Борис Гольдштейн
Судьба виртуоза

http://berkovich-zametki.com/2006/Starina/Nomer7/Shtilman1.htm

Буся Гольдштейн… Начиная с 30-х годов, теперь уже прошлого века, наверное не было в Советском Союзе человека - профессионала или любителя музыки - который бы не знал этого имени. О его поразительном даровании и мастерстве восторженно отзывались такие гиганты музыкального мира, как Фриц Крейслер, Жак Тибо, Жозеф Сигети, Карл Флеш, Мирон Полякин, Сергей Прокофьев, Дмитрий Шостакович.

Подобно голосам великих певцов - Карузо, Шаляпина, Джильи, лишь несколько скрипачей ХХ века обладали редчайшим природным звуком - "тоном" как говорят специалисты. Буся Гольдштейн обладал этим даром сполна. Несмотря на большое количество юных скрипачей-виртуозов, воспитанных в классе П.С. Столярского (в Одессе) и профессорами А.И. Ямпольским и Л.М. Цейтлиным (в Москве), лишь немногие из них обладали подобным даром, даже те, которые впоследствии получили всемирную известность.
Буся Гольдштейн был одним из первых советских скрипачей, представлявших советское искусство на Международных конкурсах в Варшаве (Конкурс им. Венявского,1935г.), и в Брюсселе (Конкурс им. Эжена Изаи, 1937г.). В послевоенное время его игра всё реже звучала по радио и в концертных залах Москвы и Ленинграда.

В своей монографии "Борис Гольдштейн" (Иерусалим,1989г.), друг и биограф артиста Яков Сорокер писал: "Предположение о том, будто перед нами банальный случай вундеркинда, блеснувшего, подобно фейерверку, в детские годы, а затем не оправдавшего возложенных на него надежд, следует категорически отбросить…
С годами он превратился из чудо-ребёнка в зрелого мастера… Причиной дискриминации, то скрытой, то явной, были внешние объективные факторы и силы. Именно это побудило Гольдштейна в 1974 году, в зените своего мастерства, покинуть Советскую Россию и эмигрировать на Запад".

В чём же была причина очевидной дискриминации Гольдштейна? Яков Сорокер даёт понять, что эти "силы" были государственным антисемитизмом. В действительности, однако, государство этим "инструментом" всегда искусно пользовалось - манипулировало и балансировало. Ведь именно в советское время сделали успешные карьеры Эмиль Гилельс, Давид Ойстрах, шахматист Михаил Ботвинник, певцы Михаил Александрович и Марк Рейзен. Почему же Гольдштейн стал жертвой дискриминации? Ответы на все вопросы, надо полагать и сегодня лежат в архивах Министерства Культуры, Госконцерта и Московской Филармонии.
Конечно, Борис Гольдштейн был не единственной жертвой дискриминации.

Такие выдающиеся скрипачи, как Борис Фишман (1-я премия на 1-м Всесоюзном Конкурсе скрипачей, 1933г.), Самуил Фурер, Елизавета Гилельс, совершенно исчезнувший из музыкальной жизни - также воспитанник Столярского в Одессе Михаил Файнгет¹, окончивший свою жизнь артиста в качестве концертмейстера оркестра Театра Кукол Сергея Образцова. (Да и то, благодаря личному участию С.В. Образцова), остались для любителей музыки во всём мире "белым пятном". Из всей блестящей плеяды учеников Столярского, лишь карьера Давида Ойстраха оказалась "целесообразной", т.е. отвечающей интересам государства. И только ещё одному скрипачу, но уже другого поколения, удалось выйти на мировую эстраду во второй половине 50-х годов. Это был Леонид Коган. Цена за его известность была максимальной - это стоило ему многих лет жизни и подорванного здоровья.

Надо отметить, что и он, ко всему прочему, обладал правильным политическим инстинктом и был способен вписаться в советский художественный истэблишмент. Этими способностями совершенно не обладали ни Борис Гольдштейн, ни его вышеназванные коллеги. Всё, что они умели делать - это замечательно играть на скрипке. В коридорах власти они себя чувствовали совершенно потерянными, никто их там всерьёз не воспринимал. Там действовали иные законы, к искусству никакого отношения не имеющие. Гольдштейн был добрым, мягким и простодушным человеком. Он не умел лгать, изворачиваться, писать или подписывать постыдные статьи, всего того, что только и давало "пропуск наверх".
Вернёмся теперь вкратце к творческому пути замечательного артиста.

Борис Эммануилович Гольдштейн родился в Одессе 25 декабря 1922года В семье уже было двое детей - сестра Генриетта (родилась в 1911 году, (окончила Московскую Консерваторию по классу фортепиано у Феликса Блюмефельда. Интересно отметить, что впоследствии её внучка Анна Ашхарумова стала выдающейся шахматисткой и женой гроссмейстера Гулько), и старший брат Бориса Гольдштейна - Михаил (родился в 1917 году, впоследствии скрипач, композитор и педагог).
Их родители - Сара Иосифовна и Эммануил Абрамович, всю жизнь посвятили детям и стремились дать им достойное образование. Одно время они содержали частную мужскую гимназию, где сами и преподавали.²

В возрасте 5-ти лет Буся Гольдштейн начал свои занятия в классе легендарного одесского педагога Петра Соломоновича Столярского и уже через полгода публично исполнил программу из нескольких пьес. Даже для вундеркинда его быстрый творческий рост был необычен! После четырех лет занятий со Столярским семья Гольдштейнов переезжает в Москву, где Буся поступает в Особую детскую группу при Московской Консерватории, (позднее - Центральная Музыкальная Школа), в класс профессора А.И.Ямпольского. Теперь его поразительные успехи становятся достоянием всей музыкальной Москвы - он выступает с новыми для себя произведениями Баха, Паганини, а Концерт Мендельсона исполняет с оркестром Московского Радио.

В 1933 году в 11-летнем возрасте Буся Гольдштейн принимает участие в 1-м Всесоюзном Конкурсе скрипачей. Хотя из-за возраста он играл вне конкурса, но играл настолько ярко, что ему присваивается специальная премия (5000 рублей). На заключительном концерте присутствовали Сталин, Молотов, Киров. После концерта вождь пригласил к себе в ложу Бусю и сказал, что он играл лучше всех и даже объяснил, почему. Вскоре после этого Гольдштейнам была выделена отдельная квартира в новом доме на ул. Чкалова. "Всё казалось сказочным после кошмара, в котором мы жили прежде",- вспоминал артист много лет спустя.
В 1934 году, во время гастролей в Москве всемирно известного скрипача Яши Хейфеца^,3 Буся Гольдштейн предстал перед мировой знаменитостью и играл ему более получаса. До этого многих одарённых юных скрипачей Хейфец выпроводил почти сразу, так как они не сумели удовлетворительно сыграть гаммы во всех видах, требуемых Хейфецем до всего остального.

