Принял псевдоним «Суварин» по имени русского революционера — персонажа романа Эмиля Золя «Жерминаль».
Бори́с Суварин (фр. Boris Souvarine, 5 ноября 1895, Киев — 1 ноября 1984, Париж)
В частности, Суварин считал систему, существовавшую в СССР, государственным капитализмом, в то время как Троцкий — «деформированным рабочим государством».
_(14827966755).jpg?uselang=ru)
В 1935 написал биографию Сталина «Сталин. Очерк истории большевизма» В 1935 основал Институт социальной истории, собиравший материалы по истории коммунизма, СССР и рабочего движения. Впоследствии порвал с коммунизмом, однако продолжал исследовать это политическое явление как историк.
Во время Второй мировой войны был арестован правительством Виши, но отпущен благодаря сочувствующему офицеру и бежал в США.
Борис С у в а р и н ПАНАИТ ИСТРАТИ И КОММУНИЗМ
Окончание. Начало см. в № 28.
Истрати буквально поклонялся Р. Роллану, гово ря: «Я — его творение».
Он был всем обязан Роллану, и со своей обычной искренностью открыто это при знавал.
Бедный Истрати, с его поразительной впечат лительностью человека с обнаженными нервами, бо лезненно переживал разрыв и поведение своего быв шего благодетеля, которое выражалось не только в отношении автора «К другому пламени».
Принятие Р. Ролланом сталинизма представляет собой загадку более общего характера.
Я не могу удержаться, что бы не сказать о ней несколько слов, ибо она сыграла роль в жизни моего покойного друга.
Р. Роллан исповедовал несгибаемый индивидуа лизм, он держался в стороне от всех группировок, не позволял втянуть себя ни в один коллектив, во всех случаях он неуклонно стоял на позиции свободного человека.
Несомненно, он преувеличивал свое значение.
Жорж Сорель в письме Бенедетто Кроче, которое я в свое время опубликовал («Critique Sociale», № 2, июль, 1931), писал в 1919 г.: «Я прочел манифест Р. Рол- лана... Меня в особенности поразила чрезмерная гор дость, делающая его столь мало симпатичным. В действительности Роллан не совершил таких великих дел, чтобы говорить, как пророк, вдохновляемый Духом. Что сделал он для Человечества, для «Наро дов всех людей»?» Во время первой мировой войны его намерения были похвальны, его заслуги очевидны.
«Над схват кой», призыв против разбушевавшегося шовинизма, произвел некоторое впечатление в интеллектуальных кругах и множество споров, вызванных серьезным не доразумением: Р. Роллан вовсе не выражал своего равнодушия к схватке, он хотел возвысить голос, что бы его услышали, несмотря на гром пушек и шум ми литаристских страстей. Я был в числе немногих, вы ступивших в его защиту от бешеных сторонников вой ны «до победного конца».
По отношению к русской революции Р. Роллан выразил неопределенное и платоническое чувство со лидарности.
Вскоре он перестал одобрять Ленина, упрекая его в установлении однопартийности и при менения насилия.
Роллан неизменно определял себя как защитника «независимости духа».
Долгие годы он занимал по отношению к «советскому опыту» очень критическое отношение, казавшееся с его стороны как нельзя более естественным.
Письма, которые он получал от Горького, утверждали его в этом отно шении.
Свои аргументы он изложил в публичном споре с Барбюсом, отказавшись участвовать в одной из ини циатив журнала «Кларте», шедшего в сторону комму низма.
Только после прихода Сталина, жестоких ре прессий против всех соратников Ленина, установления все более и более кровавой деспотии верховного Секре таря — Р. Роллан сближается с Москвой.
Противник большевизма, он солидаризуется со сталинизмом и начинает ему служить.
В то же самое время он про возглашает свое восхищение Ганди, который, со своей стороны, восторгается «реформами Муссолини».
По пробуем в этом разобраться.
Из Москвы приехала к нему женщина, влияние которой стало вскоре очень ощутимым.
Оно сочета лось с коварными методами убеждения, мастерами ко торого были коммунисты сталинской школы.
Для вер бовки Р. Роллана на службу сталинизма не жалели ничего: неожиданное издание полного собрания сочи нений на русском языке, разнообразные лестные при глашения и исключительные знаки уважения, соблаз нительные письма Горького, прямо противополож ные тем, которые писались ранее...
