воскресенье, 6 мая 2018 г.

Амо де ля Рен Стефан Цвейг. Мария Антуанетта Портрет ординарного характера

Hameau de la Reine =Амо де ля Рен Цвейг С. Мария Стюарт. Мария Антуанетта. - М.: Мысль, 1992. Амо де ля Рен

    Стефан Цвейг. Мария Антуанетта

    Портрет ординарного характера

    Версаль, задуманный
    Людовиком XIV как форум Великой Европы, при Людовике XV опускается до уровня
    светского  театра  аристократов-дилетантов
ВСТУПЛЕН ТАЙНА АЛЬКОВА ДЕБЮТ В ВЕРСАЛЕ ВОЗНЯ ВОКРУГ ОДНОГО СЛОВА ЗАВОЕВАНИЕ ПАРИЖА LE ROI EST MORT, VIVE LE ROI! СЕМЕЙНЫЙ ПОРТРЕТ КОРОЛЕВСКОЙ ЧЕТЫ КОРОЛЕВА РОКОКО ТРИАНОН НОВОЕ ОБЩЕСТВО БРАТ ПОСЕЩАЕТ СЕСТРУ
 в  донесении  шведского
посланника  об  очевидном   влечении   королевы  к  молодому  графу  Ферзену
И  вдруг  в  длинной  проповеди  -  слова
ясновидца, читать которые без внутреннего содрогания невозможно. Если она не
последует этим советам, пишет Иосиф, то  он предвидит тяжелые последствия, и
далее в  этой  "инструкции" записано  дословно:  "Я  трепещу  за  тебя,  ибо
продолжаться так  далее не может; la  revolution sera cruelle, si vous ne la
preparez"*. "Революция будет жестокой" - зловещие впервые написанные  слова.
Они звучат пророчески, но лишь десятилетие спустя Мария Антуанетта поймет их
смысл.

МАТЕРИНСТВО

Еще 19 августа 1777  года
Мария  Антуанетта  сообщает  лишь  о  "un  petit  mieux".  Ее  (девственное)
"положение  не изменилось"
И вот 30 августа наконец, наконец-то  победно звучат  фанфары
Мария  Терезия  29 ноября  1780
года она умирает от воспаления легких. год спустя после кончины  Марии  Терезии Мария Антуанетта рожает
столь  давно ожидаемого сына.
Еще дважды Мария Антуанетта
станет матерью; в 1785 году  она родит второго сына, будущего Людовика XVII,
крепкого,  здорового  мальчика, "настоящего крестьянского  парня",  а в 1786
году - четвертого, последнего своего ребенка, Софи-Беатрис, которая проживет
лишь  одиннадцать  месяцев. 

КОРОЛЕВА ТЕРЯЕТ ПОПУЛЯРНОСТЬ

Проснулось образованное третье сословие, оно изучило свои права по произведениям Жан Жака Руссо, оно
видит  демократическую  форму  правления в  соседней  Англии. Вернувшиеся на
родину участники войны  за  независимость  Америки  привезли  вести из чужой
страны, в которой идея равенства и свободы упразднила различие между кастами
и  сословиями.  Со всевозрастающей горечью
просвещенное третье сословие видит, как снижается политическая мощь Франции,
как  растут  государственные долги,  как разваливаются  армия  и  флот,  как
колонии  приходят  в  запустение.Третье  сословие считает,  что  государством управляет королева.
у  теток  короля  в  замке  Бельвю,  силы  революции  -  во  дворце  герцога
Орлеанского,  в  Пале-Рояле. 
В
Пале-Рояле, по существу первом, еще находящемся под покровительством  принца
крови  клубе  Революции,  собираются все реформаторы, либералы,  приверженцы
конституционной  власти,   вольтерьянцы,   филантрописты,  масоны.   К   ним
присоединяются   и  другие   недовольные
едва ли  не  самый
опасный, роковой враг королевы, - родной  брат ее  мужа,  Monsieur*  Франсуа
Ксавье*,  граф  Провансский, впоследствии  король  Людовик  XVIII
документов  вновь схвачен  и брошен в  темные катакомбы  рока, да так, что о
судьбе его и сейчас еще никто ничего достоверно не знае
несчастный ребенок, Людовик XVII, тайно спасенный из Тампля, был после кражи
Антуанетта со  всех сторон  окружена  врагами. В 1785 году ненависть  к  ней
расцветает  пышным цветом.
После десяти лет правления (потерянные, зря растраченные годы) Мария Антуанетта со всех сторон окружена врагами. В 1785 году ненависть к ней расцветает пышным цветом. в 1780 году за хорошие деньги приобретены первоклассные перья: господин Бомарше - сочинитель бессмертных комедий, Бриссо - будущий трибун, Мирабо - гений свободы, Шодерло де Лакло. Всех этих великих людей, несмотря на их гениальность, можно купить, и купить относительно дешево, потому что они исключены из круга привилегированных лиц, отвергнуты им. трижды зарабатывает втройне умный - так поступил Бомарше, - когда вопреки клятвенным заверениям и честному слову, подтверждающим, что все издание полностью уничтожено, он все же оставляет себе один или два экземпляра пасквиля и грозится вновь напечатать его без изменений или с изменениями, если ему не будут выплачены отступные. Эта веселая шутка будет стоить ее гениальному автору двух недель заключения в венской тюрьме: Мария Терезия не расположена шутить, когда дело касается чести ее дочери. Правда, трусливый Версаль выплатит пострадавшему компенсацию в тысячу золотых гульденов, а затем еще 70 тысяч ливров.

УДАР МОЛНИИ В ТЕАТР РОКОКО

Первые недели августа 1785 года Во дворцовом театре с нетерпением ждут постановки "Севильского цирюльника" - комедии господина Бомарше. И какой избранный состав исполнителей, как облагородят они роли простолюдинов! Граф д'Артуа собственной персоной будет играть Фигаро, Водрей - графа, а королева - веселую девушку Розину. Господин Бомарше? Не тот ли это хорошо известный полиции господин Карон, который десять лет назад якобы где-то раскопал, на самом же деле написал сам и доставил Марии Терезии некий гнусный памфлет "Avis important a la branche espagnole sur ses droits a la couronne de France"*, в котором по всему свету раззвонил об импотенции Людовика XVI? Не тот ли это господин Карон, которого разозленная императрица-мать назвала fripon*, оборванцем, а Людовик XVI - шутом и mauvais sujet*? По императорскому указу, как наглый вымогатель, он был взят под стражу и получил хорошую порцию розог в тюрьме Сен-Лазар. Совершенно верно, тот самый. 17 апреля 1784 года во Французском театре состоится премьера "Женитьбы Фигаро". Бомарше одержит победу над Людовиком XVI. Попытка короля запретить постановку и высказанная им надежда, что пьеса провалится, способствовали тому, что фрондирующие аристократы превратили вечер в сенсацию.

АФЕРА С КОЛЬЕ

когда кумир столетия Вольтер вывел Бога из моды, в салоны Dix-huitieme вместо этого Бога прокрадывается суеверие. Для алхимиков, каббалистов, розенкрейцеров, шарлатанов, заклинателей духов и магов наступает золотой век. Ни один благородный кавалер, ни одна светская дама не упустит случая посетить Калиостро в его ложе, попасть на прием к графу Сен-Жермену, провести вечер возле магнетического чана у Месмера. Еще и еще раз: в фантастической афере с колье Мария Антуанетта была абсолютно невиновна. Однако то, что мошенники, использовав ее имя, смогли эту аферу осуществить, - в этом была и осталась историческая вина королевы.

ПРОЦЕСС И ПРИГОВОР

Наполеон проницательно заметил основную ошибку Марии Антуанетты в процессе о колье и так сформулировал ее: "Королева невиновна, и для того, чтобы общественное мнение признало эту ее невиновность, она выбрала судьей парламент. Именно поэтому все стали считать королеву виновной". Даже полет на шаре братьев Монгольфье, завоевавший человечеству небо, не привлекает такого внимания Парижа, да что Парижа - всего света, как этот процесс королевы, который постепенно превращается в процесс против королевы. По городу гремит новый клич: "Да здравствует парламент!" - вместо привычного "Да здравствует король!". сильный король, решительная королева разогнали бы мятежный парламент - так поступил бы Людовик XIV, а возможно, и Людовик XV. Но Людовик XVI слабоволен. Он боится парламента и, чтобы дать хоть какое-то удовлетворение своей супруге, отправляет кардинала в ссылку, а Калиостро изгоняет из страны - полумера Через два-три года после процесса по делу о колье репутацию Марии Антуанетты уже не спасти. Она ославлена, как самая непристойная, самая развращенная, самая коварная, самая тираническая женщина Франции; продувная же бестия, клейменная Ламотт, напротив, оказывается безвинной жертвой.