Буся Гольдштейн и Яков Хейфец

В классе Ямпольского Гольдштейн пробыл до 1936 года. Примерно за год до этого, в марте 1935 года, в Варшаве состоялся 1-й Международный Конкурс им. Генриха Венявского. Советский Союз представляли: 27-летний Давид Ойстрах и 14-летний Борис Гольдштейн. Третий участник - Борис Фишман - в день отъезда долго и безуспешно ждал машину, которая должна была доставить его на вокзал. Машина так и не пришла, и объяснений ему не было дано никогда.⁴
Победителями Конкурса стали - Жанет Невэ (1-я премия. Франция), Давид Ойстрах (2-я премия), Генри Темянка (3-я премия, Англия), Буся Гольдштейн (4-я премия). Вот что писал в заметке о Конкурсе в "Комсомольской правде" Давид Ойстрах: "…Зал умолк… В напряжённой тишине, приходя во всё больший энтузиазм, по окончании каждого номера программы, которая закончилась подлинным триумфом для моего юного товарища. Вопреки регламенту Конкурса, публика заставила Бусю несколько раз выходить на поклон". Это, безусловно, важное свидетельство такого авторитетного артиста, как Давид Ойстрах, бывшего к этому времени уже доцентом Московской Консерватории.

Судя по варшавской прессе, игра Буси произвела сенсацию. Его осаждали репортёры с просьбами об интервью. Обращались к нему и представители еврейской прессы. В одном из его ответов были такие слова: "Я люблю еврейскую музыку. Она такая выразительная и грустная…".
"Буся Гольдштейн покинул Варшаву любимцем публики, чтобы волею властей не вернуться в неё никогда" - писал в своей монографии Яков Сорокер.

Вскоре после Конкурса разногласия между профессором Ямпольским и родителями Буси привели к переходу Гольдштейна в класс профессора Л.М. Цейтлина. Дело касалось концертной работы юного скрипача и степени её активности. Профессор Ямпольский настаивал на обязательном посещении всей школьной программы и выступлениях на эстраде только в каникулярное и свободное от школы время, с чем категорически была не согласна мать Буси. "Вундеркинд должен играть концерты", - говорила она. "Дети более скромных способностей должны посещать все занятия. Иегуди Менухин⁵ в школу не ходит, а выступает на концертах", - добавляла она. Профессор Цейтлин отнёсся с полным пониманием существующей проблемы и старался помочь совместить занятия в школе с более полноценной концертной работой.

В 1937 году в Брюссель, для участия в Первом Международном Конкурсе им. Эжена Изаи (впоследствии - Конкурс им. Королевы Елизаветы), прибыла большая группа советских скрипачей - Давид Ойстрах, Борис Гольдштейн, Лиза Гилельс, Марина Козолупова, и Михаил Фихтенгольц. В жюри Конкурса были приглашены всемирно известные скрипачи и педагоги: Карл Флеш, Жак Тибо, Жозеф Сигети, Йено Хубай, Георг Кулленкампф, А.И. Ямпольский, сын Эжена Изаи - Антуан. В Конкурсе приняло участие 56 молодых скрипачей. Конкурс этот описан во многих книгах и статьях. Напомним лишь финальное распределение премий. 1-ю премию завоевал Давид Ойстрах, 2-ю - Рикардо Однопосов (Австрия), 3-ю - Елизавета Гилельс, 4-ю - Борис Гольдштейн, 5-ю - Марина Козолупова, 6-ю Михаил Фихтенгольц. После столь внушительной победы советское правительство дало разрешение на гастроли молодых артистов в Париже, Лондоне и Брюсселе.

1-й Ряд слева направо: Ойстрах, Сардо, Темянка, Буся Гольдштейн, Жанетт Нэвэ/16 лет!/ -она была Первой премией/ Ида Гендел/11 лет и гений,умерший в 27 лет Иосиф Хасид-тоже 11 лет. Странный был Конкурс Венявского в 1935! Доцент Ойстрах и ещё взрослые дяди и тёти и дети...

Отзывы критиков на выступления юного Буси Гольдштейна были всегда восторженными. Брюссельская "Ла Газетт" писала: "Маленький Гольдштейн станет великим". Более важным, чем восторги критиков были слова всемирно известного профессора Карла Флеша: "Буся Гольдштейн, чарующий скрипач, талант которого развился очень рано. Он играет поразительно".

Вскоре после возвращения в СССР вся группа молодых скрипачей была приглашена в США для выступлений в рамках Всемирной выставки в 1939 году. Этим гастролям не суждено было состояться из-за начала Второй мировой войны, однако имя Гольдштейна было вычеркнуто из списка участников гастролей задолго до этого.
В СССР в конце 30-х годов и до самого начала войны концерты Буси Гольдштейна триумфально проходили везде, где бы он не выступал. Казалось, что всё развивается вполне благополучно. Но началась война, а с ней и крутой поворот в столь успешно начавшейся карьере уже практически международно-признанного артиста.

После окончания Центральной музыкальной школы Борис Гольдштейн стал студентом Московской Консерватории. С началом Отечественной Войны Гольдштейн, как и все советские артисты, выступал на концертах с фронтовыми бригадами, играл бесчисленные "шефские" концерты на заводах и фабриках. Несмотря на такую занятость, он продолжал занятия в Консерватории. Как-то из-за несвоевременной сдачи экзамена по "Краткому курсу ВКП(Б)" Гольдштейн был отчислен из Консерватории тогдашним её директором В.Я. Шебалиным. Это случилось в 1943 году, когда Гольдштейну пришлось провести на базах Северного флота почти 6 месяцев! Все обращения Гольдштейна и профессора Цейтлина к высшим чиновникам не дали результата. Лишь пять лет спустя - после снятия Шебалина - новый директор Консерватории А.В.Свешников восстановил Гольдштейна в Консерватории и дал ему закончить курс в 1953 году! Совершенно очевидно, что уже во время войны высшие чиновничьи инстанции признали дальнейшее развитие карьеры Гольдштейна "нецелесообразным". Несмотря на выдающиеся художественные достижения молодого артиста, сначала Наркоматом по делам искусств, а потом - Министерством Культуры, делалось всё для максимально эффективного торможения его концертно-исполнительской деятельности.

Яков Сорокер совершенно прав, написав в предисловии своей книги, что идею несостоявшегося превращения вундеркинда в зрелого мастера следует категорически отмести. Позволю себе обратиться к собственным воспоминаниям.
24 ноября 1951 года в Зале им. Чайковского Гольдштейн исполнил Концерты Баха, Бетховена и Брамса с Госоркестром под управлением Н.П. Аносова. По моему мнению, никто из тогдашних самых знаменитых советских коллег Гольдштейна не поднимался в этих сочинениях до тех вершин интерпретации, глубины и духовной возвышенности, которые были доступны уникальному таланту выдающегося мастера. Это был уровень интерпретации, который явился нам через несколько лет в лице таких всемирно известных артистов, как Исаак Стерн, Хенрик Шеринг, Ида Гендель.
После этого концерта Гольдштейну не разрешали играть эти сочинения в Москве в течение семи лет! Не видеть в этом чей-то злой и целенаправленной воли могут только наивные люди. За 35 лет работы солистом Московской Филармонии (1939-1974) Гольдштейн был командирован заграницу…2 раза!
В 1962 году во время 2-го Конкурса им. Чайковского Гольдштейну снова довелось встретиться с Жозефом Сигети. Выдающийся музыкант был членом жюри Конкурса скрипачей. Вот воспроизведение краткой беседы из книги Я.Сорокера "Борис Гольдштейн":

