«Молодые львы» (англ. The Young Lions)1948 год. Ирвин Шоу

"Боюсь, что мое письмо может показаться бредом  сумасшедшего, 
 -  читал капитан Льюис, 
-  но  я  не  сумасшедший  и  не  хочу,  чтобы  меня  сочли
ненормальным. 
Я пишу эти строки  в  главном  читальном  зале  Нью-йоркской
публичной библиотеки на углу Пятой авеню и 42-й улицы в  пять  часов  дня.
 Передо мной на столе лежит экземпляр военного  кодекса  и  том  "Биографии
герцога Мальборо" Уинстона Черчилля,  а  сидящий  рядом  со  мной  мужчина
делает выписки из "Этики" Спинозы. 
Я пишу вам  об  этом  для  того,  чтобы показать, что я знаю, что делаю, 
и что  мой  рассудок  и  наблюдательность
никоим образом не ослабли..."
"Прежде всего, - 
 говорилось  дальше  в  письме,  написанном  неровным,
нервным почерком на тонкой бумаге, 
- я хочу заявить, что никто не  помогал
мне бежать из лагеря и никто не знал о моем намерении. 
Мою  жену  тоже  не нужно беспокоить, потому что с тех пор, как я приехал  в  Нью-Йорк, 
 я  ни разу не видел ее и не пытался установить с ней какую-либо связь. 
Я  должен
был сам разобраться в этом деле и не хотел, чтобы на мое решение  так  или
иначе повлияли какие-либо претензии или  чувства. 
Никто  в  Нью-Йорке  не
укрывал меня и не говорил со мной с тех пор, как я прибыл сюда две  недели
тому назад, и даже случайно я не  встречал  никого  из  знакомых. 
Большую
часть дня я бродил по городу, а ночевал в различных  отелях.  У  меня  еще
осталось семь долларов, на которые я смог бы прожить  дня  три-четыре,  но
постепенно я пришел к определенному решению, которому должен следовать,  и
больше откладывать не хочу".
"Я исследовал  причины  своего  поведения, 
-  читал  капитан  Льюис  в
отделении для офицеров тихо качавшегося на якорях парома,
 - и считаю,  что
могу честно и вразумительно изложить их. Непосредственной  причиной  моего
поступка является то, что я еврей. Большинство солдат  в  моей  роте  были
южане, почти без всякого образования. Их недружелюбное  отношение  ко  мне
уже начинало, мне кажется, исчезать, как  вдруг  оно  было  опять  раздуто
новым сержантом, назначенным к нам командиром взвода. И все же,  вероятно,
я поступил бы точно так же, если  бы  и  не  был  евреем,  хотя  последнее
обстоятельство привело к кризису  и  сделало  невозможным  мое  дальнейшее
пребывание в роте".
"Я считаю, - говорилось дальше в письме, - что мой  долг  сражаться  за
свою страну. Я не думал так, когда уходил из лагеря, но теперь сознаю, что
был неправ, что не  представлял  себе  ясно  обстановки,  потому  что  был
целиком  поглощен  собственными  неприятностями   и   ожесточился   против
окружавших меня людей. Мое состояние стало  невыносимым  после  того,  что
произошло в последний вечер моего пребывания в лагере.  Враждебность  роты
вылилась в ряд кулачных боев со мной. Меня вызвали  на  бой  десять  самых
здоровых солдат роты. Я чувствовал, что должен принять этот вызов.
   Я потерпел поражение в девяти боях, однако дрался честно  и  не  просил
пощады. В десятом бою мне удалось побить своего противника.  Он  несколько
раз сбивал меня с ног, но в конце концов я нокаутировал его. Это было моим
высшим торжеством за долгие недели боев.  Солдаты  роты,  наблюдавшие  все
бои, обычно оставляли  меня  лежать  на  земле  и  осыпали  поздравлениями
победителя. Однако на этот раз, когда я стал перед ними, надеясь, вероятно
по глупости, увидеть хоть искру восхищения или завистливого уважения после
всего, что я совершил, они, все как один, молча повернулись и ушли.  Когда
я остался один, мне показалось просто невыносимым, что все, что я  сделал,
все, что испытал ради того, чтобы завоевать себе место в  роте,  оказалось
совершенно напрасным.
   Вот тогда, глядя на спины удаляющихся людей, бок о бок с  которыми  мне
предстояло сражаться и, может быть, умереть, я и решил уйти.
   Теперь я понимаю, что был неправ. Я верю в нашу страну и в эту войну  и
считаю такие одиночные действия недопустимыми. Я должен воевать, но думаю,
что имею право просить  о  переводе  в  другую  дивизию,  где  меня  будут
окружать люди, для которых важнее убивать  солдат  противника,  чем  убить
меня.
   С уважением, рядовой армии США Ной Аккерман".