    НАРОД ПРОБУЖДАЕТСЯ, КОРОЛЕВА ПРОБУЖДАЕТСЯ

Таинственной сущности "народ" дано мыслить лишь человекоподобными образами: отвлеченные понятия никогда не воспринимаются им отчетливо. Только в образах эти понятия приобретают определенность, именно поэтому там, где народ чувствует какую-то вину, у него возникает потребность увидеть виновного. Всю страну постепенно охватывает глухое беспокойство, обычно предшествующее всякому ясному мышлению. Третье сословие, которому Вольтер и Жан-Жак Руссо открыли глаза, начинает самостоятельно рассуждать, порицать, читать, писать, познавать себя; иногда сверкают зарницы, предвещая большую грозу: грабят усадьбы, грозят феодалам. за двенадцать лет правления Людовика XVI государственный долг стал равен одному миллиарду двумстам пятидесяти миллионам. всякий знает, что король, этот невзыскательный простак, этот мещанин по духу, никакого отношения не имеет к фантастическим тратам, то все негодование, нарастающее лавинообразно, народ грозит обрушить на блистательную, расточительную, легкомысленную королеву. Виновный в государственных долгах найден. новое имя королевы - Мадам Дефицит. Так зовут ее теперь; словно клеймо, имя это горит на ее плече. Вернувшиеся из Америки добровольцы и солдаты в самых глухих деревушках рассказывают о демократической стране, в которой нет ни короля, ни двора, ни аристократии, лишь одни граждане, полное равенство и свобода. А разве не сказано совершенно ясно в "Общественном договоре" Жан-Жака Руссо, а более тонко, более скрытно в произведениях Вольтера и Дидро, что королевская власть ни в коем случае не является единственной угодной Богу с неба должен ударить гром. Вот сейчас Марию Антуанетту приходит в себя, сейчас начинает постепенно отличать дурные советы от хороших, мимо которых когда-то прошла, начинает понимать, что было упущено, и с присущей ей нервозной внезапностью явно спешит исправить наиболее раздражающие ошибки. Прежде всего одним росчерком пера она сокращает свои весьма значительные личные расходы. Отказывается от услуг мадемуазель Бэртэн, ограничивает траты на гардероб, на содержание дома, на конюшню, что дает экономию более миллиона в год. Вепрвые Мария Антуанетта живет, прислушиваясь новой моде - общественному мнению. наконец-то, с большим опозданием, она поняла ценность советов своей матери, императрицы Марии Терезии. "Слишком поздно" - эти роковые слова будут теперь ответом на любые ее усилия. Неккер как раз тот человек, без которого не обойтись; королева наконец-то понимает, как нужен именно ей министр, который смог бы успокоить этого дико рычащего зверя - общественное мнение. Поведение Марии Антуанетты меняется неузнаваемо. Ранее счастливая в шуме и сутолоке, она ищет теперь тишины и уединения. Она избегает театра, балов и маскарадов, она не желает присутствовать в Государственном совете короля; она может дышать лишь в кругу своих детей. В эту наполненную смехом комнату не проникает смрад ненависти и зависти. Матерью она чувствует себя увереннее, чем королевой.

ЛЕТО БОЛЬШИХ РЕШЕНИЙ

король в последний час решает созвать Генеральные штаты, вот уже два столетия, по существу, действительно представляющие весь народ. король по совету Неккера удваивает представительство третьего сословия. Впервые чувствует народ себя призванным к управлению государством и отлично понимает: короли пользуются советом народа лишь в исключительных случаях, оказавшись в отчаянном положении. начинается приобщение народа к власти. 5 мая 1789 года, в день открытия Генеральных штатов, Версаль уже более не только рези общественное мнение проводит четкую линию раздела между королем и королевой. герцог Орлеанский, человек, изменивший аристократии: принц крови из демагогических соображений предпочел ряды третьего сословия королевской семье. появлеие короля в зале вызывает воодушевление, то при ее появлении наступает гробовое молчание "Voila la victime"*, - бормочет Мирабо своему соседу, и даже самый нейтральный человек из присутствующих в зале - американец Гавернер Моррис просит своих французских друзей проявить мужество, нарушить оскорбительное молчание. Но безуспешно. "Королева плакала, - запишет этот сын свободной нации в своем дневнике, - и ни один голос не поднялся в ее защиту. Я хотел что-нибудь предпринять, но не имею права выражать здесь свои чувства. Я тщетно просил своих соседей сделать это". И, словно на скамье подсудимых, три нескончаемых часа должна королева Франции сидеть перед представителями народа, не услышав от них ни единого слова приветствия, не чувствуя ни малейших проявлений уважения или внимания к себе, и, лишь когда она поднимется после бесконечно длинной речи Неккера, чтобы вместе с королем покинуть зал, несколько депутатов из сострадания несмело крикнут: "Vive la Reine!" Тронутая Мария Антуанетта поблагодарит этих немногих кивком головы, и ее жест вызовет наконец бурю восторженных кликов всех присутствующих. лишь с трудом, ценой огромного напряжения воли Мария Антуанетта принуждает себя находиться в Национальном собрании; ее мысли, ее заботы в эти дни совсем в другом месте. Она знает, что в то время, когда ей приходится часами, по долгу своего положения, быть а виду у всего народа, в Медоне в маленькой кроватке мучительно умирает ее старший сын, шестилетний дофин. Первые признаки предрасположения к рахиту обнаружились у ее первенца уже в 1788 году. "Мой старший сын очень беспокоит меня, - писала она тогда Иосифу II. - Он несколько горбится, одно бедро выше другого, а позвонки на спине немного смещены и выдаются вперед. С недавних пор его все время лихорадило, он худ и слаб". легенда о том, что Мария Антуанетта в эти недели страшного материнского и человеческого горя с утра до вечера плела коварные интриги против Собрания, лишена психологической правды. третье сословие самовольно объявляет себя Национальным собранием и в Зале для игры в мяч клянется не распускать себя, прежде чем не будет выполнена воля народа, прежде чем не будет принята конституция. Двор приходит в ужас от демона-народа, которого сам же привел к себе в дом. с нерешительностью двора растет решимость нации. Неожиданно немой гигант - народ - благодаря свободе печати обрел голос, в сотнях брошюр кричит он о своих правах король стягивает последние надежные, иставшиеся верными ему полки, дает приказ держать Бастилию в готовности, и, наконец, для того чтобы уверить себя, бессильного, в своей силе, бросает нации вызов - освобождает 11 июля от занимаемой должности единственного популярного министра - Неккера и, как преступника, высылает его.12 июля в первой половине дня по Парижу разносится весть об отставке Неккера - искра падает в бочку с порохом. 14 июля двадцать тысяч челвек направляются от Пале-Рояля к ненавистному оплоту старого режима - Бастилии. В Версале, в десятке миль от места, где разыгрываются события мирового значения, никто ни о чем не подозревает. Герцог Лианкур мчится на взмыленной лошади к Версалю с донесением о парижских событиях. Ему объясняют - король уже спит. Он настаивает - короля необходимо немедленно разбудить; наконец его впускают в священные покои. Он докладывает: "Бастилия взята штурмом, комендант убит! Его голову носят на острие пики по городу!" "Но ведь это мятеж!" - испуганно лепечет злополучный властелин. Но вестник несчастья сурово и безжалостно поправляет: "Нет, Сир, это революция".

    ДРУЗЬЯ БЕГУТ

Над Людовиком XVI много глумились: будто бы он 14 июля 1789 года, перепуганный известием о падении Бастилии, спросонья не сразу постиг смысл этого недавно появившегося слова - "революция". Но Морис Метерлинк в знаменитой книге "Мудрость и судьба" пишет, что иные умники, "располагая точными сведениями о последствиях, к которым привели такие-то обстоятельства, очень легко подскажут задним числом, как следовало бы себя вести". Все вожди нового народного движения - Мирабо, Байи, Лафайет, - совершенно не подозревали, как далеко уведет их раскованная ими сила, как далеко увлечет она их за собой вопреки их воле, ведь даже Робеспьер, Марат, Дантон, впоследствии самые неистовые революционеры, в 1789 году были еще совершенно убежденными роялистами. трагедия Людовика XVI: он хотел понять непонятное ему, обращаясь для этого к истории как к учебнику, он хотел защититься от революции, боязливо отрекаясь от всего королевского в своем поведении. Трагедия же Марии Антуанетты в другом: она не искала советов ни у книг, ни у людей. Вспоминать и предугадывать даже в момент величайшей опасности - не в ее характере, любые расчеты, любые комбинации чужды ее стихийной натуре. Ее сила - в одном инстинкте. И с первого же мгновения революции этот инстинкт говорит ей резкое, категоричное "нет". Рожденная в императорском дворце, воспитанная в Божьей благодати, в убеждении о своей богоизбранности, она, не раздумывая, любые притязания нации рассматривает как непристойное возмущение черни Ее место - наверху, место народа - внизу; она не желает вниз, народ не смеет стремиться наверх. От взятия Бастилии до эшафота - все это время, до последней секунды - она чувствует себя непоколебимо правой. Новое движение она не принимает и не понимает: революция и бунт для нее синонимы. Ни слова благодарности не услышит от нее Лафайет, трижды с риском для собственной жизни спасавший жизнь ее супруга и ее детей: лучше погибнуть, чем позволить этому тщеславному кавалеру спасать ее для того, чтобы затем передать на милость народа. Никогда, даже в тюрьме, ни своим судьям, которых она не признает и зовет палачами, ни депутатам она не окажет чести обратиться с просьбой; со всей силой упрямства своего характера, непреклонно противится она любому компромиссу. Как всегда вл время переворотов, самые речистые не были самыми честными, самыми лучшими. Может ли Мария Антуанетта считать дело революциии честным и этичным, если видит, как восторгается новой идеей братства скупой и жадный герцог Орлеанский, готовый на любое грязное дело? Если любимцем Национального собрания является Мирабо, этот достойный последователь Аретино, такой же продажный, как его учитель, такой же развратник, отребье аристократии, сидевший во всех тюрьмах Франции за совращение и другие темные истории и закончивший свою жизнь тайным агентом короля? она, ничего не поняла в великой человечности движения, подарившего нам возвышеннейшие принципы взаимоотношения людей: свободу вероисповедания, свободу мнений, свободу печати, свободу промышленности, свободу собраний, впервые высекшего на скрижалях Нового времени принципы равенства классов, рас и вероисповеданий, отменившего постыдные остатки средневековья - пытки, феодальные повинности, рабство. Лишь хаос видит она в этой необозримой сумятице Мария Антуанетта была несправедлива к Революции, Революция проявила несправедливость и жестокость по отношению к ней. Революция - враг. Это точка зрения королевы. Королева - препятствие. Вот глубокое убеждение Революции. по словам Мирабо, "единственный мужчина, на которого король может рассчитывать, - это его жена". вся революционная печать начинает изображать Людовика XVI истинным отцом народа, порядочным, добродетельным, благородным, но, к сожалению, слишком слабым и "обольщенным" человеком. чем более несправедливыми и клеветническими становятся оскорбления, тем упорнее Мария Антуанетта в своем противодействии. С тех пор как весь мир возненавидел ее, детское высокомерие Марии Антуанетты превращается в гордость, а ее распыленные силы фиормируются в настоящий характер. Со свинцовым грузом на ногах не выступишь против врага. А этот свинцовый груз - нерешительный король. Не решаясь возвысить свой голос против убийц коменданта Бастилии, он тем самым признает террор во Франции как законную силу, своим отступлением легализует восстание. именно сейчас, когда королеву оставляют те, которых свет считал ее ближайшими друзьями, из темноты выступает истинный ее друг - Ганс Аксель Ферзен. Пока репутация фаворита Марии Антуанетты могла дать ореол славы, этот искренне любящий человек, щадя честь любимой женщины, держался робко в стороне, дабы уберечь глубочайшую тайну ее жизни от любпытства и пересудов. Теперь же, когда близость к гонимому существу не дает ни выгод, ни чести, ни уважения, не вызывает зависти, но требует мужества и беззаветной жертвенности, теперь этот лишь один по-настоящему любящий, этот единственный возлюбленный открыто и решительно становится рядом с Марией Антуанеттой и тем самым входит в историю.

