КАРДИНАЛ ДЕ РЕЦ, 1613 по 1679 Текст воспроизведен по изданию: Кардинал де Рец. Мемуары. М. Наука. 1997

продолжаю читать Андре Моруа  .Воспоминания 

... Позднее я, кажется, убедил его(учителя

АЛЕН (Эмиль, Шартье)

французский философ (Мортань-о-Перш,1868 — Везине, 1951). Знаменитый преподаватель лицея Анри IV, оказавший глубокое влияние на умы будущих выпускников, автор работ «Речи», «Беседы на берегу моря», «Боги», «Система изящных искусств» и др. Его манера выражать свои мысли в лаконичных «речах» вызвала определенную долю критики. Считая, что «маленькие речи» присущи лишь «маленьким мыслителям», подобные критики не считали нужным серьезно изучать его философское наследие. В действительности скромность этих «Речей» -— своего рода отголосок скромности «Опытов» Монтеня. Мысля всегда конкретно, автор развивает кантианскую теорию чувственного познания. Его учение о творческом воображении повлияло на «Воображаемое» Сартра. Картезианский гуманизм Алена, его стиль, образный и лаконичный, богатый меткими формулами, делают его одним из самых читаемых философов.) присоединить к друзьям дома

"Замогильные записки"
кардинала Реца
и Редьярда Киолинга -гл 4. Река жизни.

РЕЦ, КАРДИНАЛ ДЕ
Мемуары
Предисловие
Часть I
Часть II. Отд. 1
Часть II. Отд. 2
Часть II. Отд. 3
Часть II. Отд. 4
Часть II. Отд. 5
Часть II. Отд. 6
Часть II. Отд. 7
Часть II. Отд. 8
Часть II. Отд. 9
Часть II. Отд. 10
Часть II. Отд. 11
Часть II. Отд. 12
Часть II. Отд. 13
Часть II. Отд. 14
Часть II. Отд. 15
Часть II. Отд. 16
Часть II. Отд. 17
Часть II. Отд. 18
Часть III. Отд. 1
Часть III. Отд. 2
От переводчика
Приложение
Карты

Смута, разразившаяся в 1648 г., получила название Фронды. Описание событий этой смуты, более пяти лет терзавшей страну, и составляет центральную часть «Мемуаров» кардинала де Реца.
Впервые «Мемуары» увидят свет в 1717 г. в Амстердаме и Нанси.
«Мемуары» Реца — одна из вершин французской прозы XVII столетия.

до настоящего издания на русском языке появился лишь один перевод этого замечательного во всех отношениях произведения, да и то почти двести лет тому назад, и к тому же не в Петербурге или Москве, а в Калуге. Полное наименование первого тома этого издания, выпущенного в свет в 1794 г., таково: «Записки кардинала де Ретца, содержащие в себе наидостопамятнейшие происшествия во Франции в продолжение первых лет царствования Людовика XIV. Часть I, переведенная с французского языка Никанором Облеуховым. В Калуге, с Указного дозволения 1794 года».

Андре Моруа 1885–1967 .Воспоминания Mémoires 1885–1967 (1970)

born Emile Salomon Wilhelm Herzog

Андре Моруа

Воспоминания

(Фрагменты книги. Перевод с французского М. Аннинской)

Здесь вторая часть с 3й главы. Всего 4 части.
Опубликовано в журнале: Иностранная литература 1998, 6 Memoirs 1885-1967 (English, translated by Denver Lindley; Harper & Row, 1970.) русский перевод Наркирьер Федор Семенович (р. 1919-1997) (стр.5-145), М. Аннинская(с.146-307), А.Сабашникова(с.308-476); издательство ВАГРИУС,1999

Иванов-Разумник «История русской общественной мысли. Том 1» (1911)

Р. В. ИВАНОВ-РАЗУМНИК ТЮРЬМЫ и ССЫЛКИ

http://az.lib.ru/i/iwanowrazumnik_r_w/text_01001.shtml 

Был я студентом-математиком, очень увлекавшим-ся физикой; профессор О. Д. Хвольсон относился ко мне благосклонно

