«Нас сжигает нечто от того же старинного пламени. Еврейское народное искусство, — к которому наконец-то решительно приковывает широчайшее общественное внимание Ан-ский своим поистине историческим собирательством, мы встречаем так же, как первенцы Rinascimento — свои статуи. Наше волнение так же любовно и страстно. Мы так же стремимся опереться в художественном своем делании на “добытую из недр красоту”. И так же чувствуем, что то, что будет создано молодой работой еврейства, — будет непохоже на эту красоту, но и так же выкормлено ею, как непохоже на красоту античную и, однако же, совершенно вскормлено ею искусство итальянского Возрождения. <…> Внутри нас прорастает и заполняет душевный наш небосвод огромное предчувствие приближающегося Возрождения. 13 Мы уже хмельны будущим»1.
И, подытоживая свои рассуждения, критик дает формулу нового еврейского искусства:
«Нашего эстетического возрождения или не будет вовсе, или оно взойдет на тех же двух корнях, на которых всходит все мировое искусство современности — на модернизме и народном творчестве»2.
Абрам Эфрос писал, что
«мы, люди еврейской художественности, люди укороченного дыхания, которым отпущено национальной действительностью нашей ровно столько воздуха, сколько нужно, чтобы не задохнуться в духоте и тягости того, что именуется “современной культурой еврейства”», с уверенностью ждем волшебства из усталых рук старика Ан-ского. Это волшебство еврейского народного искусства стало источником глубокого дыхания-вдохновения для еврейских художников-модернистов, которые – по словам Эфроса – болезненно укрепились в роли присяжных и жарких ценителей чужих эстетик... И вот, наконец, произошла эта встреча. Теперь, опираясь на национальное художественное достояние, еврейские художники располагаются в изобразительных искусствах, как дома.
Рождение нового стиля или направления – это художественное дело мирового масштаба, и эпоха в целом сильнее отдельных участников, но… В национальном искусстве мастер возводит поверх фундамента общего и нивелирующего культурные и национальные различия модернизма «неповторимые сочетания форм, в которых поет национальная кровь и ее художественные пристрастия».
Сейчас, перелистывая страницы чудом явленного нам альбома еврейской художественной старины, понимаешь, насколько был прав Абрам Эфрос, когда подчеркивал, что
еврейский вагон к поезду европейского изобразительного искусства прицепили на станции «модерн». Ни одно другое художественное течение не было бы настолько чутким и благодарным, чтобы так впитать и освоить линию и цвет, плоскость, пространства и символы еврейской духовности, запечатленные народным искусством.
Остановитесь перед витринами современных ритуальных ли, обрядовых ли предметов еврейской традиции – и вы увидите обратное влияние, твердую уверенную руку наследия модерна: так причудливо непрерывно вьется виноградная лоза, обвивая блюдо для халы, так изысканно гравирован фантастическим цветком бокал для кидуша, так волшебной башенкой или плодом раскрывается бсамим3.
Художественная академия Бецалель, основанная в Израиле Б. Шацем, работала, прежде всего, в направлении национального модерна, особенно по декоративно-прикладному отделению.
Не забудем, что в модерне вырос и укрепился Шагал, с национального уже модернизма начинали С. Юдовин и Эль Лисицкий. Судьба еврейской художественной традиции буквально висела на волоске. Если бы Ан-ский не успел к модерну… Трудно было бы представить еврейский кубизм или абстракционизм.
А почему «Лампа Аладдина»?
В старой арабской сказке лампу – источник волшебства – злой колдун пытался выменять на новенькую блестящую поделку. Этот колдун – по Эфросу – искушение модой и нивелирующим европеизмом для еврейских художников. Вот их он и заклинает: лучше старинное, но волшебное, чем новенькое и пустое
Комментариев нет:
Отправить комментарий