Айн Рэнд
(1905-1982)
Двое,
которых мы будем называть БАС и ТЕНОР, сидят друг перед другом за столом. Перед
каждым – книги с закладками, газетные вырезки, фотографии. Иногда они
произносят свои мини-монологи, глядя друг на друга, иногда – глядя в камеру.
БАС: Послушайте, вы не знаете, кто там наверху выбирает
темы для наших программ? Почему никогда не спросят нас самих, о чём бы мы
хотели поговорить?
ТЕНОР: А я как раз предпочитаю такой порядок.
Разве пришло бы мне когда-нибудь в голову выбрать темой Айн Рэнд? Почему именно
она, почему не какая-нибудь другая литературная знаменитость? Но, получив
задание, я на месяц погрузился в её судьбу, и мне открылось множество ярких
характеров, драматических коллизий, непредсказуемых вспышек страстей.
БАС: Да что же нового мы можем рассказать
телезрителям о знаменитой писательнице, чьи романы выходили и выходят
стотысячными тиражами, о которой были написаны сотни статей и книг, даже
поставлен фильм с участием превосходных актёров?
ТЕНОР: Никто и не ждёт от нас чего-то нового. В
греческих трагедиях, как вы знаете, кроме действующих лиц, на сцене – или рядом
– присутствовал хор, который комментировал происходящее, выражал сочувствие или
гнев, одобрение или осуждение. Мы с вами и есть такой маленький хор из двух голосов,
которому следует прокомментировать драму, разыгравшуюся в жизни.
БАС: Была бы моя воля, я бы половину передачи
посвятил детству и юности Айн Рэнд, или скорей – Алисы Розенбаум. Взорванная
революцией Россия – вот где полыхали трагедии высокого накала, действовали
герои и злодеи, решались судьбы народов и поколений. Сколько ей было, когда
рухнула монархия?
(1905-1982)
ТЕНОР: Двенадцать. Пережить в таком возрасте
голод, страх, зрелище замёрзших трупов на улицах – конечно, это должно было
оставить глубокий след в её душе. Её отец, богатый аптекарь, имел все основания
опасаться мести тех, «кто был ничем, а стал всем». Это просто чудо, что семья
не была выслана или арестована и Айн успела получить образование в
Петербургском университете, когда там ещё преподавали известные российские
профессора.
БАС: Всё же у меня возникло впечатление, что уже
тогда она выносила приговоры изучаемым философам с решительностью какого-нибудь
чекиста. Конечно, любой студент вправе предпочесть логичного Аристотеля
идеалисту Платону. Но заявлять впоследствии, что Платон был предтечей и
создателем идеологии коммунизма – это уже в духе тех самых комиссаров, которые
любили валить всех несогласных с ними в единую категорию – врагов и ставить их к стенке.
ТЕНОР: Тем более что судьба её самой не
укладывалась в рамки логики. Её ангел-хранитель должен был летать над её
головой, не смыкая глаз. Выбраться из Советской России в Латвию, получить там
американскую визу – в 1925 году это уже было чудом невозможным без
вмешательства высших сил.
БАС: Что меня поражает в этой женщине –
целеустремлённость. Какая нужна была самоуверенность, чтобы с первых дней в
Америке посвятить себя литературной карьере! И она ведь таки явилась в
Голливуд, и ей стали подбрасывать задания по обработке сценариев. Неужели её английский
был на таком уровне, что она могла считаться профессионалом? Я уверен, что на
первых порах кто-то должен был помогать ей, кто-то редактировал её тексты. Но
нигде в воспоминаниях она не упоминает об этом. О, она умела вычёркивать из
своей жизни людей, вычёркивать всё, что умаляло ореол её величия.
ТЕНОР: Не могла ли она получить помощь от своего
жениха, Фрэнка О’Коннора? Ведь они познакомились уже через год после её
приезда, когда он снимался в массовке фильма «Царь царей».
БАС: Фрэнк? По всем свидетельствам, он был высок,
красив, добр, тактичен, но образованностью не блистал. Сын канадского сталевара,
пьяницы, рос в большой семье, после смерти матери шатался по всему свету,
берясь за любую работу. Английские слова писал так, как слышал, грамотеем его
не назовёшь. Любопытная деталь: в письме брату он описал свою первую встречу с
«забавной и милой девушкой из России, которая говорила с таким акцентом, что он
не мог понять ни слова».
ТЕНОР: Тем не менее, они поженились и прожили
вместе всю жизнь. Их семейный кораблик выдержал бури, выпавшие им на долю. А их
было немало. Друзья, знавшие обоих, говорили, что присутствие мужа было
необходимо для Айн Рэнд. Она поминутно брала его руку, спрашивала совета,
согласия.
БАС: Мне запомнилось объяснение этого союза,
данное самой проницательной мемуаристкой, Барбарой Бранден. Где эта страница?
А-а, вот: «Чтобы чувствовать себя в безопасности, Айн Рэнд было необходимо
держать под контролем всё, что её окружало, доминировать над всеми людьми,
устанавливать для них правила поведения. Она вышла за Фрэнка именно потому, что
он был во всём послушен ей, не представлял угрозы для её защитной раковины».
