадут.
Кубисты
помышляют писать портреты. Но это им противопоказано. Они отказались от
линии и разрушили контур. Их тематика очень бедна.
Тематика отца кубизма
Сезанна велика и богата.
Заслугой кубистов являлось их постоянное стремление придать фактуре
живописное значение, но и тут они показали себя бессильными.
Часто, когда не
хватало живописных средств, они прибегали к помощи реальных предметов и
вещей, наклеивая их на холст. Таким образом, живопись была как бы
дискредитирована.
-------------
В тот же исторический вечер в «Ротонде» Федер меня познакомил с известным
художником, старым парижанином — Александром Альтманом.
у Альтмана.
У него была большая, великолепная, со
стеклянным потолком мастерская. На стенах висели старинные ковры и в
золотых рамах его работы. Посредине мастерской стояли два больших винтовых
мольберта. В углу стоял небольшой стол с двумя креслами. На столе
красовались две с пестрыми наклейками бутылки и в дорогих блюдах закуски. . В городке под Парижем, где я живу летом, мэрия
за мои долгие и честные труды одну улочку назвала рю Альтман
добавил:
— Я импрессионист. Ученик Моне, Писсаро, Сислея. Они мне дали знания,
технику, методы. И любовь, и искренность.
-------------
известный пушкинист, собиратель реликвий
Пушкина — Александр Онегин (Отто)
------------
в мастерскую ворвался Мещанинов
.
— Вставайте, ребята! — выпалил он.
— Есть малярная работа! В Малаховке.
И, тяжело переводя дыхание, добавил:
— В кармане путевка… Дал ее мой приятель, секретарь Союза Строительных
Работ — Лабуле.
Понизив голос, добавил:
— Только не медлите! В девять часов надо уже быть на работе.
И исчез. Точно сон наяву.
Мы быстро оделись, наспех позавтракали и, захватив рабочие халаты и
папиросы, бросились на улицу, где нас ждал вспотевший Мещанинов.
На вокзале наш бригадир, наполненный геройским воодушевлением, втолкнул
нас в первый попавшийся вагон старомодного поезда и громко сказал:
— Помните, ребята, отныне вы не художники из «Ротонды», а маляры из
строительного Союза.
Потом, помолчав, добавил:
— Забудьте на один день о Мане, Ренуаре и Сезанне…
Через десять минут невзрачный паровоз уныло взревел и наш поезд, с
наигранной живостью, понесся в Малаховку, куда мы благополучно прибыли в
9 часов утра.
Малаховка (Malakoff) — небольшой тихий городок. Увидев его, я вспомнил
поэтические пейзажи замечательного Писсарро.
===============
Захотелось написать богатый по форме и цвету натюрморт (вазу, цветы и
фрукты). Но у нас было мало денег. Надо было довольствоваться скромной
натурой. Решили купить недорогой букет цветов За дело взялся Малик. Он
отправился на толкучку Муфтарку к знакомой цветочнице и купил большой
красивый букет цветов, уплатив только один франк.
Мы безмерно наслаждались живописью. Мы писали на старых,
записанных полотнах. Широко пользуясь прокладками и фактурными
приемами, работали, как одержимые. Меня поражала моя палитра, заполненная
ярчайшими красками, которых раньше мне не удавалось достигнуть. Я старался
передать тональность каждого цветка, каждого лепестка. Это был нелегкий, но
благодарный труд. И вдруг мне пришла в голову мысль, что каждая краска,
положенная на холст, таит в себе какую-то музыкальность и может быть
изображена какой-то нотой… И что вообще живопись — это музыка,
изображенная красками, формой и мыслями, сложными и тонкими
отношениями.
Работы таких великих мастеров карикатуры и шаржа, как Домье, Гаварни,
Форен, Стенлейн (он же замечательный плакатист), могли бы украсить стены
любого художественного музея.
мы, напевая украинские песенки, увлеченно работали
а большая желтая вывеска с синей надписью: «Мать с
очками».Вспоминая о матери обжорки, я часто думал, что судьба мне ее послала как
милость Я и Жак написали для нее два
натюрморта. Жак написал белую вазочку с красными тюльпанами и лимонными
нарциссами. Я — голубое блюдо, до верха наполненное красными раками, и
рядом с ними — толстую бутылку сидра.
