Александра Осиповна Россет, в замужестве Смирнова (1809—1882)

Впечатление ума, дивного по ясности и простоте, более того -- впечатление истинной мудрости производит и образ Пушкина, нарисованный в "Записках" Смирновой. 

Современное русское общество не оценило книги, которая во всякой другой литературе составила бы эпоху. 

не поверили Смирновой. 
Пушкин подобно Гёте, рассуждающий о мировой поэзии, о философии, о религии, о судьбах России, о прошлом и будущем человечества, -- это было так ново, так странно и чуждо заранее составленному мнению, что книгу Смирновой постарались не понять, стали замалчивать, или, по обычаю русской журналистики, которая мало выиграла со времен Булгарина, непристойно вышучивали, выискивали в ней ошибок, придирались к мелким неточностям, чтобы доказать, что собеседница Пушкина не заслуживает доверия,

Но книга Смирновой имеет свое будущее; в беседах с лучшими людьми века Пушкин недаром бросает семена неосуществленной русской культуры. Когда наступит не академический и не лицемерный возврат к Пушкину, когда у нас явится, наконец, критика, т. е. культурное самосознание народа, соответствующее величию нашей поэзии, -- "Записки" Смирновой будут оценены и поняты, как живые заветы величайшего из русских людей будущему русскому просвещению. 

Историческое значение этой книги заключается в том, что воспроизводимый ею образ Пушкина-мыслителя как нельзя более соответствует образу, который таится в необъясненной глубине законченных созданий поэта и отрывков, намеков, заметок, писем, дневников.
 Для внимательного исследователя неразрывная связь и даже совпадение этих двух образов есть неопровержимое доказательство истинности пушкинского духа в "Записках" Смирновой, каковы бы ни были их внешние промахи и неточности. 
Пушкин и здесь, и там -- и в своих произведениях и у Смирновой, -- один человек, не только в главных чертах, но и в мелких подробностях, в неуловимых оттенках личности. 
Нередко Пушкин у Смирновой объясняет мысль, на которую намекал в недоконченной заметке своих дневников, и наоборот -- мысль, которая брошена мимоходом в беседе со Смирновой, становится ясной только в связи с некоторыми рукописными набросками и заметками. 
Смирнова открывает нам глаза на Пушкина, разоблачает в нем то, что мы, так сказать, видя -- не видели, слыша -- не слышали. 
Перед нами возникает не только живой Пушкин, каким мы его знаем, но и Пушкин будущего, Пушкин недовершенных замыслов, -- такой, каким мы его предчувствуем по гениальным откровениям и намекам. 

 

 "Nathalie неохотно читает все, что он пишет, -- замечает А. О. Смирнова, -- семья ее так мало способна ценить Пушкина, что несколько более довольна с тех пор, как государь сделал его историографом империи и в особенности камер-юнкером. Они воображают, что это дало ему положение. Этот взгляд на вещи заставляет Искру (Пушкина) скрежетать зубами и в то же время забавляет его. Ему говорили в семье жены: наконец-то вы, как все! У вас есть официальное положение, впоследствии вы будете камергером, так как государь к вам благоволит".