ХВО́ЛЬСОН Даниил Авраамович (1819, Вильна, – 1911, Петербург), русский востоковед-семитолог. Рос в бедной еврейской семье, учился в хедере, затем в иешиве раввина Исраэля Гинзбурга. Под влиянием идей просветительства (см. Хаскала) увлекся светскими науками, самостоятельно выучил немецкий, русский, французский языки. В возрасте 22 лет пешком отправился за границу для продолжения образования. Оказавшись в Бреслау (см. Вроцлав), Хвольсон познакомился с А. Гейгером, при его поддержке подготовился к сдаче экзаменов экстерном за гимназический курс и, успешно сдав их, поступил на отделение востоковедения в Университет Бреслау. Защитив в Лейпцигском университете в 1850 г. диссертацию о верованиях древней Сабы, получил звание доктора. Когда вышла в свет монография Хвольсона «Сабейцы и их религия» (на немецком языке, СПб., 1856), он жил уже в России. В 1855 г., крестившись, Хвольсон возглавил кафедру еврейской, сирийской и халдейской словесности на восточном факультете Санкт-Петербургского университета. В 1858–83 гг. Хвольсон в сане протоиерея преподавал еврейский язык (иврит) и библейскую археологию в Петербургской духовной академии, в 1858–84 гг. — иврит в Петербургской римско-католической академии. В 1910 г. был избран почетным членом Российской академии наук.
Перемену религии Хвольсон мотивировал карьерными соображениями, нередко цитируется его циничное высказывание по этому поводу в письме виленскому раввину И. Э. Спектору (см. Православие. Русская православная церковь). Однако Хвольсон навсегда сохранил чувство солидарности с преследуемыми евреями и неизменно выступал против юдофобских нападок. Такова была позиция Хвольсона в комиссии экспертов по «саратовскому» делу (см. Саратов), образованной в декабре 1855 г., вскоре после крещения Хвольсона.
Опровержению наветов (см. Кровавый навет) посвящены его исторические работы «О некоторых средневековых обвинениях против евреев» (1861), «Употребляют ли евреи христианскую кровь?» (1879; на немецком языке, 1880), «О мнимой замкнутости евреев» (1880) и другие. Хвольсон был активным членом Общества для распространения просвещения между евреями в России и участвовал в его издательских программах.
Как ученый Хвольсон проявлял широкую эрудицию и мастерство исследователя в самых разных областях филологии и истории семитов. Особую известность приобрели его работы по источниковедению: «Остатки старовавилонской литературы в арабских переводах» (немецкий язык, 1858, русский вариант «Новооткрытые памятники древневавилонской литературы», 1859), «18 еврейских надгробных надписей из Крыма» (немецкий язык, 1865, русский язык, 1866), «Известия о хазарах, буртасах, мадьярах, славянах и русах у Абу Али Ахмеда бен Омара...» (1869), «Новооткрытый памятник моавитского царя Меши» (1870), «История ветхозаветного текста» (1874), «Рельеф из Пальмиры с двумя надписями» (1875), «Сборник еврейских надписей» (немецкий язык, 1884, русский язык, 1884), «Еврейские старопечатные книги» (русский язык, 1896, иврит, 1897) и другие.
Хвольсон не избежал ошибок: не обнаружив вовремя подделки в собрании А. Фирковича, он впоследствии вынужден был защищать «честь мундира» и отстаивал подлинность документов, но частично признал правоту оппонентов.
Привлекли внимание научного мира историко-этнографические работы Хвольсона (со временем методологически устаревшие): «Характеристика семитских народов» (русский язык, 1872, немецкий язык, 1872, английский язык, 1874), «О влиянии географического положения Палестины на судьбу древнего еврейского народа» (1875, 1901). Из работ Хвольсона по еврейской палеографии интерес представляет исследование «Покоящиеся буквы ו, ה и י в древнееврейской орфографии» (немецкий язык, 1878, русский язык, 1881, английский язык, 1890).
Значителен вклад Хвольсона в изучение исторической основы Нового завета. Работы «Последняя пасхальная вечеря Иисуса Христа и день его смерти» (русский язык, 1873, 1875, немецкий язык, 1892, 1908) по-новому освещала взаимоотношения фарисеев с Иисусом и его последователями и была высоко оценена в среде ученых.
Хвольсон много работал в области переводов книг Библии. Он опубликовал комментированный перевод на иврит первой части Маккавеев книги по рукописи конца 12 в. (Берлин, 1897). Хвольсон — автор около 2/3 русского текста так называемого Синодального перевода еврейской Библии (1868–72), до сих пор считающегося образцовым, а также 3/4 текста русского перевода Библии, выполненного по заказу Британского библейского общества (1882).
Сын Хвольсона, Орест Хвольсон (1852–1934), русский физик, специалист по электрофизике и световому излучению, почетный член Российской академии наук с 1920 г., Герой труда (1926).
Внук Хвольсона, Александр Беннигсен (1913–1988), французский советолог, специалист по истории и этнографии мусульманских народов СССР.