Через три месяца Джоконду принес в Лувр работавший там столяр. Итальянец.
Его арестовали и судили. Похищение Джоконды он объяснил патриотическим
желанием забрать ее и передать в Италию как национальное богатство своей
родины.
Я вспомнил своего друга — скульптора Жозефа Бернара, работающего по
десять часов в сутки. Так работал и талантливый Бурдель. Гениальный Роден,
чтобы не отвлекаться от работы, бросил курение. Великий Сезанн свыше сорока
лет работал с утра до захода солнца, а за день до смерти мечтал о том, чтобы
закончить портрет своего садовника. Мане свой первый шедевр, большое
полотно «Завтрак на траве», создал, когда ему был тридцать один год.
Основатель импрессионизма Клод Моне за летний сезон написал двадцать
больших этюдов Руанского собора. Я внимательно изучил один из этих этюдов.
В некоторых его местах я насчитал семь слоев густой краски. Это большая
трудоемкая работа. Таков был труд отца новой импрессионистской техники! Не
знал отдыха и одержимый, психически больной Ван Гог.
Все большие французы были одержимы культом труда. Я понял, что только
таким трудом можно было создать столь высокую и богатую культуру, которой
увлекаются народы всего мира.
Федер обладал чудесным даром утешать и успокаивать
людей, попавших в беду. Делал он это просто и великодушно.
— Вам, дорогой доктор, надо обязательно спасти этого молодого, талантливого
художника от наступающего на него безжалостного туберкулеза!..
— Хорошо, — сказал доктор.
— Ну-ка, — обратился он ко мне, — покажитесь.
Я начал раздеваться. Вежливо с нами попрощавшись, Мещанинов ушел.
Внимательно осмотрев меня, доктор задумался и, погодя, сказал:
— Здорово, молодой человек, вас потрепал Париж… Вам придется срочно
уехать.
— Дорогой доктор, — ответил я, — это невозможно. Нужны большие деньги, а
их у меня нет.
— Глупости, — поморщился доктор. — Надо во что бы то ни стало уехать. Не
откладывая.
И, глядя мне в лицо, с покоряющей страстностью добавил:
— Вы, молодые художники, знаете только фасадный Париж: замечательные
музеи, блестящие вернисажи, шумные веселые кафе, а мы, врачи, знаем другую
сторону Парижа — унылые туберкулезные диспансеры, больницы и мрачные
городские кладбища.
И, прервав себя, он спросил меня:
— Где вы родились?
— На Украине.
— Чудесно! Поживите с годик на Украине, и вы расцветете, как куст сирени
весной.
Он замолк. Встал, прошелся по комнате. Затем, подойдя ко мне, понизив голос,
продолжал:
— Поглядите!
Он указал на висевшие на стенах картины.
Все это работы
сгоревших в Париже молодых жизней… Погибшие мечты и умершие
иллюзии…
Пока что — вас полечу.
Сделаю вам противотуберкулезную прививку и дам вам флакон с мясным
экстрактом. Вы окрепнете и поедете в Россию с розовым лицом.
--------------
Художники хорошо знали доктора и его грустную коллекцию и тепло о нем
отзывались. Несомненно, что во врачебной и моральной помощи, которую
доктор оказывал больным художникам, он находил смысл своей жизни.
Толстяк трогательно оживал, когда говорил о своей редкостной коллекции.
Я
всегда охотно слушал его, хотя знал уже все печальные истории, связанные с
именами рано умерших художников.
— Вы внимательно поглядите, — говорил он, — на эти чудесные пейзажи. Их
написал человек со светлой и чистой душой. Русский художник Матинский.
В Париже (1911–1913)
Он подошел к группе красивых по цвету полотен. Лицо его выражало глубокую
грусть.
— Вспоминаю, — сказал он строго и отрывисто, — я долго не отдавал его
смерти, но в этой неравной борьбе врач не всегда побеждает.
Он снял со стены голубой дымчатый пейзаж, долго и любовно в него
вглядывался. Глаза его увлажнились. Потом, обратившись ко мне, сказал:
— Подержите его. Не бойтесь. Близко поглядите, как написаны небо и клены.