Сигети: "Господин Гольдштейн, играете ли вы ещё на скрипке?"
Б.Г.: "Разумеется".
Сигети: "Являетесь ли вы профессором Консерватории?"
Б.Г.: "Нет"
Сигети: " Почему же?"
Б.Г.: …….
Сигети: "На Запад приезжают иногда советские скрипачи. Почему же Вы не приезжаете?"
Б.Г.: как мог пытался объяснить своему маститому собеседнику, что независящие от него причины препятствуют его гастролям, но он надеется, что в будущем…

Дискриминация не ограничивалась только концертными выступлениями, но распространялась и на такую важную область исполнительской деятельности, как звукозапись.⁶ Имя Гольдштейна систематически игнорировалось почти все 50-е годы. Этому положило конец лишь вмешательство Д.Д. Шостаковича.
В начале 70-х, когда открылись ворота эмиграции, семья Бориса Гольдштейна воспользовалась этой возможностью. В 1974 году семье удалось поселиться в Германии. В те годы официальной эмиграционной квоты и соответственно, никакой помощи для советских эмигрантов там не существовало.
Несмотря на многие трудности первых месяцев, Гольдштейн выиграл конкурс на должность профессора Высшей Музыкальной Школы в Вюрцбурге. Однако, было похоже, что и, поселившись на Западе, начав преподавать и снова выйдя на концертную эстраду, артист не ушёл полностью от "опеки" родины.

Где-то в 1976 году, бывшая соученица артиста ещё по классу Столярского, скрипачка Большого Театра М. Стыс волею судеб попала как-то в "салон" Нины Львовны Дорлиак (жены пианиста С.Т.Рихтера). По словам Стыс, среди многих тем текущего момента вдруг возник разговор о Гольдштейне. Неожиданно Нина Львовна сказала: "Пока мы (то есть надо понимать, её муж Рихтер - А.Ш.) ездим в Германию, Буся Гольдштейн там карьеры не сделает…" Естественно, вскоре её слова стали известны очень многим, да и, наверное, были адресованы многим потенциальным эмигрантам, подумывающим о переезде на Запад.
Можно верить и не верить в совпадения, но факт остаётся фактом - вскоре после этого импресарио Гольдштейна, очень успешно начавшего свои выступления в Европе, встречая повсюду большой интерес публики и полные залы, направил артисту письмо с уведомлением о невозможности продолжать с ним контракт "по причинам общеэкономическим, вызывающим необходимость сокращения работы и обязательствам по отношению к своим "старым" клиентам которых не может бросить из-за многолетнего сотрудничества". И это при неподдельном интересе к искусству Гольдштейна, полным залам и восторженным рецензиям?!⁷ За всем этим, несомненно, стояло давление извне. Примерно такая же история произошла с моим другом певцом Мишей Райцином и примерно в то же время, но в Америке.⁸
Понятно, что этот эпизод не повлиял на дальнейшее развитие концертной работы замечательного артиста, но история эта совершенно ясно показала, что в Москве о нём не забыли…⁹

Итак, началась вторая творческая жизнь выдающегося скрипача. Он выступает в лучших концертных залах Европы - Германии, Франции, Норвегии, Испании, Голландии, Швейцарии, Израиля. Наконец он смог беспрепятственно выступать с Концертами Брамса и Бетховена, выступал и с новым для себя Концертом Бартока. В ансамбле со своей дочерью Юлией он играл сольные скрипичные вечера. "Пресса с исключительной теплотой реагировала на новые "дебюты" выдающегося скрипача на Западе", - писал Сорокер. "Скрипичный феномен"^.7 "Скрипач мирового класса", "Бесподобный концерт" - вот какими были типичные заголовки рецензий на его выступления. Летом 1975 года Иегуди Менухин пригласил Гольдштейна участвовать в Фестивале музыки Бетховена в Гштадте в Швейцарии. Исполненный им Концерт Бетховена для скрипки с оркестром имел огромный успех у публики, был высоко оценён прессой и повторен в Цюрихе.
Почему интерес к концертам Бориса Гольдштейна был столь высок по всей Европе, почему его выступления воспринимались в Германии как свежее дуновение в достаточно уже древнем искусстве скрипичной игры? Объяснялось ли это просто интересом к нему лично, как Лауреату Брюссельского конкурса, столь сенсационно выступившему 37 лет назад - тогда ещё 15-летнему скрипачу?

Вероятнее всего эти факторы были лишь частью естественного интереса к артисту, содержавшемуся буквально "под замком" в течение 35 лет в СССР. С кем из советских скрипачей была знакома публика Германии и других западноевропейских стран? Совершенно не лимитировано здесь постоянно появлялись в основном два советских скрипача, о которых уже говорилось в начале этого очерка. Это были Давид Ойстрах и Леонид Коган. Ойстрах завоевал Первую премию на том же Брюссельском конкурсе в 1937 году вероятнее всего потому, что его игра очень напоминала французскую лёгкую манеру звукоизвлечения, законченность, гладкость исполнения, элегантность и шарм. Эти качества полностью отвечали всем идеальным требованиям франко-бельгийской скрипичной школы. Леонид Коган был типичным представителем виртуозно-романтического направления, которое наиболее ярко было представлено в ХХ веке родившемся в Вильне всемирно-известным Яшей Хейфецем.

Можно только до сих пор удивляться педагогическому гению П.С. Столярского, из класса которого вышли такие непохожие друг на друга скрипачи, как Натан Мильштейн, Давид Ойстрах, Лиза Гилельс и самый молодой - Буся Гольдштейн. Игру Гольдштейна, как уже говорилось выше, отличал совершенно особый неповторимый тон, "голос" его скрипки напоминал звук двух самых знаменитых артистов века - Фрица Крейслера, и нашего соотечественника Миши Эльмана. Если верно, что некоторым скрипачам русско-еврейского происхождения свойственен особый звук, то Гольдштейн обладал именно этим бесценным даром. Прослушивая сегодня всю дискографию лучших немецких скрипачей до-гитлеровского периода, еврейского и нееврейского происхождения мы убедимся в том, что их звук - типично немецкий. Их игре свойственна чистота, ясность, логичность, но всегда кажется, что они стесняются живых эмоций при исполнении классики и даже романтики. В этом, как это видится сегодня, и было кардинальное отличие искусства Бориса Гольдштейна от большинства западноевропейских скрипачей-солистов.