    ДРУГ ПОЯВЛЯЕТСЯ

во второй половине прошлого столетия вдруг распространяется романтический слух. В одном шведском замке, недоступные и опечатанные, хранятся целые связки интимных писем Марии Антуанетты. Сначала никто этим неправдоподобным слухам не верит, пока наконец внезапно не появляется публикация этой тайной корреспонденции,, сразу же - несмотря на беспощадное изъятие всех интимных подробностей - выдвигающая этого неизвестного скандинавского аристократа на первое, привилегированное место среди всех друзей Марии Антуанетты. Эта публикация полностью меняет представление о женщине, до сих пор считавшейся крайне легкомысленной; раскрывается величественная и чреватая опасностями драма души, идиллия в тени королевского замка и гильотины, один из тех потрясающих и столь невероятных романов, что на создание их решается одна лишь история: двое людей, королева Франции и чужеземец, незначительный юнкер-северянин, охвачены горячей любовью, но ради долга и осторожности обязаны в страхе хранить свою тайну Юношу, сына шведского сенатора, обладателя старинного аристократического имени, пятнадцатилетним в сопровождении домашнего учителя посылают на три года за границу. И теперь это не худший метод воспитания светского молодого человека. Одна придворная дама утверждает, что она совершенно отчетливо заметила, как при неожиданном появлении Ферзена королева в сладостном испуге начала дрожать. этот чудесный человек совершает самое благородное, что может сделать в таком деликатном положении мужчина, - он добровольно воздвигает препятствие между собой и находящейся в опасности женщиной: он быстро уезжает за тысячу миль - в Америку - адъютантом Лафайета. Он рвет нить прежде, чем неизбежно и трагически запутаться. "Она очень несчастна, - пишет он своей сестре, - и ее мужество, достойное восхищения, делает ее еще более привлекательной. Мне очень тяжело, что я не в состоянии вознаградить ее за все ее страдания, не в состоянии сделать ее счастливой так, как она того заслуживает".

БЫЛ ЛИ ОН ЕЕ ВОЗЛЮБЛЕННЫМ ИЛИ НЕ БЫЛ?

Оригиналов нет: примерно до 1900 года, то есть более столетия, каталогизированные письма в хорошем состоянии лежали в наследном замке Ферзена. Внезапно они исчезают - их уничтожают, ибо возможность использования новых технических средств для восстановления текстов, изуродованных целомудренным бароном Клинковстремом, приводит его в состояние панического страха; недолго думая, он незадолго до своей смерти сжигает письма Марии Антуанетты к Ферзену - поступок Герострата, беспримерный в наши времена, нелепый и, как будет показано, помимо всего бессмысленный.это аутодафе, как говорили в старину, было больше чем преступлением - оно было глупостью. Через шесть лет после смерти королевы Ферзен должен представлять шведское правительство на конгрессе в Раштатте. И тут Бонапарт резко заявляет барону Эдельсгейму, что не собирается вести переговоры с Ферзеном, роялистские убеждения которого ему известны и который притом спал с королевой. Он не говорит: был с ней в связи. Нет, он выражается вызывающе, почти нецензурно: "спал с королевой". Но что же делает Ферзен? Увы, молчит. Берется за перо и подробнейшим образом записывает в дневник все содержание разговора Эдельсгейма с Бонапартом, включая и обвинение в том, что он, Ферзен, "спал с королевой". Ни одним словом даже наедине с самим собой не опровергает он утверждения, являющееся, по мнению его биографов, "позорным и циничным" обвинением. Он склоняет голову и тем самым говорит: "Да". Когда несколькими днями позже английские газеты сообщают об этом инциденте, "говоря при этом о нем и несчастной королеве", он добавит к записи: "ce qui me choque" (что было мне крайне неприятно). И в этом - все возражение Ферзена, точнее, отсутствие возражений. король совсем не был смешным рогоносцем, он, бесспорно, знал об интимных отношениях своей жены с Ферзеном. Сен-При по этому поводу высказывается категорически: "Она нашла пути и средства довести до сведения короля о своих отношениях с графом Ферзеном".

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ В ВЕРСАЛЕ

лето 1789 года 4 августа при нескончаемом ликовании рушится древний оплот феодализма: аристократия отказывается от барщины и десятины, князья церкви - от податей и соляного налога, свободными становятся крестьяне, свободными - горожане, пресса свободно объявляет о провозглашении прав человека. В то лето все мечты Жан-Жака Руссо стали явью. Одна за другой возникают газеты: десять, двадцать, тридцать, пятьдесят. Мирабо основывает одну, Демулен, Бриссо, Лустало, Марат - другие 5 октября*, в Париже начинаются беспорядки. И то, как они возникают, относится к одной из многих, до сих пор необъяснимых тайн французской революции. Ибо эти на первый взгляд стихийные волнения в действительности удивительно глубоко продуманы и организованы, политически искусно выполнены. умный стрелок прекрасно знал, куда и как надо стрелять. Насильно вывезти короля из Версаля, прибегнув для этого не к армии, а к толпе женщин, - мысль блестящая, достойная психолога столь же тонкого, как, например, Шодерло де Лакло, готовящего в Пале-Рояле поход за короной для герцога Орлеанского. подстрекатели учитывают и это , король, боязливый и сентиментальный человек, никогда не даст приказа направить пушки на женщин. Итак, сначала поднять возбуждение до предела - опять-таки неизвестно, чьими руками, посредством каких махинаций, - искусственно на два дня задержать подвоз хлеба в Париж, вызвать перебои со снабжением, усилить голод, единственную побудительную причину народного гнева, а затем, как только машина запущена, женщин поскорее вперед, женщин в первые ряды! Действительно, молодая женщина ворвалась утром 5 октября в казарму и, как утверждают, рукой, унизанной кольцами, сорвала со стены барабан. Мигом вокруг нее собирается толпа женщин, громко кричащих о хлебе. Начинаются волнения, толпа растет, в нее вливаются переодетые мужчины, они-то и дают бурлящему людскому потоку определенное направление - к ратуше. Полчаса спустя ее берут приступом, захватывают пистолеты, пики, даже две пушки. И внезапно - кто его выдвинул, к какой партии, к какой группировке он принадлежит? - появляется вождь (имя его - Майяр), формирующий эту беспорядочную, эту беспокойную массу людей в армию, подстрекающий ее к маршу на Версаль, якобы за хлебом, на самом же деле затем, чтобы доставить короля в Париж. Слишком поздно, как всегда (такова уж судьба этого благородно мыслящего, честного неудачника - являться к месту происшествия с запозданием), прибывает на своей белой лошади Лафайет, главнокомандующий Национальной гвардией. Его задачей было, и он, естественно, хотел бы добросовестно ее выполнить, не допустить похода на Версаль уже упущено все, поскольку в общем замешательстве забыли преградить авангарду мятежников путь к мосту у Севра.