Я взял этюд и внимательно разглядел его. В нем было что-то от Коро и
Левитана.
— Да, — сказал я, — удивительно тонко и поэтично!
Несколько минут он молчал. Потом рассказал, как жил, работал и умер автор
этого прекрасного пейзажа. Доктор часто замолкал, подбирая точно
передающие его мысли слова.
— Это был, — начал он свой печальный рассказ, — худой, чуть сутулый, с
горящими карими глазами молодой человек. Работал он, как одержимый,
забывая о еде. Знаменитый Альберт Боннар, увидев на выставке этюды
Матинского, влюбился в них. Он даже мечтал купить один из них. Матинский
был счастлив. Но смерть помешала этой покупке.
— Матинский, — продолжал доктор, — умер за работой и, когда я приехал в
знаменитый грязный «Ля Рюш», я нашел Матинского уже мертвым. Он лежал
на диванчике в халате с распростертыми руками. Точно он боролся со смертью.
В руке его была кисть. Вся палитра была залита кровью. Незабываемая картина!
===========
Однажды, придя к доктору за мясным флаконом, я в кабинете застал пожилого
человека в золотых очках. Лицо его мне показалось усталым.
Представляя его, толстяк с гордостью произнес:
— Знакомьтесь, месье Нюренберг. Это профессор Пастеровского института,
бывший ассистент Мечникова, изобретатель «антитуберкулина», которым я вас
лечу, всеми уважаемый Марморек.
дожившим до нашего
времени известным художником — Гарпиньи. Это глубокий старик. Но годы
его пощадили и обошлись с ним весьма мягко. Его глаза, движения и, особенно,
речь — меня удивили. Столько в них было молодости и жара! А знаете в чем
секрет его устойчивой жизнеспособности? — спросил меня профессор, и, не
дождавшись моего ответа, сказал: — Почти всю жизнь он жил и работал на
чистом воздухе… В Барбизонском лесу. Так жили и работали его великие
друзья — Руссо, Коро, Милле. Барбизонские художники не знали грудных
болезней и умирали стариками. Прочтите внимательно их биографии, и вы меня
поймете…
Помолчав, добавил:
— Я склоняю голову перед этими мудрецами.
Ушел я от моих врачей с отчаянием в душе.
За нашим столом близкие друзья: Мещанинов, Федер, Инденбаум и Малик.
В пять часов подошел первый покупатель. В кремовом костюме и
светло-коричневой шляпе. И на ломаном французском языке спросил нас:
— Вы — авторы этих картин?
— Да, — гордо ответили мы.
Он долго смотрел на этюды, на нас и выбрал два пейзажа: «Осенние виды
Парижа».
— Скажите, художники, — спросил он, — вы пишете свои картины в новом
стиле?
— Да, в новом, импрессионистском и постимпрессионистском стиле, — смело
ответил Ося.
— И сколько вы хотите за эти два пейзажа, написанные в новом стиле? —
спросил он.
— Семьдесят франков, — не задумываясь, отвечал Ося.
— Я их возьму, — спокойно сказал покупатель.
В Париже (1911–1913)
— И хорошо сделаете, — заметил Ося.
— Вы, месье, обратите внимание на
небо, — прибавил он. — Чудесное! Это лучшее живописное место в пейзаже.
Покупатель вынул из кармана бумажник, порылся в нем и, отсчитав семьдесят
франков, передал их Осе.
С непередаваемым достоинством Ося взял деньги и спокойно сказал: «Мерси,
месье».
До вечера мы еще продали два маленьких этюдика по двадцать пять франков. В
кармане у Оси уже было сто двадцать франков.
------------------
Я ходил по залам, долго и близко разглядывая
каждое полотно. Впитывая в себя искусство, дающее радость, смысл, веру и
творческую жизнь. Два с половиной года я учился у этих замечательных, покоривших уже весь мир мастеров. И теперь, перед отъездом, пришел для того,
чтобы склонить перед ними голову и выразить им мою душевную
благодарность.