Москва бандитская 1-2 Author: Модестов Николай Серге́евич (род. ок. 1956 г.)

Николай Модестов
«Москва бандитская»1,2,3
Документальная хроника криминального беспредела 80-90-х годов XX века

 http://shevkunenko.ru/raznoe/modestov/content.htm

 

 

Никола́й Серге́евич Моде́стов (род. ок. 1956 г.^[1]) — российский журналист и писатель криминального жанра^[2], редактор отдела происшествий газеты «Вечерняя Москва».^[3] Один из владельцев газеты «Московская правда».

книга Николая Модестова основана на подлинных фактах и документах, позволяющих автору дать характеристику лидеров мафиозных кланов, рассказать о громких заказных убийствах и неизвестных ранее видах преступлений....


Для будущих поколений нынешний быт первопрестольной станет своеобразным символом. Как Чикаго тридцатых годов превратился в синоним гангстерского времени, так Москва девяностых будет эталоном беспредела, периодом бессилия власти и диктата законов мафии.

http://www.e-reading.club/book.php?book=39579


Суммарное число убийств в Московском регионе за год перевалило трехтысячную отметку.
Бандиты, убийцы, рэкетиры, мошенники и карманники, воры, шулеры, торговцы наркотиками и проститутки, обычная шпана чувствуют себя в Москве так же, как первопроходцы-золотоискатели на Клондайке.
именно тогда был заложен фундамент для возникновения чисто российского феномена, о котором сейчас спорят ученые-криминологи: почему отечественные мафиози основной доход получают, обеспечивая так называемую крышу бизнесменам, банкирам, владельцам магазинов, рынков и ресторанов?
К началу девяностых годов криминализация экономики достигла невиданного размаха, в сравнении с которым вчерашние махинаторы и цеховики казались жалкими воришками. В уголовных делах о хищениях фигурировали десятки миллиардов рублей, мелькали фамилии новаторов нового мышления и высокопоставленных правительственных функционеров. За бесценок продавалось стратегическое сырье, военная техника, энергоносители, лес, лицензии на разработку месторождений. Банки проводили аферы с авизовками, перекачивая на Запад миллионы долларов, с молчаливого попустительства государственных чиновников процветали финансовые пирамиды, доводившие обманутых вкладчиков до самоубийств и угроз террористических актов.
На фальшивых аукционах по смехотворным ценам скупались индустриальные гиганты мирового масштаба, а коррупция приняла такие размеры, что бывший мэр столицы Г. Попов предложил регламентировать мздоимство и тем самым решить проблему взяток.
Ни одно криминальное сообщество никогда не наводило такой ужас на москвичей, как преступная группировка чеченская община.

В 1992 году в Москве появился новый, не встречавшийся ранее вид преступлений. Это выяснилось после разоблачения нескольких банд, совершавших серийные убийства одиноких владельцев приватизированных квартир.

За 1995 год зафиксировано около двух десятков убийств владельцев московских квартир. Типичным стало улучшение жилищных условий за счет исчезновения или скоропостижной смерти соседа.

Более сорока процентов угнанных в Европе машин нашли хозяев в России.