И, наконец, можно предположить, как бы ни была неприятной тема, что сыграла свою роль тайная, не высказываемая открыто болезненная юдофобия, которую Роллан разделял со Сталиным.
То, что называют ошибочно антисеми тизмом (ошибочно, ибо чувство это не распространя ется на всех семитов, которых Ренан называл сирий- цо-арабами), родилось у Р. Роллана в период его не удачного первого брака с дочерью Мишеля Бреаля, выдающегося филолога и лингвиста, которого почи тал сам Ш. Моррас.
Это семейное разочарование породило, видимо, юдофобию Роллана, которую он, впрочем, признавал, например, в письме Луи Жилле: «Когда я получаю письмо относительно моих книг, я могу спорить, не взглянув даже на подпись, что в девяти случаях из десяти оно написано евреем или еврейкой. А между тем, я не церемонюсь с ними (и это только начало)». В своем «Дневнике», под предлогом спора со знаме нитым индологом Сильвеном Леви, он обрушивается, во множественном числе, на «...этих евреев, которые становятся смешными, выставляя себя (утрированно) представителями Запада против Азии».
В «Ярмарке на площади» он пишет о Леоне Блюме, употребляя позорные термины, от которых на расстоянии пахнет расизмом; сталинисты живо воспользовались текстом.
В значительно более ранней статье (она стала известна гораздо позже) и несмотря на свою большую дружбу с Андре Суаресом, Р. Роллан формулирует свою одер жимость юдофобией: «Я чувствую в них врагов (бес сознательных) мысли, веры, глубокой души нации, самоуверенных и грубых врагов, против которых го товится реванш».
Какой реванш?
Допустимо, следовательно, предположить, что это чувство ненависти сблизило Роллана со Сталиным, который не делал тайны из своей антипатии к «избранному народу».
Тем не менее, метаморфоза Р. Роллана поразила всех тех, кто видел в нем вопло щение «свободного человека», каким он не переста вал изображать себя до сих пор.
«Дневник военных лет» Р. Роллана, опубликованный в 1952 г., не дает объяснений на этот счет, ибо заканчивается 1919 г, и был очень подчищен вдовой писателя в согласии с со ветскими властями: цензуре подверглась по меньшей мере четверть, а возможно, и половина рукописи.
Письма от Горького, в особенности периода «несвое временных мыслей», глубоко укрыты в московских архивах (если не уничтожены?). И последняя черта, характеризующая амбивалент ную умонастроенность этого любителя поучать дру гих: предчувствуя судьбу «Дневника» после смерти и очень заботясь о своей посмертной репутации, Роллан предусмотрительно укрыл четыре копии полного тек ста в разных местах — Базеле, Стокгольме, Кембрид же (США) и Москве.
Зная своих новых «друзей», он надеялся таким образом обойти цензуру, которой ожидал. Никто еще не задал себе труда сравнить ори гинал с опубликованным текстом.
* * *
Только первый том трилогии «К другому пла мени», написанный самим Истрати, привлек внимание, вызвал оживленные споры. Два других, если после полувека память мне не изменяет, прошли почти неза меченными. У меня нет намерения рассказывать о судьбе публикации или комментировать отзывы о ней. Отмечу только реакцию троцкистов, недовольных уклоном Истрати от их доктрины.