Добавлю от себя – имелась и ещё одна немаловажная причина. Их брак был заключён
весной 1929 года за день или два до срока истечения визы. Если бы она не вышла
замуж за американского гражданина, ей грозила депортация обратно в Россию.
ТЕНОР: И Америка лишилась бы одной из самых своих
знаменитых писательниц ХХ века. Впрочем, и без депортации её литературная
карьера могла бы оборваться в самом начале. В середине 1930-х, в издательстве
«Макмиллан», редактор-коммунист яростно протестовал против публикации её романа
«Мы, живые», объявлял его клеветой на советскую Россию. Засилье левых в
литературных кругах тогда было ещё сильнее, чем сегодня.
БАС: С этим романом позднее вышла занятная
история. В 1942 году в фашистской Италии было решено снять фильм по нему и
использовать как антикоммунистическую пропаганду. В картине снялись две
знаменитости, Алида Валли и Россано Брази. Она шла в Италии с успехом, но в
Германии немедленно разглядели, что сценарий не столько против коммунизма,
сколько против любой диктатуры. Из Берлина пришёл приказ немедленно прекратить
демонстрацию фильма. Но после войны Госдепартамент США предъявил итальянцам иск
за кражу интеллектуальной собственности, и Айн Рэнд получила авторский гонорар,
на который купила себе норковую шубу.
ТЕНОР: Но настоящая слава пришла к ней, конечно, в
середине 1940-х, после выхода романа «Источник». Этой книгой зачитывались
поколения американцев, зачитываются и до сих пор. В центре, как вы помните, –
романтический герой, гениальный архитектор, пробивающий своим талантом путь
наверх. Не поддающийся никаким требованиям изменять свои творения, доходящий до
того, что взрывает дом, построенный с отклонениями от его замысла. И, конечно,
только такого может полюбить гордая и своенравная героиня. Недаром Айн Рэнд в
детстве с упоением читала Гюго и Ростана. Когда в 1948 году Голливуд начал
работу над экранизацией романа, взяв на главные роли Гари Купера и Патрицию Нил,
Рэнд грозила режиссёру и продюсеру дойти до суда, если хоть одна строчка или
одна сцена в её сценарии будут изменены.
БАС: Когда я посмотрел этот фильм, мне очень
хотелось спросить постановщиков: «Сами-то вы верите, что в сегодняшней Америке
найдутся двенадцать присяжных, которые вынесут оправдательный приговор
человеку, взорвавшему дом, построенный для бедноты, и признавшемуся в этом?».
Он, видите ли, такой чувствительный художник, что не мог стерпеть изменений,
внесённых в его архитектурный проект.
ТЕНОР: Действительно, в фильме, где всё так зримо,
эта коллизия получилась огрублённой. Но в книге повествование остаётся
подёрнутым туманом художественного вымысла, и читателю легче принять подобный
поворот сюжета.
БАС: Вы упомянули Гюго, Ростана среди кумиров Айн
Рэнд. А кто ещё из писателей оказал на неё влияние? Она вступала в литературный
мир Америки, заполненный звёздами первой величины. Фолкнер, Шервуд Андерсон,
Перл Бак, Маргарет Митчел, Стейнбек, Фланнери О’Коннор, Карсон Маккалерс, Торнтон
Уайлдер, Фитцджеральд – всех и не упомнишь. Кажется, она не замечает их. В
книгах о ней я наткнулся на её презрительные реплики в адрес Хемингуэя и Томаса
Манна, Толстого и Солженицына, Ромена Роллана и Томаса Вулфа. Разницу между
историей и литературой она видела в том, что история представляет мир таким,
как он есть, а литература должна описывать таким, каким он должен быть. Это ли не формула социалистического реализма,
насаждавшегося в СССР? А кого ценила? Смешно сказать: автора детективов Микки
Спиллейна. И объясняла, чем её привлекали его романы: «У него всегда ясно, кто
хороший, кто плохой. Чётко: чёрное и белое. Серое меня не интересует».
ТЕНОР: Не так ли мы все в юности тянемся к чему-то
определённому, прочному? Полутона, многоголосье, непредсказуемость – всё это
начинаем ценить позже. Может быть, Айн Рэнд инстинктивно откладывала – забывала
– взрослеть? И когда перед ней предстал юный канадец, прочитавший «Источник»
сорок раз, знавший текст почти наизусть, могла ли она остаться равнодушной, дать
этому читателю затеряться в толпе других поклонников?
БАС: Ага – на сцене греческой трагедии появляется
герой. Но заметили ли вы любопытное совпадение: Натан Бранден тоже был из
русско-еврейской эмигрантской семьи. Даже если он не знал русского, это должно
было сплести какую-то невидимую ниточку между ними. Иначе я не нахожу
объяснения тому, что высокомерная Айн Рэнд могла в первую же их встречу
проговорить всю ночь с желторотым юнцом, на двадцать пять лет моложе неё.
Комментариев нет:
Отправить комментарий