Взаимоотношения между членами секс-банд отличаются особой жестокостью.
Вероятно, из-за специфики их деятельности, приводящей к распаду личности, циничному и хладнокровному отношению и к собственным страданиям, и к бедам окружающих.
Так, в квартире на проспекте Андропова три проститутки зверски замучили провинциальную подругу. Несколько дней били, истязали и, наконец, "сжалились" - удушили электрошнуром от утюга. Не менее жуткое убийство совершено девицами легкого поведения в текстильном городе Орехово-Зуево. Тело жертвы нашли в водоеме. Но ее смерть, как признались подследственные, была долгой и мучительной. Сначала ей ввели шприцем в вену воздух, затем придушили пояском халата, а уж потом утопили.
В городе процветает порноиндустрия.

К 1994 году, по далеко не исчерпывающим данным оперативных служб, более 40 тысяч предприятий в России были созданы преступниками или взяты ими под жесткий контроль.

Еще одна сфера дельности - перекачка денег на Запад. И здесь МВД никогда не ответит на вопрос: сколько триллионов переведено за рубеж коммерческими российскими банками
Заказные убийства превратились в бедствие столицы.

О криминализации общественного сознания говорит такой факт. Начальник МУРа Василий Купцов подметил, что теперь преступниками нередко оказываются представители профессий, которых раньше изобличали в противоправной деятельности крайне редко - врачи, студенты, артисты. Кроме того, преступность стремительно молодеет. Подростки совершают не только типичные для своего возраста преступления - кражи, угоны автотранспорта, драки, но и убийства из корыстных побуждений, случается - заказные, занимаются рэкетом и разбоями. 

Деформация в психологии несовершеннолетних - основной резерв грядущего криминального взрыва, о котором предупреждают специалисты. По оценкам медиков, уровень дебильности достиг в стране критического уровня - 18 процентов.

более половины анонимно опрошенных выпускниц училищ и техникумов не считают позорной профессию проститутки

Борьба же с коррупцией в Москве похожа на поиски шотландской Несси - разговоров много, но никто так и не видел. И вряд ли когда-нибудь увидит.