Их реакция наибо лее полно была выражена в уже цитированном «Бюл летене» в статье Магдалены Паз «Нет, Истрати!» («Contre le Courant», № 38). Это была та же Магдале на, что и раньше, но на этот раз она подписала ста тью именем своего второго мужа. Магдалена Паз призывала к порядку бедного Ис трати, не проявлявшего ни малейшего интереса к дог ме, обвиняя его в нарушении марксистского кредо, общего для сталинцев и троцкистов. Эта карикатура на марксизм исходила из того, что — как решил Пле ханов — человеческой природы не существует, что все явления социальной и политической жизни объяс няются исключительно экономикой. Она постулирова ла также имманентность и неизбежность мировой революции по образцу русской. Магдалена Паз еще раз осудила советскую бюрократию, не подозревая, что эта бюрократия воплощена в партии, в священной партии, которую Троцкий торжественно объявил все гда правой. Она повторила все избитые клише отно сительно буржуазии, пролетариата, капитализма, классовой борьбы там, где не было ни борьбы, ни классов. Прошло немного времени, и Магдалена Паз в свою очередь попала в пеструю категорию комму нистических изгоев, недостойных служить священному делу Революции. Я ни в коей мере не оказывал влияния на Истрати, когда он писал свою книгу, в чем меня обвиняли ста линцы и троцкисты. Наоборот, я рассчитывал на эф фект, который должны были произвести естествен ность, спонтанность, живость, характерные для стиля замечательного рассказчика. Если бы я вмешивался в работу над текстом, я напомнил бы моему другу, что в его описании чудесного путешествия по Волге не хватало упоминаний относительно того, что величие реки и красота пейзажа были делом природы, а не большевиков, что роскошь и удобства парохода были наследием старого режима, которым пользовались выскочки революции, привилегированные нового пра вящего класса, членом которого был и он сам во вре 213 мя первого этапа своего пребывания в СССР. Я сказал бы ему еще, что громы и молнии, которые он мечет против буржуазии и капитализма, — это общие ме ста, не имеющие отношения ни к впечатлениям поездки, ни к «родине социализма». Но экс-пролетарский писа тель освобождал себя на свой лад, в потоке повество вания, не задумываясь об отсутствии связи между его взволнованным рассказом и другими томами, ко торые он подписал.
Сталинские мастера лжи, мошенничества, фальси фикации и шантажа обрушили ведра помоев на му жественного Истрати.
Он как мог защищался с пыл костью страсти, которую я не разделял, ибо «не каж дый, кто хочет, — оскорбляет».
До него я испытал то же самое и реагировал только презрением.
С 1969 г, существует ассоциация «Друзья Панаита Истрати», которая издает периодические «Тетради», содержащие, в частности, всю необходимую информацию относи тельно «дела».
Ассоциация ставит своей целью «реа билитацию» «балканского Горького», как называл Истрати Р. Роллан, но мне это кажется излишним, ибо его память вне пределов досягаемости клевет ников.
* * *
Напрашивается параллель между тем, что пере жил Истрати, и тем, что семь лет спустя пережил Андре Жид.
Эти два писателя принципиально разни лись всем: происхождением, образованием, темпера ментом, социальным положением, не говоря о стиле.
Но их вдохновляла та же самая искренность, жажда знания и понимания и то же самое чувство морали, как нельзя более реальное у А. Жида, автора «Иммора листа», буржуа по происхождению, не нуждавшегося в средствах, интеллектуала в чистом виде, тонкого и изысканного литератора, поразительно контрастиро вавшего с дунайским самоучкой.
Во время первой ми ровой войны А. Жид близко сходится с роялистами из «Аксьон Франсез» и едва сдерживает соблазн стать членом организации.
Он участвует затем в заседаниях «Союза борьбы за правду», название которого явля ется программой.
Сияние русской революции, источ ник продолжительных иллюзий, превращает его в «по путчика» коммунизма.
Москва не брезгует ничем, чтобы сделать из нового рекрута декларированного сообщника.
В 1936 г. А. Жид кажется созревшим для окончательного поглощения.
В связи с этим следуют настоятельные приглашения посетить Россию в ком пании других «друзей СССР».
Общим с Истрати было у него и то, что он имел довольно смутное представление о марксизме.
Он по нял, однако, основное, уцелевшее после обработки пе дантами.
А. Жид писал: «Все произведения Маркса и Энгельса продиктованы удивительным великодуши ем, но в еще большей степени насущной потребностью в справедливости».
Его склонность к идеализирован ному коммунизму была сердечным порывом, который поддерживался незнанием русской истории и совет ской реальности.
Впрочем, многократные попытки встретиться в Москве с Бухариным, разбивавшиеся о бдительность ГПУ, должны были дать ему материал для размышлений.
Как Истрати и Р. Роллан до него, А. Жид во вре мя поездки по Советскому Союзу имел право на все прелести роскошной постановки, на все хитроумные уловки ловцов душ: лестные приемы, гиперболизован- ные комплименты, пышные приемы, щедрые автор ские права (которые его мало интересовали).