Я вспомнил их трагическую жизнь, неустанную, тяжелую борьбу за свое
творчество, за право жить и работать так, как они хотели. И мои глаза, я
чувствовал, увлажнились.
Особенно тяжелую жизнь прожили такие великие мастера, как Мане, Сезанн,
Гоген, Ван Гог и Тулуз-Лотрек…
Да и другие мастера Писсарро, Ренуар и
Сислей не знали счастливых дней и легких лет.
Долго, долго я буду вспоминать
их вдохновенное, блестящее, дающее радость и счастье людям искусство.
После Люксембурга я решил сходить на монпарнасское кладбище и положить
на могилу моих дорогих Мопассана и Бодлера несколько астр.
------
Я решил попрощаться также и с памятником Бартоломео. Называется он
«Мертвым» и находится на знаменитом кладбище Пер-Лашез.
.
---------------
Когда я приехал на Северный вокзал, друзья уже были в сборе. Пришел и
скульптор Инденбаум, старый и искренний друг, умевший в тяжелые минуты
утешать меня. Пришел и Леон, натурщик, никогда не расстававшийся с нами.
Все пришли — Мещанинов, Федер, Малик.
---------------
Чтобы обесценить импрессионистскую школу, наши искусствоведы
утверждали, что ее влияние на русских художников незначительно. Обычно
упоминались только имена нескольких художников: Коровина, Грабаря,
Малявина и Архипова.
Редко кто упоминал таких ярко выраженных импрессионистов, как БорисовМусатов, Сарьян, Кузнецов, Сапунов, Судейкин, Крымов (в последний период),
Браз, весь «Бубновый валет» (Кончаловский, Машков, Фальк, Лентулов,
Осмеркин и Рождественский), Сергей Герасимов, Кустодиев. Не следует забывать, что в 1974 году импрессионизму исполнится 100 лет!
-----------------
В центральном мотиве трапезы на берегу моря в работах Нюренберга «Завтрак
Саломеи» и «Пир Саломеи» нельзя не увидеть сходство с картиной Матисса
«Luxe, Calme et Volupté» («Роскошь, покой и наслаждение», 1904). Ее название
автор заимствовал из стихотворения Ш. Бодлера «Приглашение к
путешествию». Нюренберг, как и многие художники начала века, увлекся
образом Саломеи – героини одноименной драмы Оскара Уайльда. Однако оба
панно Нюренберга словно навеяны стихотворением Бодлера:
Взгляни на канал,
Где флот задремал:
Туда, как залетная стая,
Свой груз корабли
От края земли
Несут для тебя, дорогая…
(пер. Д. Мережковского)
А трагический образ иудейской принцессы стал для художника лишь поводом
для решения формальных декоративных и композиционных задач, которые он
осуществляет в духе Матисса.
Нюренберг чередует изображения лежащих,
сидящих, стоящих, присевших на корточки обнаженных женских фигур в
разнообразных поворотах и позах и располагает их как на фризе, вдоль
горизонтальной плоскости холста или по кругу, создавая впечатление ритма
плавной мелодии или движения хоровода. В прошлом сцены с изображением
обнаженных на фоне природы трактовались как воплощение идиллического
мифа об утраченном земном рае, первозданной гармонии природы и человека.
Живописные работы художника мало похожи на реальные картины и, скорее,
представляли «мечту, вдохновленную реальностью» (Матисс).
А. Нюренберг. 1915. Пир Саломеи. Холст, масло
------------------------------------
— Ваш литературный псевдоним?
— А. Курганный.
Вот что я написал о кубистах.
Отцом кубистов следует считать не Брака, а Сезанна.
Брак только развил
известную формальную идею Сезанна: «Трактуйте природу посредством
цилиндра или шара и конуса, причем все должно быть приведено в перспективу,
чтобы каждая сторона всякого предмета, всякого плана была направлена к
центральной точке».
Брак довел эту идею до логического предела, придав ей
объективный характер.
Название «кубизм» это течение получило совершенно случайно, как случайно
получил свое название импрессионизм.
На том же основании открытие Брака
можно было назвать «цилиндризмом» или «шаризмом».
В основном, кубизм является реакцией против импрессионизма.