    ПОХОРОНЫ МОНАРХИИ

Третий лейб-гвардеец, вырвавшись из рук убийц, раненый, стремительно бежит вверх по лестнице, и пронзительный крик его слышен в каждом уголке пустого мраморного здания: "Спасайте королеву!" Этот крик действительно спасает ее. Вот-вот полетят камни. К ней подходит Лафайет: "Мадам, это необходимо, чтобы успокоить народ". "Иду", - отвечает Мария Антуанетта и берет обоих детей за руки. С высоко поднятой головой выходит она на балкон. Не как просительница, молящая о пощаде, а как солдат, идущий в наступление, полный решимости умереть, глядя смерти прямо в глаза. Она показывается на балконе, но не склоняется перед толпой. И как раз именно такая манера держаться производит поразительное действие. Две воли противостоят друг другу: королевы и народа, и так сильна напряженность этих противоборствующих сил, что минуту на огромной площади царит мертвая тишина. возле Марии Антуанетты появляется Лафайет. В решительный момент всегда смелый и отважный, он рыцарски склоняется перед королевой и целует ее руку. Этот жест одним ударом разрывает напряженность. Свершается поразительное. "Да здравствует королева! Да здравствует королева!" Солдаты отставляют ружья в сторону, офицеры смешиваются с народом, люди обнимаются друг с другом, ликуют, кричат, флаги пляшут над толпой, спешно высылаются вперед, в Париж, пики с насаженными на них окровавленными головами. В два часа пополудни большие золоченые ворота замка распахиваются. Гигантская коляска с упряжкой из шести лошадей навсегда увозит из Версаля по тряской дороге короля, королеву и всю королевскую семью. Закончена глава всемирной истории - тысячелетие неограниченной королевской власти во Франции. серая от пыли, жалкая, мрачная карета, в которой за полуопущенными занавесками сидят, тесно прижавшись друг к другу, Людовик XVI, малодушный потомок Людовика XIV, Мария Антуанетта, трагическая дочь Марии Терезии, их дети и гувернантка. За этой каретой такой же траурной рысцой следуют кареты принцев крови, двора, депутатов и немногих оставшихся верными друзей - старая власть Франции в вознаграждение Людовику XVI и Марии Антуанетте дозволено ехать в Тюильри без военной охраны, чтобы наконец они смогли отдохнуть от этого ужасного дня Еще при Людовике XIV, сто пятьдесят лет назад, двор покинул старую резиденцию королей - Тюильри. Комнаты необитаемы, мебель вывезена, нет постелей, светильников, двери не закрываются, холодный воздух проникает сквозь окна с разбитыми стеклами. "Как скверно здесь все, мама", - говорит, входя в помещение, дофин, ребенок, выросший в сиянии Версаля и Трианона, привыкший к сверкающим канделябрам, к огромным, отливающим разными цветами зеркалам, к богатстсу и роскоши. "Дитя мое, - отвечает королева, - здесь жил Людовик XIV и чувствовал себя неплохо. Нам не следует быть взыскательнее его".

САМООСОЗНАНИЕ

26
октября  все  Национальное собрание. Перед  окнами  изо  дня в день толпятся
люди,  кричащие:  "Да  здравствует  король!  Да здравствует  королева!" 

 Мария
Антуанетта постепенно  начинает находить себя. Лишь сейчас становится ясным,
что ничто  не было столь роковым для  этой  беспечной, беззаботной, ветреной
натуры,  как та легкость, с которой ей все было даровано провидением; именно
эти  ничем не  заслуженные  дары жизни  внутренне  обеднили,  опустошили ее.
Слишком  щедро  баловала  и  слишком  рано  избаловала  ее  судьба,  высокое
рождение,  еще  более высокое  положение  выпали  на  ее долю без каких-либо
усилий, и она  решила,  что  и в дальнейшем  ей незачем прилагать усилий, ей
следует жить как  хочется и все будет  хорошо. Министры думали за нее, народ
работал на  нее, оплачивая ее  комфорт, а избалованная женщина принимала все
не задумываясь, е  благодаря. И  вот теперь, вынужденнная защищать все  это,
свою  корону, своих детей, свою  собственную  жизнь,  от разбушевавшихся сил
истории, она ищет в себе силы для  сопротивления,  извлекая из глубин своего
существа  неиспользованные   резервы   интеллекта,  активности.  Но  наконец
приходит озарение: "Лишь в несчастье понимаешь, кто ты". Эти прекрасные, эти
потрясающие   слова   потрясенного   человека  внезапно,   словно  озарение,
появляются  в  ее письме. 

Полная  перестройка ее внутренней
и внешней жизни начинается лишь в Тюильри. Женщина,  которая за двадцать лет
ни  разу  не  удосужилась  внимательно, до  конца  выслушать  хотя  бы  одно
донесение  посланника
теперь
превращает свой письменный стол в государственную канцелярию, свою комнату -
в  кабинет министра  иностранных дел.  Вместо своего супруга, который  всеми
теперь игнорируется,  как неизлечимо  больной  слабоволием, она обсуждает  с
министрами важнейшие государственные вопросы,  контролирует их деятельность,
редактирует  их письма.  Королева  учится  искусству шифрования,  изобретает
особую технику тайнописи, чтобы, пользуясь  дипломатическими каналами, иметь
возможность   советоваться   со   своими   друзьями   за   границей;   пишет
симпатическими  чернилами,  применяет цифровые коды

Мария
Антуанетта начинает ценить добросовестных советчиков,  она  отказывается  от
своей  прежней  самонадеянности,  не  предпринимает  ничего  серьезного,  не
подумав, не рассмотрев вопрос с учетом  политической обстановки. 

"Чем несчастнее я становлюсь,
тем больше чувствую себя внутренне глубоко обязанной моим истинным друзьям",
- вот какие человеческие интонации звучат в ее письмах старому другу матери Мерси
.



 всем своим существом Мария Антуанетта  понимает, что ей
предопределено  быть исторической  личностью,  и  эта сверхвременная  задача
придает ей огромные  силы. 

 Непрерывно повторяет
она:  "Ничто  не в  состоянии  сломить  мое мужество", и,  получив  из  Вены
известие о том, что ее брат Иосиф  в ужасной  смертельной агонии вел себя до
последнего  вздоха  мужественно,  она  пророчески  произносит  слова,  очень
откровенно выражая ими чувство собственного достоинства:  "Он  скончался как
император. Осмелюсь сказать, он достоин меня".

мысли  о своих детях - единственные, которые  Мария Антуанетта  еще
решается связывать с понятием  "счастье". "Если я и  смогу когда-нибудь быть
счастлива, то  только благодаря моим обоим детям", - вздыхает она однажды, а
в другой  раз  замечает: "Когда мне становится грустно, я беру к себе  моего
малыша".  "Весь день я одна, и единственное мое утешение - мои дети. Я держу
их  возле  себя, сколько можно". Двое  из  четверых, которым она дала жизнь,
умерли, и теперь загнанная внутрь, а ранее неосторожно показанная всему миру
любовь с отчаянной страстностью толкает ее к этим двум оставшимся в живых.
     Дофин в особенности радует  ее -  крепкий, здоровый  малыш, смышленый и
ласковый,  "chou d'amour"*, как влюбленно говорит она о нем; все ее чувства,
симпатии  и  склонности  показывают,  что  эта  много  выстрадавшая  женщина
постепенно  становится  прозорливой. Обожая своего мальчика,  она не  балует
его. 
 "Наша  нежность к этому ребенку должна быть  суровой,  - пишет она его
гувернантке. - Нам не следует забывать, что мы воспитываем будущего короля".

 она   составляет     для   руководства   психологическую
характеристику ребенка, неожиданно показав этим до сих пор скрытые блестящие
способности глубокого понимания человека и его душевных качеств.
 "Моему сыну
четыре года и четыре месяца без двух дней, - пишет она. - Я не буду писать о
его росте  и  внешности, это Вы увидите сами.  Он всегда был здоров, но  рос
очень нервным ребенком; с колыбели малейший шум возбуждал  его. Зубы у  него
пошли поздно,  но  безболезненно и  без каких-либо осложнений, и, лишь когда
прорезался, кажется,  шестой, у  мальчика  появились конвульсии. С  тех  пор
подобные конвульсии повторялись  лишь дважды:  зимой 1787/88 года и во время
прививки,  однако во второй раз  конвульсии  были очень слабые. Из-за острой
нервной восприимчивости любой шум, к которому он  не привык, вызывает у него
страх; так, например, однажды услышав возле себя лай, он стал бояться собак.
Я  никогда  не  заставляла  его  терпеть  возле  себя собак, думаю,  что  со
временем, когда он станет разумнее, этот страх пройдет сам собой. Как и  все
крепкие, здоровые дети, он очень шаловлив, а  при внезапных вспышках гнева -
резок;  но все же  он славный, нежный  и ласковый ребенок,  если на  него не
нападает упрямство. У  него очень развито чувство  собственного достоинства,
что со временем, если его правильно  использовать, можно направить на пользу
мальчику.  Даже если  мальчик еще не  привык к кому-то, но  проникся  к нему
доверием,  он  все  равно  будет  держаться ровно,  сдержанно,  скроет  свое
недовольство, даже  гнев, будет  вести себя мягко и вежливо. Если он  обещал
что-нибудь, то  всегда выполняет, но  излишне  болтлив, охотно повторяет то,
что слышал со стороны, и, не желая солгать, часто добавляет к этому все, что
благодаря его  способности  фантазировать  кажется ему  правдоподобным.  Это
самый большой его  недостаток,  и,  безусловно, следует сделать  все,  чтобы
помочь ему от этого недостатка избавиться. В остальном, повторяю, он славный
ребенок.  Деликатно и  энергично  воздействуя  на него, не применяя при этом
слишком строгих мер,  им можно без  труда руководить  и добиться всего,  что
требуется. Строгость будет его сильно  раздражать; несмотря на  такой нежный
возраст, у него уже есть характер.  Приведу лишь один  пример: с самых малых
лет его  очень раздражает слово "прощение". Если он не прав, то будет делать
и  говорить все, чего бы от него ни  потребовали, но  слова "простите  меня"
выдавит  из  себя,  лишь  обливаясь  слезами,  испытывая  при  этом  ужасные
страдания.  С самого начала я воспитала в моих детях большое доверие к себе,
и они привыкли рассказывать мне все, даже если сделали что-нибудь нехорошее,
потому что если я и браню их, то никогда не показываю при этом, что сержусь,
а только что  меня огорчает, смущает то, что они натворили. Я приучила  их к
тому,  что все  сказанное мной однажды, любое  "да" или  "нет",  не подлежит
отмене;  но  каждому  своему решению  всегда  даю  объяснение,  понятное  их
возрасту, чтобы они не подумали, что решила я просто из каприза. Мой сын еще
не может  читать,  да и  учится очень скверно;  он слишком  несобран,  чтобы
заставить  себя стараться.  О  своем высоком  положении он не имеет никакого
понятия,  и мне хочется, чтобы это  так и  осталось. Наши дети и так слишком
рано узнают, кто они такие. Свою сестру он любит сильно и от чистого сердца;
всякий  раз,  когда  ему  что-либо  доставляет  удовольствие,   безразлично,
предстоит  ли  ему  куда-нибудь  идти, или  он получает от  кого-то подарок,
первое,  что он требует,  - это чтобы и  сестре  досталось то  же. По  своей
природе  он очень веселый, подвижный,  для его здоровья необходимо, чтобы он
много времени проводил на открытом воздухе..."