В каче стве гида к нему был приставлен известный журна лист Михаил Кольцов (убитый впоследствии Стали ным).
Имел он и стильную переводчицу, судьба кото рой неизвестна.
А. Жид сначала частично дал себя обмануть или из вежливости сделал вид, что позволил себя обмануть: он искренне восхищается великолепны ми парадами на открытом воздухе, детскими садами и парками «культуры», процессиями аппетитных маль чиков; он восхищается, конечно, кавказскими видами.
А. Жид напишет: «В Ленинграде меня восхитил Санкт- Петербург».
Он объясняется в любви к советской стра не: хорошо воспитанный гость, которого так хорошо встретили, не нарушает обычая.
В «Возвращении из СССР» было даже сказано: «Три года назад я объ явил о моем восхищении Советским Союзом, о моей любви».
В действительности, он не дал себя обмануть.
И вот почему.
Среди пяти человек, сопровождавших А. Жида в поездке, был француз, поселившийся шесть месяцев назад в Москве, чтобы жить и работать как советский человек, и хорошо во всем разбиравшийся; сопровождал его и парижский друг Жак Шифрин, все видевший, понимавший и под сурдинку информиро вавший А. Жида.
В отличие от Истрати, который натыкался на упрямый конформизм Казандзакиса, А. Жид пользовался знаниями и проницательностью двух неопровержимых наблюдателей.
Жак Шифрин, русский по происхождению, пре красно владел языком страны.
Чрезвычайно интелли гентный и культурный человек, он основал в одиночку* в сотрудничестве с переводчиком Борисом де Шло- цером «Библиотеку Плеяды» — эта серия перешла к издательству Галлимар и приобрела огромный раз мах.
Сопровождая А. Жида, Ж. Шифрин обнаруживал и распознавал реальность, которой не умело ни уви деть, ни понять большинство туристов и журналистов.
Это он предупредил А. Жида, когда тот, проезжая через Гори, родную деревню деспота, решил проявить вежливость и послать Сталину телеграмму, — что телеграфист «улучшил» текст, добавив подхалимские эпитеты.
Этот случай и множество других фактов объясняют, каким образом автор «Возвращения из СССР» стал осуждать ложь, несправедливость и ла кейство, навязанные Сталиным.
В письме в газету «Монд» Пьер Паскаль объясняет сравнительное и позднее прозрение А. Жида тем, что он узнал о же стоких наказаниях, предусмотренных советским зако нодательством по отношению к гомосексуалистам.
В действительности, этот факт дополнил его пред ставление о режиме, но не был единственным, кото рый позволил ему осудить порабощение целого на рода, обязанность советских граждан «согласиться на все и больше не думать» до того дня, когда останутся только «палачи, рвачи и жертвы».
Усилия, потраченные на приручение почетного гостя, давали иногда комический эффект. Например, в Тбилиси усердные пропагандисты вывесили на глав ной улице большой плакат с надписью: «Да здравствует Жид!»
Фрондирующие грузины втихомолку посмеива лись и шепотом выражали свою враждебность комму низму: «видите... сами признают», «так они в дей ствительности и думают...» Шифрин обнаружил анек дотический случай, объяснил происшествие А. Жиду, и они еще смеялись над этим, когда я увидел их в Париже.
«Возвращение из СССР», написанное стилем эле гантным и миролюбивым, совершенно отличным от экзальтированного тона Истрати, вызвало, тем не менее, бурю ругани и лжи в коммунистических и близ ким им кругах.
А. Жид не переживал этого драмати чески.
Он был хорошо вооружен тонкой иронией и философией, выработанной протестантским воспита нием, гармонически сочетавшимся со свободой духа, выраженной в «Земных плодах».
Он ответил на напад ки «Поправками» к «Возвращению из СССР», в кото рых поставил точки над i, подчеркнул и уточнил свои критические наблюдения.
Этим двум маленьким кни жечкам скоро исполнится полвека, но их по-прежнему можно читать и перечитывать.
В 1950 г. был издан сборник «Бог тьмы», дающий «великолепное резюме мыслей Андре Жида» о Совет ском Союзе, с использованием текстов писателя.