Импрессионизм — школа, существующая уже около ста лет. Школа, выросшая
на открытиях ряда великих художников Ватто, Тернера, Бонингтона, Делакруа и Моне, знаменитых спектральных открытиях французских физиков.
Школа,
научившая художника чувствовать и выражать современность.
Импрессионисты развили и расширили палитру, дав новое звучание слову
«цвет». Художники начал писать красками всего спектра.
Стали использовать
желтые, оранжевые, красные, зеленые, лиловые и особенно синие краски
(передающие глубину воздуха).
Кубисты упростили палитру, оставив только землянистые охры, умбру и
черную краску. Краски, нужные для характеристики формы.
Сезанн не был
таким кубистом.
Его палитра — одна из богатейших в истории живописи.
В
своих выступлениях кубисты заявляют, что они стремятся создать искусство,
где основой будет поэзия формы.
Они говорят: «Импрессионисты показали
поэзию цвета, мы покажем поэзию формы».
Красивые слова.
Я глядел на
полотна Глеза, Метценже и Лефоконье и искал в них хоть слабые следы поэзии,
но их не нашел. Это только технические опыты, которыми кубисты человека с
его страстями, радостями и страданиями никогда не передадут.
Кубисты
помышляют писать портреты. Но это им противопоказано. Они отказались от
линии и разрушили контур. Их тематика очень бедна.
Тематика отца кубизма
Сезанна велика и богата.
Заслугой кубистов являлось их постоянное стремление придать фактуре
живописное значение, но и тут они показали себя бессильными.
Часто, когда не
хватало живописных средств, они прибегали к помощи реальных предметов и
вещей, наклеивая их на холст. Таким образом, живопись была как бы
дискредитирована.
-------------
В тот же исторический вечер в «Ротонде» Федер меня познакомил с известным
художником, старым парижанином — Александром Альтманом.у Альтмана.
У него была большая, великолепная, со стеклянным потолком мастерская. На стенах висели старинные ковры и в золотых рамах его работы. Посредине мастерской стояли два больших винтовых мольберта. В углу стоял небольшой стол с двумя креслами. На столе красовались две с пестрыми наклейками бутылки и в дорогих блюдах закуски. . В городке под Парижем, где я живу летом, мэрия за мои долгие и честные труды одну улочку назвала рю Альтман
добавил:
— Я импрессионист. Ученик Моне, Писсаро, Сислея. Они мне дали знания, технику, методы. И любовь, и искренность.
-------------
известный пушкинист, собиратель реликвий Пушкина — Александр Онегин (Отто)
------------
в мастерскую ворвался Мещанинов
.
— Вставайте, ребята! — выпалил он.
— Есть малярная работа! В Малаховке.
И, тяжело переводя дыхание, добавил:
— В кармане путевка… Дал ее мой приятель, секретарь Союза Строительных
Работ — Лабуле.
Понизив голос, добавил:
— Только не медлите! В девять часов надо уже быть на работе.
И исчез. Точно сон наяву.
Мы быстро оделись, наспех позавтракали и, захватив рабочие халаты и
папиросы, бросились на улицу, где нас ждал вспотевший Мещанинов.
На вокзале наш бригадир, наполненный геройским воодушевлением, втолкнул
нас в первый попавшийся вагон старомодного поезда и громко сказал:
— Помните, ребята, отныне вы не художники из «Ротонды», а маляры из
строительного Союза.
Потом, помолчав, добавил:
— Забудьте на один день о Мане, Ренуаре и Сезанне…
Через десять минут невзрачный паровоз уныло взревел и наш поезд, с
наигранной живостью, понесся в Малаховку, куда мы благополучно прибыли в
9 часов утра.
Малаховка (Malakoff) — небольшой тихий городок. Увидев его, я вспомнил
поэтические пейзажи замечательного Писсарро.