Иными словами - такого звучания инструмента, эмоциональности, яркости, высокого романтического полёта и блестящей виртуозности публика Европы не слышала с конца 1930 годов!
Взглянем теперь кратко на некоторые выдержки из рецензий разных лет, отразившие именно то новое, что слушатели и критики открывали для себя в искусстве Гольдштейна.
"Джузеппе Джованни Гварнери не мог, конечно, себе представить,что в концерте 17 февраля 1987 года его скрипка 1721 года рождения, будет одной из главных персон (через266 лет!). Другими главными персонами этого концерта были русский скрипач Борис Гольдштейн и его дочь Юлия, аккомпанировавшая ему на рояле. Знаменитая Соната Цезаря Франка была представлена Гольдштейном как сочетание виртуозной техники с высоким музыкальным чувством, которое всех нас поразило. Как это возможно - быть одновременно нежным и резким, мягким и жёстким, смелым и застенчивым? Это, должно быть и есть "русский стиль", столь знаменитый в Европе…

…Считалось, что у скрипача должны быть длинные пальцы. А видели вы пальцы Андре Сеговия? (знаменитый испанский гитарист - А.Ш.) Так же не слишком длинные пальцы рук не мешают ему быть одним из гениальнейших и оригинальнейших скрипачей нашей эпохи.
…Почему же нам никто не сказал, что так можно играть на скрипке?
( "Ла кроника", Альмерия, Испания. февр.20,1987г)
Перенесёмся в Германию. Вот отзыв на концерт Гольдштейна, опубликованный в одной из самых влиятельных газет страны - "Франкфуртер Альгемайне" (19 февраля 1986 года):

"Концерт солиста, с уровнем искусства которого мы уже давно не встречались, имел место в Люксембургском Замке. Выступления международно-известного скрипача Бориса Гольдштейна широко освящаются прессой.
Публика, до отказа заполнившая зал, была преисполнена самых больших ожиданий, которые не должны были быть обманутыми и они не были обмануты.
Не только имя солиста, но и программа являли собой событие - и в виртуозном и в камерно-музыкальном отношении.
Борис Гольдштейн играет без внешних эффектов, его интерпретация идёт изнутри, а его блистательная техника всегда служит глубине и выразительности музыки. При этом он демонстрирует прекрасный скрипичный звук, одушевлённое ведение мелодии. Это привело в восхищение слушателей в романтической Сонате Эльгара.

Духовной вершиной программы этого концерта была "Чакона" Баха. Совершенное владение аккордовой техникой для Гольдштейна само собой разумеется. Его одухотворённость игры в сочетании с исключительно интенсивным звуком сделали музыку Баха такой образной.
Исполнение обработки Хейфеца пьесы Дебюсси "Послеполуденный отдых фавна" перешагнуло все границы дуэтного исполнения…
…После большой сольной каденции в концертной Рапсодии Равеля "Цыгана" оба инструмента - скрипка и фортепиано - достигли в истинно цыганском "опьянении" вершины необыкновенной виртуозности. Артист, подобный Гольдштейну, нуждается в равноценном аккомпаниаторе, которого он нашёл в лице молодого пианиста Вольфганга Манца, похвала которому не будет преувеличенной".
Уместно напомнить, что к исполнению Баха, Бетховена и Брамса советскими артистами, западноевропейская критика относилась хотя и без предвзятости, но всегда очень строго, во многом справедливо полагая, что столь глубоких традиций исполнения Сонат для скрипки соло И.С.Баха, как и Сонат для скрипки и ф-но Бетховена в России не было. "Русский Бетховен" - такой эпитет не был редкостью в рецензиях на выступления советских пианистов и скрипачей. Д.Ф. Ойстрах вообще за всю свою послевоенную карьеру, как дома, так и за рубежом Сонат Баха для скрипки соло публично не исполнял. Леонид Коган, насколько это известно, с сонатами Баха выступал и удостаивался позитивных отзывов, так как его техническое мастерство было вне всяких сомнений. Но всё же за обоими артистами стояла вся страна, весь могучий СССР, что во время "холодной войны" было немаловажно - фактор представительства великой сверхдержавы, несомненно, имел место.
Борис Гольдштейн, понятно, не только не пользовался никакой подобной поддержкой, но, как мы видим, получал из Москвы лишь весьма отрицательные знаки "внимания". Тем более следует подчеркнуть реакцию критиков именно на исполнение Гольдштейном произведений Баха, Бетховена и Брамса:

"В "Чаконе" Баха Борис Гольдштейн ясно показал гениальную архитектуру этого монументального произведения, тематическую наполненность вариаций и их ритмические, мелодические и гармонические преобразования - это было настоящее новое их сотворение" ("Новая газета", Антверпен, май 1984 года).

"В репертуаре его были все шесть Сонат Баха для скрипки соло, оба Концерта для скрипки и камерного оркестра, Бранденбургские Концерты, Сонаты для скрипки и чембало и другие сочинения. Достойно упоминания, что замечательный певец Иван Семёнович Козловский избрал Гольдштейна в качестве своего партнёра для исполнения партии скрипки в Кантате Баха №143 - "Хвали Господа, душа моя". Это был не единственный случай сотрудничества - они нередко выступали в совместных концертах" (Я.Сорокер).

"Соната Бетховена №1 была исполнена с самого начала сдержанным и чистым звучанием. В интерпретации Адажио было переданы глубокие чувства, а в контрастном с ним Скерцо мы услышали народные, почти фольклорные характерные акценты, которые то и дело возникали в этой части" ("Идела", Гранада, Янв. 1980г.) Рецензий, подобных этим отрывкам, великое множество. Яков Сорокер отмечал в своей книге, что репертуар, с которым выступал Гольдштейн, как в СССР, так и за годы своей жизни в Германии, был исключительно широк и многообразен. Одним из самых любимых композиторов артиста был Эрнест Блох. Он постоянно включал в свои программы его Сонату для скрипки и ф-но, а также его Сюиту, частью которой является всемирно известная и популярная пьеса "Баал Шем". Один рецензент усмотрел в исполнении Гольдштейна и его дочери Юлии в Сонате Блоха убедительно-выявленные "стародавние еврейские мотивы", "мудрый голос древней еврейской музыки". "Это сочинение сродни рапсодии "Шеломо" Эрнста Блоха, в её музыке как бы скрыта история страданий и бедствий", писал немецкий критик П. Экерлин.
Сочинения композиторов Пуленка, Онеггера, Шимановского, Бартока, Чайковского, Шуберта, Шумана, Виртуозная музыка Сарасате, Венявского Паганини, Крейслера, концертные обработки Хейфеца пьес Гершвина, Равеля, Дебюсси - пожалуй, трудно назвать то, чего Борис Гольдштейн бы не играл!