полную метаморфозу можно обнаружить на портрете, единственном из
сделанных   в  период  пребывания  королевы  в  Тюильри.  Польский  художникКухарский  писал  его  легко, в  непринужденной  манере.  Бегство  в  Варенн
прервало работу над портретом;  и тем не менее из  всех  дошедших до нас это
наиболее совершенное  изображение  королевы. 

ДРУГ ПОЯВЛЯЕТСЯ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ




Все отчетливее издали чувствует Ферзен, что помочь ей в состоянии лишь единственный человек, тот, которому она полностью доверяет, не ее супруг, не брат, никто из ее родственников, а он сам. В начале февраля Ферзен принимает решение более не ждать и ехать во Францию к Марии Антуанетте. По существу, это решение равносильно самоубийству. Сто против одного, что из этой поездки он не вернется, ведь ни одна голова во Франции не оценена более высоко, чем его. Ни одно имя не упоминается так часто и с такой ненавистью, как его. В Париже Ферзен официально объявлен вне закона. Приказ о его задержании - в руках каждого парижанина. 11 февраля он сдерживает свое слово и приступает к едва ли не самой смелой операции во всей истории революции. В простом парике, с фальшивым паспортом, в котором дерзко подделана подпись короля Швеции, Ферзен в качестве слуги сопровождает своего адъютанта, имеющего такие же поддельные документы дипломата, едущего в Лиссабон. Как ни странно, ни бумаги, ни путешественники не подвергаются в пути сколько-нибудь серьезному досмотру, и без приключений 13 февраля, в половине шестого, Ферзен приезжает в Париж. Надежно сбереженный ключ делает свое дело - Ферзен проникает во дворец; после восьми месяцев жестокой разлуки и потрясающих событий - мир за это время очень переменился - влюбленные вновь вместе. Ферзен снова, и в последний раз, у Марии Антуанетты. *** Об этом памятном посещении сохранились две записи, сделанные рукой Ферзена, записи

    БЕГСТВО В ВОЙНУ

Древнейшее средство: когда государство или правительство не в состоянии преодолеть внутренний кризис, они пытаются разрядку направить вовне; согласно этому извечному закону, чтобы избежать назревающей гражданской войны, трибуны революции на протяжении ряда месяцев требуют начать войну против Австрии. не следует забывать, что понятий "национальное", "нация" в XVIII веке еще не было; лишь французская революция формулирует их для Европы.   понятий "отечество" и "нация" в 1791 году для людей XVIII века еще не существовало. Лишь эта война, объединившая огромные народные массы, сформировавшая самосознание наций и тем самым развязавшая ужасную братоубийственную борьбу, выдвинет идею национального патриотизма и передаст ее по наследству следующему столетию.

ПОСЛЕДНИЕ КРИКИ О ПОМОЩИ

 Ферзен, которого крики о помощи из Тюильри уже всерьез  встревожили,
знает:  тогда  будет поздно.  Для  спасения  королевы  нужно  что-то  делать
немедленно.  И в смятении  чувств  любящий делает как  раз то,  что  погубит
возлюбленную. Ибо именно те меры, которыми он хочет сдержать нападение толпы
на  Тюильри,  ускоряют это нападение.



Собрание обвиняется в том, что оно противозаконно захватило бразды правления государством, французские солдаты настоятельно призываются к подчинению королю, их легитимному монарху, городу же Парижу, в случае если он силой овладеет дворцом Тюильри, манифест угрожает "примерным и на вечные времена памятным возмездием", "военной экзекуцией" и полным разрушением: мысли, достойные Тамерлана, высказываются малодушным генералом задолго до первого выстрела. Следствие этой бумажной угрозы ужасно. Даже тот, кто до сих пор относился к королю лояльно, сразу становится республиканцем, едва обнаружив, как дорог его король врагам Франции, едва поняв, что победа вражеских войск повлечет за собой уничтожение всех завоеваний революции, что Бастилию штурмовали напрасно, что клятва в Зале для игры в мяч давалась зря, что торжественная присяга, принесенная тысячами французов на Марсовом поле, не имела никакого смысла. Рука Ферзена, рука возлюбленного, этой безрассудной угрозой метнула бомбу в тлеющий огонь. И этот безумный вызов, эта бессмысленная бравада взорвали гнев двадцати миллионов французов. Угроза союзников сровнять Париж с землей, если народ нападет на Тюильри, народом воспринимается как повод к нападению.

    ДЕСЯТОЕ АВГУСТА

Мария Антуанетта знает также, что в подобный час женщине не пристало заменять своего мужа, королеве нельзя подменять короля. И она уговаривает, убеждает Людовика XVI сделать еще одну, последнюю попытку - принять бой и, устроив смотр защитникам, сломить их нерешительность. Мысль правильная: инстинкт Марии Анутанетты всегда безошибочен. Несколько пылких, убеждающих слов, подобных тем, которые в свое время, в опаснейшие мгновения, будет находить Наполеон В это утро последней, решающей битвы между Монархией и Республикой в толпе у Тюильри стоит юный лейтенант без должности, корсиканец Наполеон Бонапарт. Словно глупца, высмеял бы он всякого, кто стал бы утверждать, что ему, Наполеону, предстоит однажды занять этот дворец как преемнику Людовика XVI. Сейчас он свободен, не зачислен в армию, и вот своим непогрешимым взглядом солдата оценивает шансы нападающей и защищающейся сторон. Несколько пушечных залпов, один стремительный удар, и этих каналий (как позже, на острове Святой Елены, презрительно назовет он жителей предместий), словно железной метлой, повымело бы отсюда. Имей король возле себя этого незначительного артиллерийского лейтенанта, он устоял бы против всего Парижа. Но здесь, во дворце, никто не обладает железным сердцем и быстро оценивающим взглядом этого маленького лейтенанта. И без боя, даже без попытки сопротивления, Людовик XVI покидает замок, построенный его предками, покидает, чтобы никогда более не вернуться назад. швейцарские гвардейцы защищают пустые покои сбежавшего короля и по команде своих офицеров дают несколько залпов. Они очищают двор, отбивают притащенные толпой пушки, показывая этим, что решительный владыка в окружении преданных ему людей мог бы с честью защищаться. И только сейчас вспоминает король, безголовый повелитель (скоро он действительно потеряет голову), о своем долге - не требовать от других мужества и самопожертвования там, где сам он оказался малодушным; он посылает швейцарцам приказ прекратить всякую защиту дворца. Но и на этот раз - вечное роковое слово его царствования - поздно! Нерешительность или забывчивость короля стоит жизни белее чем тысяче людей. Озлобленная толпа врывается в беззащитный дворец. Вновь светят кровавые фонари Революции: на пиках высятся головы роялистов, лишь к одиннадцати часам кончается бойня.