===============
Захотелось написать богатый по форме и цвету натюрморт (вазу, цветы и
фрукты). Но у нас было мало денег. Надо было довольствоваться скромной
натурой. Решили купить недорогой букет цветов За дело взялся Малик. Он
отправился на толкучку Муфтарку к знакомой цветочнице и купил большой
красивый букет цветов, уплатив только один франк. Мы безмерно наслаждались живописью. Мы писали на старых, записанных полотнах. Широко пользуясь прокладками и фактурными приемами, работали, как одержимые. Меня поражала моя палитра, заполненная ярчайшими красками, которых раньше мне не удавалось достигнуть. Я старался передать тональность каждого цветка, каждого лепестка. Это был нелегкий, но благодарный труд. И вдруг мне пришла в голову мысль, что каждая краска, положенная на холст, таит в себе какую-то музыкальность и может быть изображена какой-то нотой… И что вообще живопись — это музыка, изображенная красками, формой и мыслями, сложными и тонкими отношениями.
Работы таких великих мастеров карикатуры и шаржа, как Домье, Гаварни, Форен, Стенлейн (он же замечательный плакатист), могли бы украсить стены любого художественного музея.
мы, напевая украинские песенки, увлеченно работали
а большая желтая вывеска с синей надписью: «Мать с очками».Вспоминая о матери обжорки, я часто думал, что судьба мне ее послала как милость Я и Жак написали для нее два натюрморта. Жак написал белую вазочку с красными тюльпанами и лимонными нарциссами. Я — голубое блюдо, до верха наполненное красными раками, и рядом с ними — толстую бутылку сидра.
Через три месяца Джоконду принес в Лувр работавший там столяр. Итальянец. Его арестовали и судили. Похищение Джоконды он объяснил патриотическим желанием забрать ее и передать в Италию как национальное богатство своей родины.
Я вспомнил своего друга — скульптора Жозефа Бернара, работающего по десять часов в сутки. Так работал и талантливый Бурдель. Гениальный Роден, чтобы не отвлекаться от работы, бросил курение. Великий Сезанн свыше сорока лет работал с утра до захода солнца, а за день до смерти мечтал о том, чтобы закончить портрет своего садовника. Мане свой первый шедевр, большое полотно «Завтрак на траве», создал, когда ему был тридцать один год. Основатель импрессионизма Клод Моне за летний сезон написал двадцать больших этюдов Руанского собора. Я внимательно изучил один из этих этюдов. В некоторых его местах я насчитал семь слоев густой краски. Это большая трудоемкая работа. Таков был труд отца новой импрессионистской техники! Не знал отдыха и одержимый, психически больной Ван Гог.
Все большие французы были одержимы культом труда. Я понял, что только таким трудом можно было создать столь высокую и богатую культуру, которой увлекаются народы всего мира.
Федер обладал чудесным даром утешать и успокаивать людей, попавших в беду. Делал он это просто и великодушно.
— Вам, дорогой доктор, надо обязательно спасти этого молодого, талантливого художника от наступающего на него безжалостного туберкулеза!..
— Хорошо, — сказал доктор.
— Ну-ка, — обратился он ко мне, — покажитесь.
Я начал раздеваться. Вежливо с нами попрощавшись, Мещанинов ушел. Внимательно осмотрев меня, доктор задумался и, погодя, сказал:
— Здорово, молодой человек, вас потрепал Париж… Вам придется срочно уехать.
— Дорогой доктор, — ответил я, — это невозможно. Нужны большие деньги, а их у меня нет.
— Глупости, — поморщился доктор. — Надо во что бы то ни стало уехать. Не откладывая.
И, глядя мне в лицо, с покоряющей страстностью добавил:
— Вы, молодые художники, знаете только фасадный Париж: замечательные музеи, блестящие вернисажи, шумные веселые кафе, а мы, врачи, знаем другую сторону Парижа — унылые туберкулезные диспансеры, больницы и мрачные городские кладбища.
И, прервав себя, он спросил меня:
— Где вы родились?
— На Украине.
— Чудесно! Поживите с годик на Украине, и вы расцветете, как куст сирени весной.
Он замолк. Встал, прошелся по комнате. Затем, подойдя ко мне, понизив голос, продолжал:
— Поглядите!
Он указал на висевшие на стенах картины.
Все это работы сгоревших в Париже молодых жизней… Погибшие мечты и умершие иллюзии…
Пока что — вас полечу. Сделаю вам противотуберкулезную прививку и дам вам флакон с мясным экстрактом. Вы окрепнете и поедете в Россию с розовым лицом.