В 1958 году ректор Московской Консерватории А.В. Свешников дирижировал "Реквиемом" Моцарта в Большом Зале Консерватории. В этом же концерте участвовал Борис Гольдштейн, исполнявший Концерт для скрипки с оркестром Моцарта №5. Свешников, услышав это исполнение, подошёл в антракте репетиции к Гольдштейну и спросил: " А почему вы, собственно, у нас не преподаёте?". "Я бы хотел сам спросить вас об этом, Александр Васильевич", - ответил Гольдштейн. Вскоре ректор пригласил его к себе и попросил представить ему характеристики от профессоров Консерватории. (Излишне говорить, что ни Ямпольского, ни Цейтлина уже не было в живых).
Ни один из профессоров не захотел дать своей рекомендации! Что это было - страх конкуренции? Страх иметь рядом скрипача такого дарования? А ведь он уже имел опыт педагогической работы в Музыкальном Училище при Консерватории. Только там ему и разрешали работать…

Помню, как весной 1958 года мой профессор Д.М. Цыганов, узнав, что Свешников думает пригласить Гольдштейна в Консерваторию, вылетел из класса, метеором промчавшись по всем скрипичным аудиториям. Через полчаса он вернулся в свой класс успокоенным. Дело было сделано… Все эти люди, преподавшие тогда в Консерватории полагали, наверное, что они навсегда "похоронили" Гольдштейна как педагога! Рано радовались… Не хочется сегодня попусту расстраивать читателей списком тех, кого зачисляли в Консерваторию в те годы в качестве преподавателей скрипки…Прошло, правда довольно много лет, но вот Гольдштейн выигрывает открытый конкурс в Высшей Музыкальной Школе Вюрцбурга в Германии. После исполнения сольной программы руководство Высшей школы решило немедленно зачислить Гольдштейна профессором Школы, даже без обычного в таких случаях открытого урока - "мастер-класса". Так жизнь, наконец, поставила всё на свои места, но ведь если бы Гольдштейн не эмигрировал, то никогда бы не имел возможности преподавать в высшем учебном заведении!
Надо отметить, что в одной из самых первых рецензий на концерт Гольдштейна, почти сразу по прибытии в Германию, уже цитируемая влиятельная газета "Франкфуртер альгемайне" писала (17 февраля 1975 года):

"Скрипичная игра такого уровня и вправду нечто экстраординарное. …Выдающийся масштаб его скрипичного мастерства стал очевидным. Его звук обладает невероятной способностью к изменениям тембра, динамических оттенков… В серьёзно-сосредоточенном обаятельном исполнителе можно иногда заметить педагога. Так воздействует его игра, которая никогда не звучит академично, без внутренней напряженности, продумана до мельчайших деталей. Субъективное и даже эксцентричное отступают назад перед полным доверием к его певучему скрипичному звуку и логике интерпретации".
"Для концертной жизни нашей страны скрипичные качества Бориса Гольдштейна могли бы стать большим выигрышем и Hochsсhule (Консерватории - А.Ш.) могли бы также выиграть, имея такого педагога… Его педагогические качества подтвердили его многочисленные ученики, одним из которых был Захар Брон - Лауреат Брюссельского Конкурса 1971 года".
В то время Захар Брон ещё жил в Новосибирске, где преподавал в местной Консерватории, а в середине 80-х и сам выехал из СССР со всем своим классом, среди которого были тогда два ещё совсем молодых ученика - Вадим Репин и Максим Венгеров, ставшие сегодня одними из сильнейших скрипачей мира своего поколения. Они - своего рода музыкальные "внуки" Бориса Гольдштейна. А слова рецензии из "Франкфуртер Альгемайне" оказались провидческими - именно так и произошло - деятельность выдающегося артиста была исключительно плодотворной на протяжении всей его жизни на Западе. Увы, только слишком короткой - всего лишь около полутора десятилетий…

Класс профессора Гольдштейна сразу привлёк к себе многих талантливых молодых скрипачей, среди которых, кроме немецких, были студенты из разных стран мира - США, Швеции, Голландии, Люксембурга, Бельгии, Болгарии, Венгрии. Были, конечно, и дети наших эмигрантов, осевших в Америке, Германии и других странах.
Борис Гольдштейн, по мнению некоторых его учеников, не был педагогом- теоретиком, но скорее педагогом - артистом. Так его ученик Александр Межибовский, преподаватель ряда американских университетов, писал: "На уроке Б.Гольдштейн всегда с инструментом. Он умеет увлечь ученика… Вместе с тем, он ни в какой мере не "педагог-диктатор". Напротив, он побуждает ученика проявить инициативу, выдумку, воображение… Вот почему одни и те же произведения ученики интерпретируют по-разному, ибо они разные художественные личности!
Нельзя не сказать о чисто человеческих качествах Бориса Эммануиловича. По отношению к нам, его ученикам, он проявляет трогательную заботу, интересуется бытом, трудностями, старается помочь, дать добрый совет. Стоит ли говорить насколько мы благодарны ему за всё, что он нам дал" (Я.Сорокер. "Борис Гольдштейн").

Ученица Гольдштейна - Ирина Добротина-Гольдштейн - его жена и мужественный помощник в течение почти трёх десятилетий их совместной жизни, сама превосходный педагог, рассказала автору этих строк, что, по её мнению, Гольдштейна нельзя назвать только "педагогом-артистом". "Он был в курсе всего комплекса сложных методических проблем скрипичной игры, читал специальную литературу в России, и в Германии, был в курсе новых идей, как в методике, так и в области репертуара, стиля, ощущения студента на эстраде и его психологического состояния". Если это не было заметно некоторым его ученикам, то лишь свидетельствовало о несомненно высоком мастерстве Гольдштейна-педагога.

Уже во втором сезоне отчётный концерт класса Гольдштейна не мог вместить всех желающих принять в нём участие. Пришлось организовать два вечера- концерта питомцев его класса. Местная газета "Майн пост" в Вюрцбурге писала, что уровень игры его студентов был "замечательным, а некоторые достижения заслуживают определения - "высшее качество". Первая часть Концерта Брамса, исполненная Эдуардом Вульфсоном так зрело во всех отношениях, что публика затаила дыхание… К этому он исполнил и 3 Каприса Паганини. Выдающимся было и выступление Дагмар Ферле, сыгравшей весь Концерт Мендельсона, а также Александра Скворцова, представившего два сочинения высшей трудности-фантазию "Кармен" и знаменитый парафраз Г.Эрнста на темы пьесы Шуберта "Лесной царь". С лучшей стороны показали себя Аннетта Леммер с её грациозным исполнением 1-й части "Весенней Сонаты" Бетховена и Фолькер Буркхард, сыгравший в благородном стиле 1-ю часть Концерта Бруха. Многообещающий талант показали также Кацусимо Гамо, Иштван Сентеи, Бригитта Шрайнер, Фриц Менцель и Матиас Фишер. Публика много аплодировала всем участникам…" ("Main Post" Wurzburg , 2/5/ 1978). Читая эти отзывы критики, отчётливо видятся труд и душа, вложенные в своих студентов их учителем, его собственный артистизм, мастерство и любовь музыке. Большинство из них уже учились, конечно, у других педагогов, иногда даже и знаменитых в Европе. Вот ещё одно свидетельство успеха одной из его студенток:

"Триумфальный успех Ингрид Хаус"

16-летняя скрипачка Ингрид Хаус заслужила у публики огромный успех своим исполнением соль-минорного Концерта Бруха. Молодой артистке, которая училась раньше у Э. Гертлера (известный бельгийский скрипач и педагог - А.Ш.), а теперь у Б.Гольдштейна в Вюрцбургской Хох Шуле, хорошо подходят патетически-эффектная выразительность этого Концерта, который она исполнила виртуозно и с большим подъёмом с оркестром Баден-Бадена. Она никогда не переходила при этом рамки хорошего вкуса…Её звук поёт даже в самых высоких позициях. …Страстные, рапсодические сольные вступления демонстрировали силу, которая была удивительной для 16-летней. Молодая скрипачка своей свежестью сумела смягчить сентиментальный привкус этого Концерта, не отяжеляла элегические места излишней меланхолией. Очень темпераментная артистка, и можно надеяться, что она со своим воодушевлением и блеском игры будет подниматься по ступеням успеха". ("Neue Nachrichten", Juli 31 1979, Baden-Baden)