Шлюха духа "Без перьев [Сборник]" автора Аллен Вуди

http://www.rulit.me/books/bez-perev-sbornik-read-416081-11.html

Первое дело для частного сыщика: научись доверять интуиции. Ведь екнуло у меня, когда этот кусок вчерашнего холодца ввалился в кабинет, — как я не обратил внимания? Звали его Уорд Бабкок.
— Это вы Кайзер? — он спросил. — Кайзер Любошиц?
— Судя по лицензии, так точно, — согласился я.
— На вас одна надежда. Меня шантажируют. Прошу вас, Кайзер, помогите.
При этом его трясло, как мулата с маракасами, когда играют самбу. Я пододвинул стакан и бутылку водки — всегда держу в аптечке.
— Давайте-ка успокоимся и начнем с самого начала.
— Но вы… вы не расскажете моей жене?
— Поймите меня правильно, Уорд: никаких обещаний я давать не могу.
Он попытался было налить, но только задребезжал горлышком о стакан, так что было слышно на улице, и пролил почти все себе на ботинки.
— Я сам работяга, — сказал он. — Маленькая мастерская — сборка, установка, техобслуживание пистонов. Знаете? Забавная штука, безобидный розыгрыш. Незаметно кидаешь кому-нибудь под ноги, и — бабах, взрыв.
— Понятно.
— Топ-менеджеры их часто покупают. Очень хорошо на Уолл-стрит берут.
— Давайте к делу.
— Да, в общем, в этом все дело и есть. Работаешь, работаешь, ну и, сами понимаете, — одиночество. Нет-нет, не подумайте… Видите ли, Кайзер, я по натуре своей интеллектуал. Конечно, неглупых цыпулек кругом полным-полно, но ведь по-настоящему толковую женщину с первого взгляда не распознаешь.
— Так.
— Ну и вот, как-то мне сказали, что есть одна малышка. Восемнадцать лет, студентка из Вассара. Можно с ней договориться, заплатить, и она готова побеседовать на любую тему: хочешь — Пруст, хочешь — Йейтс, антропология — что угодно. Потолковать, что называется. Ну, вы поняли.
— Не совсем.
— Не знаю, как вам объяснить. У меня чудесная жена. Чудесная. Но она и слышать не хочет о Паунде. Или об Элиоте. Я же совсем не знал ее с этой стороны до свадьбы. Понимаете, Кайзер, мне нужна женщина, которая возбуждает меня духовно. И я готов за это платить. Никаких церемоний: перекинулись, обменялись — и она сразу уходит. Господи, Кайзер, поверьте, у меня чудесная семья.
— Сколько это продолжалось?
— Полгода. Как только чувствовал, что подступило, я звонил Флосси. Это, так сказать, мадам. Сама доктор искусствоведения. И она присылала собеседницу. Понимаете?
Понимаю. Падок на умных баб. Бедный дурачок. Мне даже стало его жалко. Я подумал, сколько же на свете тронутых, которые пойдут на все ради пятиминутной духовной близости.
— Теперь она угрожает, что расскажет моей жене, — закончил он.
— Кто угрожает?
— Флосси. В мотеле были «жучки». Есть запись, как я говорю о «Бесплодной земле»[3], об «Образцах радикальной воли»[4]… Признаться, я там правда наговорил. Они требуют десять штук или позвонят Карле. Кайзер, умоляю. Карла умрет, если узнает, что не удовлетворяла меня духовно.
Интеллигентши-вымогательницы. Старый трюк. Помнится, был слушок, что ребята из управления вышли на группировку интеллектуалок, но кто-то им помешал.
— Дайте-ка мне побеседовать с вашей Флосси.
— Что?
— Я берусь за это дело, Уорд. Правда, имейте в виду, у меня ставка пятьдесят долларов в день плюс накладные расходы. Вам придется поставить кучу пистонов.
— Уверен, десять кусков того стоят, — сказал он с довольной миной, потом пододвинул к себе телефон и набрал номер. Я забрал трубку и подмигнул. Он начинал мне нравиться.
Через мгновенье на том конце ответил нежнейший голосок, и, слово за слово, я рассказал все свои заветные мечты. «Говорят, ты могла бы устроить мне часок хорошей беседы», — закончил я.
— Конечно, киса. Чего бы тебе хотелось?
— Я бы потолковал о Мелвилле.
— «Моби Дик» или что-нибудь покороче?
— Есть разница?
— В цене, только в цене. За символизм надбавка.
— И во что это встанет?
— Пятьдесят. За «Моби Дика», думаю, сотня. А как ты относишься к сравнительному анализу? Мелвилл и Готорн, а? Как раз за сотенку сговоримся.
— Годится. — Я дал ей номер комнаты в «Плазе».
— Хочешь блондинку или брюнетку, киса?
— Хочу удивиться, — ответил я и повесил трубку.
…Я побрился, выпил крепкого кофе, листая школьную хрестоматию по литературе, и поехал в гостиницу. Не прошло и часа, как в номер постучали. На пороге стояла рыжая девица, упакованная в узкие брючки, как две большие порции ванильного мороженого.
— Привет. Меня зовут Шерри.
Черт побери, они знают, как взять за живое. Длинные гладкие волосы, кожаная сумочка, серебряные сережки, никакой косметики.