--------------
Художники хорошо знали доктора и его грустную коллекцию и тепло о нем отзывались. Несомненно, что во врачебной и моральной помощи, которую доктор оказывал больным художникам, он находил смысл своей жизни.
Толстяк трогательно оживал, когда говорил о своей редкостной коллекции.
Я всегда охотно слушал его, хотя знал уже все печальные истории, связанные с именами рано умерших художников.
— Вы внимательно поглядите, — говорил он, — на эти чудесные пейзажи. Их написал человек со светлой и чистой душой. Русский художник Матинский. В Париже (1911–1913)
Он подошел к группе красивых по цвету полотен. Лицо его выражало глубокую грусть.
— Вспоминаю, — сказал он строго и отрывисто, — я долго не отдавал его смерти, но в этой неравной борьбе врач не всегда побеждает.
Он снял со стены голубой дымчатый пейзаж, долго и любовно в него вглядывался. Глаза его увлажнились. Потом, обратившись ко мне, сказал:
— Подержите его. Не бойтесь. Близко поглядите, как написаны небо и клены.
Я взял этюд и внимательно разглядел его. В нем было что-то от Коро и Левитана.
— Да, — сказал я, — удивительно тонко и поэтично!
Несколько минут он молчал. Потом рассказал, как жил, работал и умер автор этого прекрасного пейзажа. Доктор часто замолкал, подбирая точно передающие его мысли слова.
— Это был, — начал он свой печальный рассказ, — худой, чуть сутулый, с горящими карими глазами молодой человек. Работал он, как одержимый, забывая о еде. Знаменитый Альберт Боннар, увидев на выставке этюды Матинского, влюбился в них. Он даже мечтал купить один из них. Матинский был счастлив. Но смерть помешала этой покупке.
— Матинский, — продолжал доктор, — умер за работой и, когда я приехал в знаменитый грязный «Ля Рюш», я нашел Матинского уже мертвым. Он лежал на диванчике в халате с распростертыми руками. Точно он боролся со смертью. В руке его была кисть. Вся палитра была залита кровью. Незабываемая картина!
===========
Однажды, придя к доктору за мясным флаконом, я в кабинете застал пожилого человека в золотых очках. Лицо его мне показалось усталым. Представляя его, толстяк с гордостью произнес:
— Знакомьтесь, месье Нюренберг. Это профессор Пастеровского института, бывший ассистент Мечникова, изобретатель «антитуберкулина», которым я вас лечу, всеми уважаемый Марморек.
дожившим до нашего времени известным художником — Гарпиньи. Это глубокий старик. Но годы его пощадили и обошлись с ним весьма мягко. Его глаза, движения и, особенно, речь — меня удивили. Столько в них было молодости и жара! А знаете в чем секрет его устойчивой жизнеспособности? — спросил меня профессор, и, не дождавшись моего ответа, сказал: — Почти всю жизнь он жил и работал на чистом воздухе… В Барбизонском лесу. Так жили и работали его великие друзья — Руссо, Коро, Милле. Барбизонские художники не знали грудных болезней и умирали стариками. Прочтите внимательно их биографии, и вы меня поймете… Помолчав, добавил: — Я склоняю голову перед этими мудрецами.
Ушел я от моих врачей с отчаянием в душе.
За нашим столом близкие друзья: Мещанинов, Федер, Инденбаум и Малик.
В пять часов подошел первый покупатель. В кремовом костюме и светло-коричневой шляпе. И на ломаном французском языке спросил нас:
— Вы — авторы этих картин?
— Да, — гордо ответили мы.
Он долго смотрел на этюды, на нас и выбрал два пейзажа: «Осенние виды Парижа».
— Скажите, художники, — спросил он, — вы пишете свои картины в новом стиле?
— Да, в новом, импрессионистском и постимпрессионистском стиле, — смело ответил Ося.
— И сколько вы хотите за эти два пейзажа, написанные в новом стиле? — спросил он.
— Семьдесят франков, — не задумываясь, отвечал Ося.
— Я их возьму, — спокойно сказал покупатель. В Париже (1911–1913)
— И хорошо сделаете, — заметил Ося.