Это резюме остается и сегодня актуальным: «На социаль ной лестнице, восстановленной сверху донизу, выше всего ценятся самые услужливые, самые трусливые, самые согбенные и самые подлые».
Относительно методов порабощения интеллектуалов: «Несоразмерно огромные доходы, предложенные мне там, напугали меня... Из московских журналов я узнал, что в течение нескольких месяцев было продано более 400 тысяч экземпляров моих книг. Я оставляю воображению цифру авторского гонорара. И статьи, так высоко оплачиваемые! Если бы я написал дифирамб СССР и Сталину — какое богатство ждало меня!»
Наконец, о новом правящем классе: «Разве эти люди делали рево люцию? Нет, это те, кто на ней нажился... Они могут быть членами партии, но ничего коммунистического в их сердцах не осталось».
Конечно, ни А. Жид, ни кто другой не мог предвидеть чудовищного ужаса, который вскоре последовал.
* * *
Невозможно закончить эти воспоминания об Ис трати, не вернувшись к трагической судьбе нашего друга Раковского, сосланного в 1928 г. в Астрахань.
Он разделил судьбу той коммунистической оппози ции, которая называла себя «большевистско-ленин- ской», что не спасло ее от ужасных пыток и жалкой смерти, уготованной Сталиным.
Многие из этих неис правимых были убиты втихую по приказу Партии, «которая всегда права», т. е. Генерального секретаря.
Многие сдались, покаялись, «признали свои ошибки» и воздали хвалу Сталину, чтобы вернуться во всезнаю щую и всемогущую Партию, ибо «вне церкви нет спа сения».
Троцкий обзывал их «капитулянтами», не понимая, что эти несчастные, раздавленные морально и физически чудовищной машиной ГПУ, перемоло тые «мясорубкой», как выразился Хрущев, не были уже самими собой и имели право на наше сострадание, на понимание, которое не подразумевает ни осужде ния, ни похвалы.
Они также были истреблены раз ными способами по приказу «величайшего гения всех времен и народов», как назвал его Сергей Киров, преж де чем пал под пулями убийцы, насланного Сталиным.
Раковский принадлежал к тем, кто в 1934 г. по каялся, отказался от Троцкого, в свою очередь отка завшегося от него и объявившего «капитулянтом».
Раковский занимал второстепенные посты, а затем снова исчез при неясны к обстоятельствах, появившись в последний раз в лучах прожектора на скамье под судимых, заранее осужденных, вместе с Бухариным и другими в 1938 г.
Это уже не был Раковский, это уже был кто-то другой.
Как очень хорошо сказал Эмиль Вандервельде — это были «жалкие остатки человека».
Он признал все, что ему продиктовали, заставили выучить в кабинете следователя, т. е. опытного пы точных дел мастера. (Известны кошмарные слова Бе рии: «Дайте мне кого угодно, и через 24 часа я за ставлю его признаться, что он английский король».)
В статье «Признания в Москве» я продемонстрировал, что на этих процессах, сфабрикованных, чтобы обесче стить главных руководителей партии Ленина и убить их опозоренными, все лгут, я доказал, что лгут прокурор, подсудимые, судьи, адвокаты, свидетели («La vie Intellectuelle», журнал доминиканцев Жювизи, 10. IV. 1938). То, что мы узнали с того времени, подтвердило мои слова. Поэтому я не опущусь до опровержения абсурд ных признаний Раковского или других жертв. Я могу лишь сожалеть о каявшихся помимо воли. Следует лишь остановиться на некоторых из этих лжепризна- ний, ибо они освещают каждому здравомыслящему человеку эту мрачную мелодраму.
Во время процесса Раковский назвал по имени, как своих сообщников в вымышленных уголовных пре ступлениях, директора газеты «Ордр» Эмиля Бюре, моего американского друга Макса Истмена и еще двух французов — Луи Дрейфюса и Николь.