ТАМПЛЬ

королевская семья прибывает в Тампль, бывший замок храмовников. Мария Антуанетта знает этот маленький дворец. Здесь в счастливые, беззаботные годы рококо жил брат короля, граф д'Артуа, ее партнер по танцам, товарищ в развлечениях. Однажды зимой, под заливистый звон бубенчиков, в разукрашенных санках, четырнадцатилетняя дофина, укутанная в дорогую шубку, приехала сюда, чтобы перекусить на скорую руку у деверя. Нынче в этот дворец приглашают их на более длительное время менее гостеприимные хозяева - члены Коммуны, и вместо лакеев в дверях, словно заботливые стражи, стоят солдаты Национальной гвардии и жандармы. Большой зал, в котором узники сервируют ужин, знаком нам по знаменитой картине "Чай у принца Конти". Мальчик и девочка, развлекающие избранное общество концертом, - восьмилетний Вольфганг Амадей Моцарт и его сестра. Музыка и веселое настроение царят в этих покоях, счастливые, умеющие наслаждаться господа жили здесь всего каких-нибудь пятнадцать лет назад. жить они будут в расположенных поблизости двух древних круглых крепостных башнях с остроконечными крышами. Построенные в средние века храмовниками, эти неприступные укрепления из тяжелого плитняка, серые и угрюмые, словно Бастилия 19 августа являются два чиновника магистрата с приказом удалить из крепости лиц, не принадлежащих к королевской семье. Особенно болезненно для королевы расставание с принцессой Ламбаль, которая, уже находясь в безопасности, добровольно вернулась из Лондона, чтобы в трудный час показать свою преданность подруге. Обе чувствуют, что не увидят более друг друга; при этом расставании, проходящем без свидетелей, Мария Антуанетта, вероятно, дарит подруге прядь своих волос, заключенную в кольцо с трагической надпписью: "Они поседели от горя", найденное позже на растерзанном трупе принцессы. И воспитательница дофина мадам де Турзель со своей дочерью должна перебраться из этой тюрьмы в другую, в Форс, так же как и дворяне из свиты короля, - лишь одного камердинера оставляют ему. Таким образом, исчезают последние следы придворного штата, и королевская семья - Людовик, Мария Антуанетта, двое детей и принцесса Елизавета - остается в одиночестве. пока Людовик XVI еще не считается преступником, Коммуна снабжает его бельем, одеждой, различными предметами обихода. По его желанию в Тампль доставлена целая библиотека - 257 книг, в основном латинские классики, что позволяет ему коротать время. Во французской революции, как и во всякой другой, четко обозначаются два типа революционеров: революционеры идеи и революционеры от обиды, от зависти. Первые, вышедшие из более обеспеченных слоев народа, хотят поднять народ до своего уровня, до своей культуры, до своей свободы, своего образования, своего уклада жизни. Вторые, которым самим жилось плохо, хотят отомстить тем, кому жилось лучше, пытаются обретенную ими силу направить на тех, кто обладал ею раньше, жаждут вдоволь поиздеваться над бывшими господами.
 Во   французской  революции  первоначально  господствовала   идейность:
Национальное собрание, состоящее  из аристократов и  представителей третьего
сословия, из уважаемых людей страны, хотело помочь народу, хотело освободить
массы, но освобожденные массы, эти раскованные силы, тотчас же оборачиваются
против  своих  освободителей; 
 во  второй  фазе революции  крайние элементы,
революционеры от обиды, от  зависти,  приобретают  господствующее положение,
чувство  власти  для  них  настолько  ново  и  необычно, что  они  не  могут
противостоять    желанию   полностью    им    насладиться. 
К числу революционеров от обиды, от зависти относится Эбер, которому доверено попечение о королевской семье, - отвратительная личность, типичный представитель этой категории людей. Благородным, истинно одухотворенным революционерам - Робеспьеру, Демулену, Сен-Жюсту - скоро станет ясно, что этот грязный писака, этот распутный крикун - язва на теле Революции, и Робеспьер выжжет эту язву каленым железом, правда слишком поздно. величие в несчастье и трогает этих простых людей, и, как всегда, явно страдающая женщина вызывает особое сочувствие. Постепенно караульные, эти товарищи по заключению своим узникам, проникаются известной симпатией к королевской семье, и уж это одно объясняет, почему оказались возможными попытки побега. Таким образом, если караульные солдаты, по роялистским мемуарам, и держали себя крайне грубо и подчеркнуто республикански, если они иной раз непристойно ругались, пели или свистели громче, чем следовало, то вызвано это было желанием как-то скрыть от своего начальства внутреннее сострадание к узникам. Простой народ лучше идеологов Конвента понял, что поверженному подобает выказывать сочувствие в его несчастье, и от, казалось бы, таких неотесанных солдат Тампля королева испытывала много меньше проявлений злобы и ненависти, чемв свое время в салонах Версаля В Вандее крестьянское восстание, начинается гражданская война С каждым поражением войск революции тысячекратно посторяемое слово "измена" слышится со всех сторон и пугает город. В такой час Дантон, самый энергичный, самый решительный человек Революции, поднимает кровавое знамя террора, вносит ужасное предложение - за три дня и три ночи сентября уничтожить всех узников тюрем, подозреваемых в измене. казалось бы, Революция у цели. Король низложен, он спокойно покорился и тихо живет со своей женой и детьми в тюремном замке. на декабрь назначается процесс против Луи Капета. Позже Людовика XVI изолируют от семьи 20 января к Марии Антуанетте является служащий ратуши и смущенно сообщает, что сегодня в виде исключения ей и остальным членам семьи разрешено спуститься к супругу, она сразу понимает весь ужас этой милости: Людовик XVI приговорен к смертной казни, она и ее дети увидят мужа и отца в последний раз. Никто не присутствовал в этот трагический час встречи и одновременнно прощания навсегда с осужденным королем, все известные нам опубликованные сообщения являются свободным романтическим вымыслом, так же как и сентиментальные эстампы в этот последний час та черта характера короля, которая на протяжении всей его жизни была гибельной для него, - поразительное хладнокровие - оказывается очень нужной много испытавшему человеку. Невыносимое в обычных условиях спокойствие придает в этот решающий момент Людовику XVI известное величие. МАРИЯ АНТУАНЕТТА ОДНА в природе любой войны - неизбежное превращение ее в захватническую. Каждый монарх утверждает, что он потрясен случившимся; но ни один из них и пальцем не шевельнет ради спасения королевы. И Мария Антуанетта может повторить слова, сказанные Людовиком XVI Ферзену: "Весь мир покинул меня". Все меры предосторожности, принятые Эбером и другими членами ратуши, оказались совершенно недействительными перед таинственной магнетической силой, излучаемой нимбом истинной королевы на всех этих солдат и маленьких чиновников. Уже несколько недель спустя все или почти все непоколебимые санкюлоты, которые должны караулить королеву, из стражей превратились в ее тайных пособников в башню и из башни непрерывно тайным образом передаются известия и сообщения, написанные либо лимонным соком, либо симпатическими чернилами на маленьких листках бумаги, которые затем закатываются в виде пробки из-под фляги с водой или же переправляются через дымоход печи. есть договоренность, что свой надежный разносчик газет особенно важные новости будет выкрикивать возле Тампля. Постепенно этот тайный круг пособников среди стражей расширяется. И вот, поскольку рядом нет Людовика XVI, своей вечной нерешительностью парализовавшего любое настоящее действие, покинутая всеми Мария Антуанетта решается на попытку освободить себя. 2 февраля 1793 года, через 13 дней после казни короля, к Жарже является неизвестный ему человек с поразительным предложением освободить Марию Антуанетту из Тампля. Жарже бросает недоверчивый взгляд на пришельца, по виду настоящего санкюлота, предполагая в нем подосланного провокатора. Но тут неизвестный передает генералу маленькую записку, несомненно написанную рукой королевы: "Вы