Ученики Бориса Гольдштейна очень скоро стали завоёвывать премии на международных Конкурсах скрипачей. Впоследствии они заняли престижные места в симфонических оркестрах Европы и Америки, на концертной эстраде, в университетах и консерваториях. Здесь следует назвать его ученика Константина Стоянова, родившегося в Болгарии, бывшего впоследствии одним из концертмейстеров Метрополитен Оперы в Нью-Йорке, одного из ведущих скрипачей того же оркестра Владимира Баранова, Ольгу Нодель - победительницу нескольких Конкурсов скрипачей, ныне концертмейстера оркестра Гейдельберга, Ференца Бабари - концертмейстера Оперного оркестра Нюрнберга, Владимира Зизкинда (Манхэттенская Школа Музыки), Ольгу Янович (Левин-скул, Вашингтон, США) Михаель Зикульский (ныне преподаёт в своей Альма матер - Вюрцбургской Хох Шуле).

Этот краткий список даёт представление о мастерстве Гольдштейна-педагога. Успех педагогической работы музыканта лучше всего отражает диапазон профессиональных возможностей его студентов - от камерных исполнителей в квартетах и трио, концертмейстеров оркестров, до преподавателей и солистов. Борис Гольдштейн плодотворно трудился в качестве профессора Высшей Музыкальной Школы Вюрцбурга, его работа была по достоинству оценена специалистами. Он часто приглашался в жюри Международных Конкурсов, а также для проведения открытых уроков в различных Консерваториях Европы. Всё это было бы немыслимо, если бы в 1974 он с семьёй не покинул СССР. Выбор свободы в 54-летнем возрасте был мужественным актом.


В 1984 году Борис Гольдштейн посетил Нью-Йорк с частным визитом. К сожалению, я не смог с ним увидеться, но мы говорили с ним по телефону более полутора часов. Он остался тем же добрым и простодушным человеком. Он не хотел смотреть в прошлое и, кажется, не задавался целью объяснить себе и окружающим главного - кто систематически и целеустремлённо ломал его карьеру на протяжении десятилетий. Некоторые фрагменты разговора, которые я записал по памяти, представляют интерес, поскольку яснее характеризуют атмосферу вокруг его имени и до и после его отъезда из СССР.

"Я очень часто вижу своих друзей-соседей по дому на Бережковской набережной⁹. Когда ансамбль Моисеева или "Берёзка" приезжают в Германию, им дают разрешение на наши встречи - у меня дома, естественно. Но когда в 1981 году умер мой отец, и я попросил в Советском посольстве разрешения приехать на похороны, то, несмотря на все мои усилия и объяснения, что я уехал вполне легально, мне было сказано, что разрешения я не получу. Если бы вы слышали - в каком тоне и как это было сказано…".

"Вы, наверное, не знаете истории, как я попал на концерт Иегуди Менухина в 1971 году? (Я действительно, не знал, т.к. в это время был в Вене с оркестром Большого Театра). "Так вот, в билетах мне было категорически отказано в Филармонии, где я проработал солистом столько лет. Тогда я взял своих двух детей и пошёл с ними к Большому залу Консерватории. Мы встали у милицейского оцепления. Дальше не пускали. Когда появился Менухин, с которым мы встречались неоднократно, я объяснил ему, что билетов у меня нет и купить их нельзя, что мои дети музыканты и…Менухин всё понял с полуслова. Когда милиционер потребовал билеты, Менухин по-русски сказал, что ведь и у него нет билета, и что придётся пустить всех - иначе концерт не состоится! Надо было видеть потом лица филармонического начальства, когда я с детьми появился в "директорской ложе…"

Я рассказал ему историю со зловещим предсказанием Н.Л. Дорлиак. Мне показалось, что он об этом знал. "Ну что вы хотите? Они ведь подневольные люди", - ответил он спокойно.
"А знаете, всё же самое главное - сколько оказалось прекрасных людей! В первое время в Германии нам помогали совершенно незнакомые люди - русские, немцы… Все помогали, как могли, - помогали найти учеников, организовывали концерты в частных домах, помогали занимать деньги - ведь тогда мы не могли ожидать никакой официальной помощи. Потом я выдержал настоящий конкурс на место профессора. Всё стало становиться на свои места…", - вспоминал он.
К сожалению, всё пережитое артистом стало давать себя знать - его здоровье было подорвано, и ему пришлось ограничить количество студентов и концертных выступлений. В июне 1987 года я получил письмо от Бориса Эммануиловича, где он писал: "У меня подписан контракт на два концерта с оркестром Солт-Лейк Сити (дирижёр - Джозеф Сильверстайн), но, к сожалению, мне придётся отказаться из-за серьёзной болезни ног. Сидя, играть не могу. Я уже ездил лечиться, пока ничего не помогло…"

Никто не мог предположить, что именно теперь, когда не было никаких препятствий для его творчества на концертной эстраде и в педагогике, всё случится так быстро… Через пять месяцев его не стало.
"Не иначе - провидению было угодно, чтобы Борис Гольдштейн завершил свой путь артиста на Святой Земле". - писал Я. Сорокер в заключение своей книги.17 марта 1987 года в зале театра "Жерар Бехар" в Иерусалиме состоялось последнее выступление Бориса Гольдштейна. На Земле Израиля он играл с особым волнением. Играл свои любимые произведения Моцарта, Франка, Блоха, Бетховена и много "бисов" - в основном Крейслера.

…Это он - наш Буся! Все, кто наслаждался его игрой много лет назад, узнали неподражаемый "почерк" скрипача: его безупречный вкус, блеск и законченность техники, своеобразие фразировки и артикуляции, гибкость послушного ему смычка, неповторимое обаяние звука.
И лишь одного мы тогда не знали, что к Бусе подкрадывается страшная, смерть несущая, болезнь. Трудно, до боли грустно, рассказывать о последних днях Артиста. 5 мая в Вюрцбурге состоялся последний концерт его питомцев. "Тяжелая болезнь - атрофия мышц - поразила меня. Передвигаюсь с большим трудом.
С 6 мая прекратил работу с учениками, меня заменяет Ирина" (из письма Я.Сорокеру от 14 июня 1987 года).


8 ноября 1987 года в Ганновере, после тяжёлой болезни, скончался наш дорогой и любимый муж, папа, дедушка Борис Эммануилович Гольдштейн, профессор Высшей музыкальной Школы города Вюрцбурга.
Горе наше не выразить словами! Бесконечно скорбим об утрате!
Семья Гольдштейн и Манц.