Он говорил о своей беседе с Эмилем Бюре, который приезжал в Москву во время визита Пьера Лаваля в 1935 г. Я на ходился в типографии «Фигаро», когда была получена телеграмма из Москвы, сообщавшая о признаниях Раковского (в то время я ежедневно комментировал информации из Москвы в этой газете, которой руко водил тогда Пьер Бриссон). Я немедленно позвонил Бюре домой, несмотря на позднее время. Он восклик нул, возмущенный: «Но это неправда! Это безумие! Во время моего пребывания в Москве я так и не смог увидеть Рако, несмотря на все мои усилия! Мне не дали его увидеть!» Я спросил тогда: «Значит, вы опро вергнете это в ’Ордр’?» Бюре ответил: «Конечно!» Ни на завтра, ни в другие дни Бюре не опроверг пока заний Раковского. Некоторое время спустя мне стало известно, что «Ордр» субсидируется советским по сольством.
Другие французы, правда, категорически опровер гли связанные с ними лживые показания, вырванные у Раковского.
Их имена перечислены в публичном за явлении, сделанном де Монзи, единственным евро пейцем, единственным политическим деятелем циви лизованного мира, который реагировал как следует на московские «признания», если не считать Вандервельде (память которого, в связи с этим, я приветствую).
Де Монзи опубликовал крик своего сердца под заго ловком «Бешенство безумия московского процесса» («Ле Матен», 7 марта 1938).
Вот слегка сокращенный текст: «Я знаю Раковского более тридцати лет. Я вновь с ним встретился в 1924 г., когда он был послом в Лондоне, я вел с ним переговоры, когда он стал пос лом в Париже. Я утверждаю: что бы ни говорили в Москве и что бы ни говорил он сам — мой друг не способен на предательство. Конечно, он был сторон ником Троцкого в 1927 г., заявления, которые он де лал, выражая свои дружеские привязанности, принесли ему немилость и ссылку. Но это поведение исключает всякое двуличие... Показания, относящиеся к разгово рам с Николь и Луи Дрейфюсом, лишены здравого смысла, вообще бессмысленны. Я утверждаю, что, выполняя свою миссию во Франции, Раковский без укоризненно служил своей стране... Мои воспоминания точны, моя уверенность абсолютна. Он не сделал ни чего злого. Процесс, как мне кажется, не имеет ника кого значения! Для меня он имеет значение лишь по тому, что ужасная опасность нависла над головой друга, которому я шлю свидетельство моей верности, не слишком рассчитывая, что слова эти дойдут до не го».
Почему Раковский назвал имена многих французов и одного американца, вовлекая их в свои «преступ ления»?
Ответ ослепительно очевиден: для него это была единственная возможность дать знать Европе и Америке, что он лжет мимо воли, что его заставили лгать, что в этом отвратительном сценарии все было ложью.
Но почему Раковский не был приговорен к смерти, как его подельники Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский и другие?
Именно потому, что у него были за границей друзья с известными именами, Ста лин предпочел сделать вид, что он способен на мило сердие, зная что в любой момент он может прика зать, если захочет, убить Раковского и других.
Он сделал это в 1941 г., когда его сообщник Гит лер разорвал пакт, предшествовавший второй миро вой войне, и бросил свои армии на Советский Союз.
Сталин приказал прикончить оставшихся в живых оппозиционеров, агонизировавших на каторгах ГУЛага.
Это раскрыли в короткий период оттепели «дестали низации», не имея возможности подтвердить, редчай шие оставшиеся в живых члены умершей партии Ле нина.
* * *
Я был свидетелем диффамаций и преследований, которым подвергался справа и слева до смерти в 1935 г. Истрати.
Они омрачили последние годы жизни этого человека — такого доброго, щедрого, искреннего, эмоционального, чувствительного, похожего скорее на Дон Кихота, чем на Жиль Блаза.
Биография Эдуарда Рэйдона («Панаит Истрати, гениальный бродяга», Париж, 1968) и книга Иона Капатана («Панаит Истра ти, человек, который никуда не вступал», Сутрен-пар- Рантиньи, 1941) восстанавливают истину.
Есть также докторская диссертация Моник Жютрен («Панаит Истрати, чертополох без корней», Париж, 1970).
Из дательство «Галлимар» переиздало недавно в четырех томах основные литературные произведения Истрати.
Наконец, в 1980 г. (Париж) был переиздан первый том «К другому пламени», снабженный очень солидным введением Марселя Мермоза, добавившего 15 доку ментов, позволяющих лучше понять мораль этой ис тории.
_(14827966755).jpg){kind=link}
Комментариев нет:
Отправить комментарий