— Вы, месье, обратите внимание на небо, — прибавил он. — Чудесное! Это лучшее живописное место в пейзаже.
Покупатель вынул из кармана бумажник, порылся в нем и, отсчитав семьдесят франков, передал их Осе. С непередаваемым достоинством Ося взял деньги и спокойно сказал: «Мерси, месье». До вечера мы еще продали два маленьких этюдика по двадцать пять франков. В кармане у Оси уже было сто двадцать франков.
------------------
Я ходил по залам, долго и близко разглядывая каждое полотно. Впитывая в себя искусство, дающее радость, смысл, веру и творческую жизнь. Два с половиной года я учился у этих замечательных, покоривших уже весь мир мастеров. И теперь, перед отъездом, пришел для того, чтобы склонить перед ними голову и выразить им мою душевную благодарность. Я вспомнил их трагическую жизнь, неустанную, тяжелую борьбу за свое творчество, за право жить и работать так, как они хотели. И мои глаза, я чувствовал, увлажнились. Особенно тяжелую жизнь прожили такие великие мастера, как Мане, Сезанн, Гоген, Ван Гог и Тулуз-Лотрек…
Да и другие мастера Писсарро, Ренуар и Сислей не знали счастливых дней и легких лет.
Долго, долго я буду вспоминать их вдохновенное, блестящее, дающее радость и счастье людям искусство. После Люксембурга я решил сходить на монпарнасское кладбище и положить на могилу моих дорогих Мопассана и Бодлера несколько астр.
------
Я решил попрощаться также и с памятником Бартоломео. Называется он «Мертвым» и находится на знаменитом кладбище Пер-Лашез. .
---------------
Когда я приехал на Северный вокзал, друзья уже были в сборе. Пришел и скульптор Инденбаум, старый и искренний друг, умевший в тяжелые минуты утешать меня. Пришел и Леон, натурщик, никогда не расстававшийся с нами. Все пришли — Мещанинов, Федер, Малик.
---------------
Чтобы обесценить импрессионистскую школу, наши искусствоведы утверждали, что ее влияние на русских художников незначительно. Обычно упоминались только имена нескольких художников: Коровина, Грабаря, Малявина и Архипова.
Редко кто упоминал таких ярко выраженных импрессионистов, как БорисовМусатов, Сарьян, Кузнецов, Сапунов, Судейкин, Крымов (в последний период), Браз, весь «Бубновый валет» (Кончаловский, Машков, Фальк, Лентулов, Осмеркин и Рождественский), Сергей Герасимов, Кустодиев. Не следует забывать, что в 1974 году импрессионизму исполнится 100 лет!
-----------------
В центральном мотиве трапезы на берегу моря в работах Нюренберга «Завтрак Саломеи» и «Пир Саломеи» нельзя не увидеть сходство с картиной Матисса «Luxe, Calme et Volupté» («Роскошь, покой и наслаждение», 1904). Ее название автор заимствовал из стихотворения Ш. Бодлера «Приглашение к путешествию». Нюренберг, как и многие художники начала века, увлекся образом Саломеи – героини одноименной драмы Оскара Уайльда. Однако оба панно Нюренберга словно навеяны стихотворением Бодлера: Взгляни на канал, Где флот задремал: Туда, как залетная стая, Свой груз корабли От края земли Несут для тебя, дорогая… (пер. Д. Мережковского)
А трагический образ иудейской принцессы стал для художника лишь поводом для решения формальных декоративных и композиционных задач, которые он осуществляет в духе Матисса.
Нюренберг чередует изображения лежащих, сидящих, стоящих, присевших на корточки обнаженных женских фигур в разнообразных поворотах и позах и располагает их как на фризе, вдоль горизонтальной плоскости холста или по кругу, создавая впечатление ритма плавной мелодии или движения хоровода. В прошлом сцены с изображением обнаженных на фоне природы трактовались как воплощение идиллического мифа об утраченном земном рае, первозданной гармонии природы и человека. Живописные работы художника мало похожи на реальные картины и, скорее, представляли «мечту, вдохновленную реальностью» (Матисс).
А. Нюренберг. 1915. Пир Саломеи. Холст, масло
Комментариев нет:
Отправить комментарий