— Как это тебя в таком виде пустили в гостиницу? — якобы удивился я. — У вышибал на интеллигенток глаз наметан.
— За пятерочку у них развивается близорукость.
— Ну так что, поехали? — Я кивнул на диван.
Она закурила и, не теряя времени, устроилась на подушках.
— Я думаю, можно для начала взять Билли Бада и поговорить о том, что Мелвилл пытался оправдать Бога перед человеком. N’est-ce pas?[5]
— Забавно. Но не в мильтоновском смысле, да?
Я блефовал. Хотелось посмотреть, купится она или нет.
— О да. В «Потерянном рае» нет такого пессимистического подтекста.
Купилась.
— Вот-вот. Ах ты господи, — правильно, так! — пробормотал я.
— Я думаю, Мелвилл сложил гимн невинности — в самом простом, но притом самом глубоком смысле слова. Согласен?
Я не останавливал ее. В свои неполные девятнадцать она уже усвоила манеры и приемчики псевдоинтеллектуалки. Излагала многословно, бойко, без запиночки, но во всем ощущалась наигранность. Стоило мне копнуть поглубже — и рыженькая изображала наслаждение: «О да, да, Кайзер, да, малыш, хорошо! Платонический взгляд на христианство, конечно! — ты просто снял у меня с языка».
Мы разговаривали час, наверное, потом Шерри сказала, что ей пора идти, и встала с дивана. Я протянул сотню.
— Спасибо, малыш, — сказала она.
— У меня таких еще много.
— В каком смысле?
Заинтриговал. Она снова села.
— Что, если бы я затеял… вечеринку?
— Отличная идея. Какую вечеринку?
— Ну, скажем, пригласил двух девушек, чтобы они растолковали мне Наума Чомского[6].
— Ого-го!..
— Считай, я ничего не говорил.
— Попробуй позвонить Флосси. Но такая вечеринка тебе влетит.
Пришло время сорвать маску. Я выхватил из внутреннего кармана удостоверение и объявил, что она задержана с поличным.
— Что-что?!
— Я легавый, детка. А платное обсуждение творчества Мелвилла — это восемьсот вторая. Там хорошие сроки.
— Ах, скотина!
— Давай не поднимать пыли. Если, конечно, ты не горишь желанием съездить в контору к Альфреду Кейзину[7] и пересказать все это там. Боюсь, он будет не в восторге.
Она заплакала.
— Не сдавай меня, Кайзер. Мне нужны были деньги, чтобы закончить диплом. Я подавала на грант, но мне отказали. Дважды. Понимаешь? О господи!
Слово за слово, она рассказала мне все. Всю свою жизнь. Детство в районе Центрального парка, соответствующее воспитание, потом летние лагеря от социалистов, Бостонский университет. Обычная история. Сначала они пишут карандашиком «да-да-да!» на полях Канта, потом стоят в очереди на авторское кино… Вот только по пути к кассе эта глупышка сделала неверный шаг.
— Мне были нужны деньги. Одна подруга сказала, что знает человека, у которого очень недалекая жена, а сам он подвинут на Блейке. Подружка не хотела, а я решила, что за деньги смогу потолковать с ним о «Песнях невинности». Ну, в первый раз ужасно волновалась, конечно. Ничего не чувствовала, только делала вид. Да ему было все равно. Потом подружка предложила познакомить меня с другими. А знаешь, меня ведь уже ловили. Один раз, когда я читала «О насилии»[8], в машине застукали. А потом в Танглвуде[9] остановили и обыскали. Еще разок — и будет три привода.
— Не хочешь? Тогда своди-ка меня к Флосси.
Она закусила губу, потом сказала:
— Книжная лавка в Хантер-колледже — это ширма.
— Ширма?
— Ну, знаешь, как букмекеры устраивают конторы в парикмахерских. Там увидишь.
Я звякнул в управление, а потом сказал ей:
— Ну ладно, зайка. Свободна. Но не вздумай уехать из города.
Она подняла голову и поглядела на меня с благодарностью:
— Хочешь, достану тебе фотографии с вечера Дуайта Макдональда[10]?
— В другой раз.
И я покатил в книжную лавку. Продавец, такой молоденький очкарик с понимающим взглядом, подошел сам:
— Могу я вам помочь?
— Вот ищу одно редкое издание «Рекламы самого себя»[11]. Как я понимаю, автор напечатал несколько тысяч экземпляров с золотым обрезом, специально для друзей.
— Попробую разведать, — ответил он. — У нас есть селекторная связь с домом Мейлера.
Я выразительно посмотрел на него и сказал:
— Я от Шерри.
— Ах вот как. В таком случае — прошу.
Он нажал потайную кнопку, стеллаж отъехал в сторону, и невинным агнцем я ступил в чертог немыслимых наслаждений, известный под названием «У Флосси». Красный штоф, мебель в викторианском стиле, все как полагается. На кушетках лежали бледные, коротко стриженные, нервические девушки в очках с черными оправами и соблазнительно перелистывали книжки из серии «Классика» издательства «Пингвин». Одна блондиночка подмигнула мне и, кивнув на лестницу, сказала с роскошной улыбкой: «Может, Уоллес Стивенс[12], а?»