вполне можете доверять подателю этой записки, он будет говорить с Вами от моего имени. Его чувства мне известны, вот уж пять месяцев они неизменны". Это Тулан, один из постоянных сторожей Тампля, удивительный психологический феномен. Тулан передает генералу еще одну записку: "Если Вы решили прийти сюда, было бы лучше поторопиться; но, Бога ради, будьте осторожны, не дайте себя узнать, особенно женщине, которая сидит с нами". Женщину зовут Тизон, и инстинкт Марии Антуанетты, подсказывающий ей, что это шпионка, не обманывает ее: именно благодаря бдительности Тизон заговор провалится. Лепитр, который, как член ратуши, уже подготовил фальшивые документы, теряет мужество. Распространился слух, что выезды из Парижа будут особо строго охраняться и все кареты самым тщательным образом обыскиваться, - осторожного человека охватывает страх. Возможно, по каким-то приметам он догадался, что шпионка Тизон напала на след; во всяком случае он отказывает в своей помощи мемуары Гогелы, в которых материалы об отъезде Жарже изложены с документальной полнотой и содержат даже копии писем, ни слова не сообщают о Ферзене в 1823 году, когда появились упомянутые выше мемуары, в отношении Ферзена уже действовал заговор молчания, заговор, целью которого было утаить интимные отношения между ним и королевой от последующих поколений. И здесь также важнейшая для нас часть письма (как и у всех писем Марии Антуанетты) была изъята раболепствующими издателями. Лишь сто лет спустя эта часть письма обнаруживается, и оказывается, никогда чувство страстной любви королевы не было сильнее, чем в дни, предшествующие ее гибели. Чтобы постоянно иметь перед глазами знак отрадного напоминания о возлюбленном, Мария Антуанетта заказала себе кольцо, но не с королевскими лилиями (такое кольцо она послала Ферзену), а с гербом Ферзена: как он носил на своей руке девиз королевы, так в дни разлуки она на своей руке - герб шведского дворянина; каждый взгляд, брошенный на кольцо, должен был напоминать королеве Франции о любимом, находящемся вдали. И поскольку сейчас наконец появляется возможность послать ему еще один - она чувствует, последний - знак любви, она хочет показать ему, что с этим кольцом сохранила отданные ему чувства. Она прижимает кольцо с гравировкой к горячему воску и через Жарже посылает оттиск Ферзену. Слова не нужны, оттиск сам говорит. "Оттиск, который я прилагаю, - пишет она Жарже, - прошу Вас передать известному лицу, приезжавшему ко мне в прошедшую зиму из Брюсселя. Передайте, пожалуйста, упомянутому лицу, что этот девиз для меня никогда не был так дорог, как сейчас". Что же написано на перстне с печаткой, изготовленном по указанию Марии Антуанетты, какой девиз для нее "никогда не был так дорог, как сейчас"? Что же было выгравировано на перстне с печаткой, на котором королева пиказала вырезать герб шведского дворянина и который она, единственное из украшений, стоившее ей дороже бесчисленных миллионов, сохранила даже в тюрьме? Пять итальянских слов девиза, и в двух шагах от смерти они звучат еще более верно, чем когда бы то ни было: "Tutto a te mi guida" (Все ведет меня к тебе). БЕЗЫСХОДНОЕ ОДИНОЧЕСТВО В Париже как раз в эти времена живет такой человек - барон де Бац. барон, этот безумец, на протяжении всей революции остается в самых опасных местах: под чужим именем, постоянно меняя его, скрывается он в Париже, чтобы бороться с революцией один на один. Он жертвует всем своим состоянием, предпринимая одну попытку за другой; самой безумной была та, когда он, размахивая обнаженной саблей, внезапно появился перед процессией, ведущей короля на казнь, с громким криком: "Ко мне все, кто хочет спасти короля!" Вокруг него - необозримые толпы людей, перед ним - десятки тысяч вооруженных солдат. Никто не присоединился к нему. Во Франции не нашлось второго столь же безрассудно мужественного, который решился бы средь бела дня отбить короля у народа, у армии. И прежде чем охрана успевает прийти в себя от изумления, барон де Бац вновь исчезает в толпе. Барон де Бац увидел слабое место Революции, разъедающую ее язву, которую Робеспьер пытается выжечь каленым железом, - начинающуюся коорупцию. Он, которого сотни шпионов и тайных агентов безуспешно выслеживают и ищут по всей стране - Комитет безопасности информирован уже о том, что он вынашивает планы крушения республики, - проникает в караульную команду Тампля как рядовой солдат под именем Форже, чтобы лично во всех подробностях изучить план тюрьмы и территорию вокруг нее. С ружьем в руках, в грязной, оборванной одежде национального гвардейца изнеженный, сказочно богатый аристократ вместе с другими солдатами несет тяжелую караульную службу у двери камеры королевы. Неизвестно, удалось ли ему проникнуть к Марии Антуанетте. На этом неумелой рукой сделанном портрете женщина с вдовьей вуалью на поседевших волосах, несмотря на свои тридцать восемь лет, уже старая женщина - слишком сильно она настрадалась. Нет блеска и живости в некогда озорных глазах; вот сидит она, бесконечно усталая, с вяло опущенными руками, готовая следовать любому зову без возражений, без протеста, даже если этот зов - к гибели, к концу. Прежняя привлекательность ее облика уступает место спокойной печали, беспокойство - полному безразличию. Этот последний портрет Марии Антуанетты похож, пожалуй, на портрет настоятельницы монастыря, аббатисы, женщины, отрешенной от всех земных забот, не имеющей никаких земных желаний, живущей уже не этой, а какой-то другой, потусторонней жизнью. Ни красоты не чувствуешь в этой женщине, ни смелости, ни сил - ничего, кроме великого терпеливого безразличия. впускает комиссаров. Они зачитывают декрет Конвента, в соответствии с которым вдова Капет, поскольку против нее выдвинуто обвинение, должна быть препровождена в Консьержери. Мария Антуанетта внимательно слушает и молчит. Она знает: обвинение Революционного трибунала равнозначно осуждению, а Консьержери - это покойницкая. КОНСЬЕРЖЕРИ Из-за позднего часа и еще, вероятно, потому, что это выглядело бы фарсом - считать, будто в Консьержери не знают, кто такая Мария Антуанетта, королева Франции, обычного допроса не делают и разрешают ей сразу же отправиться в камеру, на отдых. Судомойка Ришаров, юная бедная крестьянка Розали Ламорльер, неграмотная и которой мы тем не менее обязаны правдивейшими и волнующими показаниями очевидца последних семидесяти семи дней королевы, потрясенная, незаметно пробирается за бледной, одетой в черное женщиной и умоляет ее разрешить помочь при раздевании. "Благодарю тебя, дитя мое, - отвечает королева, - с тех пор как все оставили меня, я обслуживаю себя сама". Консьержери, об этом знают и в Париже, и во всем мире, - особая тюрьм, тюрьма для самых опасных политических преступников. Внесение имени в список ее "постояльцев" равносильно свидетельству о смерти. ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА Даже через толстые каменные стены Консьержери проникает манящий и обманчивый свет миллиона барона де Баца, все еще продолжает Мишони вести отважную двойную игру. Ежедневно верный долгу, суровый, является он в камеру королевы, лично проверяет крепость решеток и дверей, с педантичной точностью докладывает об этих посещениях Коммуне, счастливой иметь такого надежного республиканца надзирателем, сторожем. В действительности же Мишони дожидается лишь момента и, когда жандармы покидают камеру, дружески болтает с королевой, передает ей столь страстно ожидаемые сообщения из Тампля о детях время от времени, то за мзду, то ли по добросердечию, при инспектировании Консьержери он пропускает даже тайком к заключенной любопытствующих, англичанина или англичанку (фамилия н ), возможно, некую страдающую сплином особу, миссис Аткинс, одного из присягнувших Конвенту священников, который примет у королевы последнюю исповедь, художника - ему мы обязаны портретом королевы, выставленным в музее Карнавале. И наконец, роковым образом, также и безрассудного глупца, который своим чрезмерным рвением одним ударом лишит королеву всех данных ей малых свобод и послаблений.