"Мы, друзья и почитатели Бориса Гольдштейна - выдающегося еврейского скрипача-виртуоза, извещаем всех любивших этого прекрасного человека и музыканта, что он скончался 8 ноября 1987 года" - писали в некрологе его израильские друзья, соученики и почитатели.
"Мы благодарны судьбе за то, что именно нам, израильтянам, довелось слушать последний его концерт, последние звуки его волшебной скрипки, обречённой умолкнуть навеки. Да будет благословенна его память!"
Его многолетний друг и биограф Яков Сорокер нашёл прекрасные слова, которыми мы и заключим этот очерк:
"Буся Гольдштейн покинул нас, ушёл в вечность. Но труды его и дела, его искусство, претворённое во множестве звуковых записей, в мастерстве тех, кого он учил вести смычком по струнам, будут жить всегда - пока люди будут слушать и любить Музыку".

Автор выражает свою большую благодарность Ирине ГОЛЬДШТЕЙН за огромную помощь - предоставление материалов личного архива, переводы рецензий и неоднократные телефонные интервью.
Нью-Йорк, ноябрь 2005
Примечания

1. Знаменитый русско-американский скрипач Натан Мильштейн писал в своей книге "Из России на Запад" (Изд. "Лаймлайт",1991,совместно с Соломоном Волковым) о своём соученике по классу Столярского в Одессе:
"Я живо помню гениального мальчика по имени Миша Файнгет. Мы звали его "маленьким Крайслером". Он играл с таким вдохновением, что слёзы текли по лицам его слушателей… Я потом спрашивал многих музыкантов из Одессы, которые бывали в Америке в последние годы: никто не слышал о нём ничего. Он исчез… Как может подобный талант бесследно исчезнуть? Конечно, времена были (в России - А.Ш.) суровые. Файнгет мог исчезнуть во время Гражданской войны или позднее…" "Когда Давид Ойстрах в первый раз приехал в Нью-Йорк в 1955 году…мы вспоминали с ним Одессу…"
Мильштейн не говорит, что он спросил Ойстраха о судьбе Файнгета, но трудно предположить, что он не спрашивал его об этом, исходя из содержания этого отрывка. Обладая феноменальной памятью, Ойстрах, конечно, знал о Файнгете (если знали мы - студенты Консерватории, то уж он никак не мог не знать), но по каким-то причинам, как видно из текста Мильштейна, не сказал о Файнгете ничего. ^{назад к тексту >>>}
2. Все анекдоты и сплетни о безграмотности родителей Гольдштейна пусть лягут на совесть недоброжелателей, помимо того, что даже и до войны они носили некоторый антисемитский привкус. В 1946 году, отдыхая со своими родителями под Одессой, я был свидетелем часового разговора Сары Иосифовны Гольдштейн с моим отцом - скрипачом и дирижёром. Речь шла о воспитании вундеркиндов, системе подготовки одарённых детей к профессиональной концертной работе.
Могу засвидетельствовать, что её речь была безукоризненной, она выражала свои мысли как интеллигентный человек - логически, последовательно и законченно. ^{назад к тексту >>>}
3. Хейфец Яша (Иосиф Робертович (Рувимович) (1901-1987)
В 1934 году посетил СССР единственный раз, сыграв серию концертов в основном с оркестром - в Москве и Ленинграде. В обоих городах его просили прослушать талантливых юных скрипачей. Среди этих детей им были особо отмечены Буся Гольдштейн и его брат Михаил. Во время этой встречи была сделана историческая фотография Хейфеца с Бусей Гольдштейном, пронесшим свою любовь и уважение к прославленному виртуозу в течение всей жизни.
Во время Второй мировой войны - в 1944 году - Б. Гольдштейн написал Хейфецу письмо и приложил фотографию, о которой говорилось выше, и получил ответ через Всесоюзное общество культурных связей с заграницей (ВОКС), в котором Хейфец писал: "Я был очень рад получить Ваше письмо. Посылаю Вам своё фото, а снимок, посланный Вами, найдёт своё место в моей коллекции, он будет напоминать мне нашу приятную встречу в Москве в 1934 году. Надеюсь, что ужасная война скоро окончится, и мы сможем вновь встретиться в России" (письмо от 22 сент. 1944 года).
После войны Б.Гольдштейн написал Хейфецу ещё раз и получил в ответ письмо с новой фотографией. На ней отчётливо видна надпись по-русски: "Бусе Голдштейн (что орфографически правильно! А.Ш.) - на добрую память и с лучшими пожеланиями. Калифорния, июнь1947 ".
Едва ли можно предположить, что Хейфец забыл о Борисе Гольдштейне.
Однако, когда Гольдштейн, находясь в Вене в самом начале своей жизни на Западе, написал Хейфецу письмо, с просьбой дать совет в выборе страны, или какого-то города в Европе, также приложив копию совместной фотографии 1934 года, то он попросту не ответил. Хейфец всю жизнь был одержим идеей, что его имя хотят использовать очень многие люди, не имея на то ни прав, ни оснований. Возможно, что такое и случалось за его долгую жизнь артиста и педагога. И всё-таки более чем удивительно такое чёрствое отношение к коллеге, ведь и сам Хейфец был в своё время эмигрантом. Далее слово Ирине Гольдштейн:
"В 1981 году студенты Гольдштейна выступили в концерте, посвящённом 80-летию Хейфеца, в программе которого были обработки и переложения, а также любимые произведения юбиляра. Гольдштейн написал статью в Ганноверской газете, посвящённую этой дате. Эти материалы были посланы Хейфецу, и вдруг… он не только ответил, но и пригласил Гольдштейна на работу в один из Университетов Калифорнии! Конечно, Гольдштейн поблагодарил Хейфеца за это приглашение, но отклонил его, так как его деятельность в Германии и в Европе уже была вполне установившейся и в высшей степени успешной". ^{назад к тексту >>>}
4. Фишман Борис Семёнович (1906-1964)
Один из самых выдающихся скрипачей класса Столярского. К сожалению, из-за полиомиелита, перенесённого в ранние годы жизни, скрипач не мог реализовать в полную меру данный ему необычайный исполнительский талант. Несмотря на Первую премию на Первом Всесоюзном Конкурсе скрипачей в 1933 году, он впоследствии быть может даже больше, чем Борис Гольдштейн, подвергался хронической дискриминации из-за своего еврейского происхождения - иначе невозможно объяснить его увольнение из Московской Филармонии (1950), где он работал как солист с 1932 года, а также создание абсолютно невыносимой атмосферы в Киевской Консерватории, где он успешно преподавал с 1949 года по 1954-й. Автору этого очерка удалось услышать лишь раз его игру, когда он пришёл на урок со своей бывшей ученицей в класс профессора Д.М. Цыганова. Его игру отличала необыкновенная жизненная сила, страсть и темперамент, тонкость фразировки и большой масштаб исполнительской манеры - в какие-то моменты казалось, что его исполнение напоминало искусство гениального ученика Ауэра легендарного Мирона Борисовича Полякина.
В 1935 году его без объяснения причин не выпустили на конкурс имени Венявского в Варшаву. Как и его соученик Файнгет, Борис Фишман закончил свою жизнь в оркестре, правда всё же в качестве концертмейстера симфонического оркестра Кинематографии, и также благодаря участию многих музыкантов Москвы, в том числе и отца автора этого очерка - дирижёра оркестра Кинематографии Давида Штильмана.
Умер Борис Фишман у себя в квартире от инфаркта, сидя за столом - он слушал бессмертную запись на пластинку исполнения Яшей Хейфецем пьесы Сен-Санса "Интродукция и Рондо-Каприччиозо". ^{назад к тексту >>>}
5. Иегуди Менухин (1916-1998)
Родился в Нью-Йорке. Родители - Моше Менухин и Марута Шер - оба родились в России, но встретились в Палестине, а поженились в Нью-Йорке. Иегуди Менухин начал выступать в очень раннем возрасте как вундеркинд, а в 11 лет дебютировал в Карнеги Холл с исполнением Концерта Бетховена.
Его дебют стал всемирной сенсацией и критики отмечали, что скрипач-ребёнок продемонстрировал зрелость исполнения, которой стремятся достичь мировые звёзды в течение всей жизни.
Менухин всю жизнь был человеком отзывчивым, добрым и помогающим людям - как своим коллегам, в личном плане, так и в общественном - он всегда участвовал в концертах по сбору средств для страдающих от голода, стихийных бедствий и для многих других гуманитарных целей. Менухин был президентом Музыкальной Организации ЮНЕСКО в течение ряда лет. Его непринципиальная позиция позволила этой организации - подразделению ООН - исключить Израиль из организации им возглавляемой. Он подвергся суровой критике своих коллег - например, пианиста Артура Рубинштейна за свою мягкотелую позицию.
В личном плане он всегда, где и как мог, помогал людям. Его участливое отношение к Гольдштейну в первые месяцы эмиграции и жизни в Германии заслуживает самой позитивной оценки. Он активно помогал одному из крупнейших композиторов ХХ века Беле Бартоку. Благодаря Менухину музыкальный директор и дирижёр Бостонского Симфонического Оркестра Сергей Кусевицкий заказал Бартоку Концерт для оркестра, что было жизненно необходимо, так как Барток покинул фашистскую Венгрию перед самой войной и в США у него никогда, до самой смерти в 1945 году, не было полноценной работы. Сам Менухин также заказал Бартоку Сонату для Скрипки Соло. Скрипач и дирижёр Иегуди Менухин умер в Берлине в 1998, почти сразу после концерта с польским Камерным оркестром. ^{назад к тексту >>>}
6. Первые свои пластинки Буся Гольдштейн наиграл ещё перед войной совсем ребёнком. Их и сегодня смело можно назвать бессмертными. Среди них "Песня без слов" Чайковского, (с аккомпанементом Генриетты Гольдштейн), "Славянский танец" Дворжака, пьесы Шумана, Шопена, Крейслера. Запись Концерта №1 Венявского, сделанная в начале 50-х годов (дирижёр К.П. Кондрашин), вероятно является вообще лучшей в мире. В ней проявилась вся мощь романтического таланта Гольдштейна, поднявшего музыку Концерта на уровень истинно гениального творения.
Когда в начале 60-х годов Д.Д.Шостакович, по просьбе Гольдштейна обратился к директору Дома звукозаписи с вопросом, почему Гольдштейн совершенно исключён из планов записей на пластинки, на что директор ДЗЗ Владимирский ответил, что…никак не может разыскать Гольдштейна!
Всё же вмешательство великого композитора помогло и Гольдштейну разрешили записать две долгоиграющие пластинки. ^{назад к тексту >>>}
7. Вот выдержки из рецензии на самый первый концерт Гольдштейна - вскоре после эмиграции из СССР:
"Первое вступление в Сонате Бетховена №7 до-минор захватило дыхание у слушателей и предсказало необычайное событие. Разбуженные этим началом ожидания превзошли себя уже в самой Сонате. Когда же прозвучала "Чакона" Баха, которую можно смело назвать вершиной Баховского творчества и скрипичного искусства вообще, все были поражены и потрясены…
…Его скрипка Гварнери не только имеет объём звука альта, но даже и виолончели.
Большой зал замка "Фюрстенхоф" оказался слишком маленьким для такого количества скрипичного звука и аккордов - такой звуковой охват, для которого находишь сравнение с органом или струнным tutti Фуртвенглера (один из самых прославленных немецких дирижёров ХХ века. - А.Ш.)
Описать и оценить подробности этого концертного события выходит за рамки нормальной рецензии. Упомяну ещё только финал ре-минорной Сонаты Брамса …Умение вызывать ощущение виолончельного звучания привело в этой части к чему-то неслыханному. Это не имеет прецедентов и является личным секретом Гольдштейна" (7 декабря 1974 года, газета "Kissinger Saale Zeitung")
Совершенно очевидно, что после такой рецензии и приёма публикой нужно было очень серьёзное давление на импресарио Гольдштейна, чтобы остановить с ним контракт. Это мог быть только страх перед угрозами извне, что было не единственным случаем подобного рода.
Мой друг, известный в прошлом еврейский диссидент, ныне резидент Германии, рассказал мне историю, когда он пытался помочь одному из известных советских артистов цирка, оставшемуся на Западе. Для этого он обратился к своему знакомому - известному цирковому импресарио, много лет работавшему с различными цирками мира, в том числе и с советским. В ответ на просьбу он ответил коротко и неопределённо - "Узнаю…". А вскоре сам позвонил моему другу и сказал - "Узнавал…Мне сказали - нельзя…". ^{назад к тексту >>>}
8 В это же время произошла похожая история, о которой я написал в книге "Певец Миша Райцин" (издательство "Эрмитаж" США, стр.55):
"Лео Чеквер, организовавший встречу певца с американской публикой, не был, однако, импрессарио. Он обратился в одно из крупнейших концертных агентств Соединённых Штатов, где имя Миши Райцина было хорошо известно по его выступлениям в Англии и Франции ещё в конце 60-х годов, с просьбой представлять его на американском континенте. Один из директоров агентства сам позвонил Мише в отель "Олден" и сказал примерно следующее: "Мы любим вас и помним ваши выступления в Париже и Лондоне. Вы, конечно, знаете, что значительная часть работы нашего агентства связана с советскими артистами. В общем…тогда вы были советским гражданином, а теперь…вы понимаете? Теперь вы эмигрант и у нас могут возникнуть сложности в бизнесе". Несмотря на это Миша Райцин вскоре стал солистом Метрополитен Оперы в Нью-Йорке.
И всё же, оглядываясь назад, мы видели много примеров, когда некоторые импрессарио, имевшие дело с "прокатом" советских артистов на Западе категорически отказывались иметь дело с одними эмигрантами, даже хорошо известными западной публике, и совершенно спокойно имели дело с другими. Но что интересно: с крушением Советского Союза почти сразу закатилась звезда тех эмигрантов, с кем безбоязненно имели дело западные импрессарио, включая даже и советских артистов, которых они представляли. ^{назад к тексту >>>}
9 Дом на Бережковской набережной в Москве - кооперативный дом работников Московской Филармонии, куда входили также и танцевальные коллективы ансамбля Игоря Моисеева, "Берёзка", два симфонических оркестра и др. группы и коллективы. ^{назад к тексту >>>}