она требует книг и читает их одну за другой своими слабыми, воспаленными глазами; книг на нее не напастись. Не романов просит она, не пьес, ничего веселого или сентиментального, ничего о любви, очень уж все это напоминает о прошлой жизни, лишь книги о необыкновенных приключениях, описания экспедиции капитана Кука, повествования о кораблекрушениях, об отважных путешественниках, книги, которые захватывают, отвлекают, возбуждают, заставляют сильнее биться сердце, книги, читая которые забываешь время, мир, в котором живешь. ГНУСНАЯ КЛЕВЕТА

ПРОЦЕСС НАЧИНАЕТСЯ

12 октября в большом зале заседаний - первый допрос Марии Антуанетты. Опасность научила ее сосредоточиваться, хорошо говорить и еще лучше молчать: каждый ее ответ точен, меток и одновременно осторожен и умен. Ни на мгновение не теряет она спокойствия; даже самые глупые или самые коварные вопросы не выводят ее из равновесия.

    СЛУШАНИЕ ДЕЛА

То, что должно было унизить ее, возвысило. Робеспьер, в тот же день узнавший о случившемся, не может преодолеть вспышки гнева. Он, единственный политический гений среди этих шумных народных агитаторов, сразу понимает, какой дикой глупостью было вынесение на публичный суд обвинения девятилетнего ребенка против матери, обвинения, подписанного мальчиком либо из страха, либо под влиянием чувства собственной вины. "Этот болван Эбер, - говорит Робеспьер в ярости своим друзьям, - обеспечил ей триумф". Мария Антуанетта почувствовала свое торжество. Но она услышала возглас из зала: "Смотри, какая гордячка!" Поэтому она спрашивает своего защитника: "Не слишком ли много достоинства вложила я в ответ?" Но тот успокаивает ее: "Мадам, оставайтесь собою, и это будет превосходно". если придерживаться буквы закона, то он окажется на стороне королевы, так как процесс не дал фактических подтверждений ее виновности. Как республиканцы, они должны признать королеву виновной, как присяжные, связанные клятвой, они обязаны следовать закону, не признающему вину, если она не доказана. Но к счастью, конфликт с совестью не угрожает этим обывателям. В четыре часа утра присяжные молча возвращаются в зал. Мертвая тишина зала встечает их. Единогласно признают они Марию Антуанетту виновной в измене. Фукье-Тенвиль требует смертной казни; его предложение принимается единогласно. в темном коридоре нога не находит ступеньки, покачнувшись, Мария Антуанетта едва не падает. Ее быстро подхватывает жандармский офицер, лейтенант де Бюсн, единственный, кому достало мужества во время слушания дела подать ей стакан воды. За это, да еще за то, что он держал шляпу в руке, провожая обреченную на смерть, другой жандарм пишет на него донос ей осталось жить считанные часы. *** В маленькой камере на столе горят две свечки. Смертница получила право на них как на последнюю милость, чтобы ночь перед вечной ночью не провести в темноте. И еще в одном не осмелились отказать до сих пор чрезмерно осторожные тюремщики: Мария Антуанетта требует бумагу и чернила для письма; из своего последнего сурового одиночества она хочет послать несколько слов тем, кто думает, кто тревожится о ней. Сторож приносит чернила, перо и сложенный вдвое лист бумаги, и в то время, как в зарешеченном окне занимается день, Мария Антуанетта, собрав последние силы, начинает свое последнее письмо. Она пишет: "16 сего октября, 4 1/2 часа утра. Вам, сестра моя, я пишу в последний раз. Меня только что приговорили не к позорной смерти - она позорна лишь для преступников, - а к возможности соединиться с Вашим братом; невинная, как и он, я надеюсь проявить ту же твердость духа, какую он проявил в свои последние мгновения. Я спокойна, как бывают спокойны люди, когда совесть ни в чем не упрекает; мне глубоко жаль покинуть моих бедных детей; Вы знаете, что я жила только для них; а в каком положении я оставляю Вас, моя добрая и нежная сестра, Вас, пожертвовавшую по своей дружбе всем, чтобы быть с нами! Из речей на процессе я узнала, что мою дочь разлучили с Вами: увы! Бедное дитя, я не сомеливаюсь писать ей, так как она не получит моего письма; я не знаю даже, дойдет ли это письмо до Вас. Примите здесь мое благословение для них обоих. Я надеюсь, что когда-нибудь, когда они подрастут, они смогут соединиться с Вами и вполне насладиться Вашими нежными заботами. Пусть они оба думают о том, что я не переставала им внушать: что первой основой жизни являются принципы и точное выполнение своих обязанностей; что их обоюдная дружба и доверие сотавят их счастие; пусть моя дочь поймет, что в ее возрасте она должна помогать своему брату советами, какие смогут ей внушить ее больший опыт и ее дружба. Пусть мой сын в свою очередь выказывает своей сестре все заботы и оказывает все услуги, какие только может внушить дружба; пусть, наконец, они оба почувствуют, что, в каком бы положении и где бы ни оказались они, только в своем единении они будт действительно счастливы. Пусть они берут пример с нас! Сколько утешения в наших несчастиях дала нам наша дружба! А в счастии вы наслаждаетесь им вдвойне, когда можете разделить его с другом; и где вы найдете более нежного, более близкого друга, чем в своей собственной семье? Пусть мой сын никогда не забывает последних слов своего отца, которые я особенно горячо повторяю емй, - пусть он никогда не будет стремиться мстить за нашу смерть. Мне надо сказать Вам об одной очень тяжелой для моего сердца вещи. Я знаю, сколько неприятностей Вам причинил мой ребенок; простите его, моя дорогая сестра; подумайте о его возрасте и о том, как легко сказать ребенку, что захочется, и даже то, чего он не понимает. Настанет день, я надеюсь, когда он отлично поймет всю величину Вашей ласки и Вашей нежности к ним обоим. Мне остается еще доверить Вам мои последние мысли; я хотела было записать их с начала процесса, но, помимо того что мне не давали писать, ход процесса был так стремителен, что у меня для этого действительно не было времени. Я умираю, исповедуя апостолическую римско-католическую религию, религию моих отцов, в которой я была воспитана и которую я всегда исповедовала, - умираю, не ожидая никакого духовного напутствия, не зная даже, существуют ли здесь еще пастыри этой религии; и даже то место, где я нахожусь, подвергло бы их слишком большой опасности, если бы они хоть раз вошли сюда. Я искренне прошу прощения у Бога во всех грехах, содеянных мною с первого дня моего существования. Я надеюсь, что по всей благости Он примет, примет мои последние моления, равно как и те, что я уже давно шлю Ему, чтобы Он соблаговолил присоединить мою душу к своему милосердию и благости. Я прошу прощения у всех, кого я знаю, и особенно у Вас, моя сестра, за все те обиды, которые, помимо моего желания, я могла нанести. Всем моим врагам я прощаю зло, которое они мне причинили. Здесь я прощаюсь с моими тетками и со всеми моими братьями и сестрами. У меня были друзья; мысль о том, что я разлучаюсь навсегда с ними и что эта разлука принесет им горе, вызывает одно из самых глубоких сожалений, которые я уношу с собой в час смерти. Пусть, по крайней мере, они знают, что до последней минуты я думала о них. Прощайте, моя добрая и нежная сестра; о, если бы это письмо дошло до Вас! Думайте всегда обо мне; от всего сердца я обнимаю Вас и этих бедных и дорогих детей. Боже мой! Как мучительно покинуть их навсегда! Прощайте, прощайте! Я хочу заняться только своими духовными обязанностями. Так как я не свободна в своих действиях, то, может быть, ко мне приведут священника, но я заявляю здесь, что я не скажу ему ни слова и поступлю с ним как с существом, совершенно чуждым для меня". Письмо внезапно обрывается без заключительной фразы, без подписи Куртуа преподносит Людовику XVIII в подарок это будто бы спасенное им письмо Марии Антуанетты, сопровождая его ханжеским посланием. Этот трюк ему не помогает. Куртуа, подобно другим, ссылают. Но письмо спасено. Через двадцать один год после того, как Мария Антуанетта отправила удивительное прощальное письмо, его читают близкие королевы. Но слишком поздно! Почти все, кому Мария Антуанетта в свой смертный час посылала слова привета, последовали за ней. Мадам Елизавета кончила свою жизнь на гильотине, сын королевы либо действительно умер в Тампле (до сих пор мы не знаем правды), либо блуждал по белу свету под чужим именем, неопознанный, ничего не знавший о своем происхождении. И до Ферзена не дошло последнее "прости" любящей женщины. Не было в письме упомянуто его имя, и все же кому, как не ему, адресованы эти взволнованные строки: "У меня были друзья; мысль о том, что я разлучаюсь навсегда с ними и что эта разлука принесет им горе, вызывает одно из самых глубоких сожалений, которое я уношу с собой в час смерти". Чувство долга удержало ее от того, чтобы назвать самого близкого, самого дорогого ей человека. ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ В пять утра, когда Мария Антуанетта еще пишет свое последнее письмо, во всех сорока восьми секциях Парижа уже бьют барабаны. В семь - на ногах гарнизон города, заряженные пушки блокируют мосты и уличные магистрали, вооруженные отряды с примкнутыми штыками патрулируют город, кавалерия образует шпалеры - солдаты, солдаты, солдаты, и все это из-за одной-единственной женщины, которая сама ничего более не желает, как только смерти. Часто власть боится жертву больше, чем жертва - власть. На углу улицы Сент-Оноре, на том месте, где сейчас находится кафе "Режанс", процессию ждет человек с листом бумаги и карандашом в руке. Это Луи Давид, едва ли не самый малодушный человек, едва ли не самый великий художник своего времени. При революции самый громкий среди крикунов, он служит могущественным, пока те у власти, тотчас же покидая их, едва они оказываются в опасности. Он рисует Марата на смертном одре, восьмого термидора патетически клянется Робеспьеру вместе с ним "испить горькую чашу страданий до дна", но девятого, на роковом заседании, уже не испытывает этой героической жажды: вчерашний смельчак предпочитает отсидеться дома и таким образом благодаря своей трусости избегает гильотины. При революции озлобленный враг тирании, он первым перебежит к новому диктатору и, запечатлев на полотне коронацию Наполеона, обменяет свою ненависть к аристократии на титул барона. Образец вечного перебежчика к сильным мира сего, угодничающий перед преуспевающими, безжалостный к побежденным, он изображает победителя - при коронации, потерпевшего поражение - на дороге к эшафоту. Он подстережет и Дантона на такой же телеге, на которой сейчас везут Марию Антуанетту, и тот, зная его наизусть, бросит ему хлесткое и презрительное: "Лакейская душа!" Но этот человек с жалким, трусливым сердцем и рабской душой обладает зорким глазом и верной рукой великого художника, несколькими беглыми штрихами на листке бумаги он схватит и сбережет человечеству образ королевы на пути к эшафоту, создаст поразительный по своей эмоциональности набросок, с какой-то сверхъестественной силой вырванный из живой, пульсирующей жизни. На нем - постаревшая женщина, уже утратившая красоту, но сохранившая гордость. Губы высокомерно сжаты, как бы сдерживая вопль души, глаза безучастны и холодны; с руками, связанными за спиной, сидит она на телеге палача с независимым, вызывающим видом, словно на троне. Невыразимое презение - в каждой линии окаменевшего лица, непоколебимая решимость - в истинно королевской осанке. Терпение, переплавленное в упорство, страдания, ставшие внутренней силой, - все это придает измученной женщине новое и жуткое величие, - величие, с которым она поразительной манерой держать себя преодолевает бесчестье этой телеги позора. Громадная площадь Революции, теперешняя площадь Согласия, черна от народа. Десятки тысяч людей на ногах с самого раннего утра, чтобы не пропустить редчайшее зрелище, увидеть, как королеву - в соответствии с циничными и жестокими словами Эбера - "отбреет национальная бритва". РЕКВИЕМ в 1796 году Ферзен приезжает в Вену и впервые видит при императорском дворе дочь Марии Антуанетты, впечатление от этой встречи столь велико, что слезы застилают ему глаза: "У меня дрожали колени, когда я спускался по лестнице. Я испытывал страдание и был счастлив одновременно, я был глубоко взволнован". Каждый раз при виде дочери Ферзен вспоминает мать и глаза его увлажняются, его тянет к этой девушке, плоть от плоти его возлюбленной. Но ни разу ей не разрешают поговорить с Ферзеном. известно только одно: Конвент приказал останки королевы залить негашеной известью. И вот могильщики роют, роют. Наконец лопата звенит, ударившись о твердый пласт. И по полуистлевшей подвязке признают, что горсть бесцветной пыли, которую, содрогаясь, снимают с влажной земли, - это и есть последний след той, которая некогда была бгиней грации и вкуса, а затем - королевой всех страданий. В этой книге использовалась полностью восстановленная переписка королевы с императрицей: супружеские отношения Людовика XVI и Марии Антуанетты невозможно понять, нельзя восстановить психологию этих отношений, не зная долго замалчиваемой физиологической тайны.

Комментариев нет:

Отправить комментарий