Как выяснилось, тут знают толк не только в интеллектуальных утехах. Они приторговывали и усладами для души. Мне объяснили, что за пятьдесят баксов можно «перекинуться словечком, не касаясь серьезных тем». За сто девочка даст послушать свою коллекцию Бартока, поужинает с тобой и разрешит недолго понаблюдать, как ею овладевает депрессия. За сто пятьдесят можно послушать симфонию с близняшками. За триста вообще черт знает что: худенькая брюнетка, еврейка, делает вид, что знакомится с тобой в Музее современного искусства, дает прочитать свою дипломную работу, устраивает грандиозный скандал по поводу фрейдовского понимания женственности прямо посреди ресторана «У Элейн», а потом на твоих глазах кончает с собой (способ — по выбору клиента). Это у них называется «досуг». Хороший способ выманивать денежки, а? Все-таки Нью-Йорк безумный город.
— Нравится? — спросил кто-то.
Я обернулся и увидел прямо перед собой рабочий конец 38-го калибра. У меня нормально с нервами, но тут, как говорится, жила дрогнула. Флосси, догадался я. Я узнал ее по голосу. Впрочем, это был он. Флосси оказался мужчиной. Лицо его скрывала маска.
— Вы не поверите, а я ведь даже ничего не кончил. Меня вышвырнули из колледжа за плохие отметки.
— И поэтому теперь ходите в маске?
— Я разработал хитроумный план, как возглавить «Нью-Йоркское книжное обозрение». Для этого меня должны были принять за Лайонела Триллинга[13]. Я полетел в Мехико делать пластическую операцию. Там есть один хирург, он помогает пациентам стать похожими на Триллинга. Это, конечно, недешево. Но что-то у него не срослось. После операции я стал вылитый Оден[14] с голосом Мэри Маккарти[15]. Тогда-то я и решил переступить грань закона.
Но он не успел нажать на спуск: я опередил. Бросок вперед, локтем в челюсть, Флосси повалился на пол, я вырвал у него пушку, он грохнулся, как груда кирпичей. Когда появилась полиция, он все еще хныкал.
— Отличная работа, Кайзер, — сказал сержант Холмс. — Когда мы закончим с этим типом, его хочет повидать ФБР. Несколько вопросов о неких букинистах и аннотированном издании Дантова «Ада». Уведите.
Вечером я навестил свою старинную подружку. Ее зовут Глория. Блондинка. Диплом с отличием. Причем по физкультуре, — совсем другое дело.
Нам было хорошо.
http://www.bookrags.com/studyguide-without-feathers/#gsc.tab=0

с голосом Мэри Маккарти[15].

 Мэри МакКарти (1912-1989) была одной из самых

популярных и интеллектуальных американских писатель-

ниц ХХ в., «королевой американской письменности», как

назвал ee когда-то Норман Мейлер. Блестящая красавица

и обладательница беспощадного и острого ума – ум ее

сравнивали со стальным клинком

Мисс Мэри МакКарти

Feb. 15th, 2012 07:08 pm https://toujours-murr.dreamwidth.org/9035.html

toujours_murr

Как я тут уже неоднократно говорила, писательница Мэри МакКарти была очень красивой женщиной.

Вот так она выглядела, выпускаясь из Вассара: https://toujours-murr.dreamwidth.org/115619.html#cutid1

Мэри МакКарти была действительно очень крутой писательницей - ее легендарным, йейтсовским холодным оком* восхищались, но и боялись его в равной мере.

Ироническая дистанция присуща всем романам МакКарти - несмотря на описываемые трагедии вроде всяческих смертей, измен и одиночества, читатель ничего не принимает близко с сердцу, потому что восхитительный яд писательницы действует и как тоник и как обезболивающее.

Но существует один ее роман в котором несмотря на фирменный стиль, не принимать ничего близко к сердцу не получается. Это сборник автобиографичных повестей о ее детстве и юности, Memories of a Catholic Girlhood.

Детство Мэри МакКарти могло бы быть плохим сентиментальным викторианским романом, если б не было сущей правдой - в возрасте шести лет Мэри потеряла обоих родителей, они умерли в эпидемии инфлюэнцы 1918-го года. Тесс и Рой МакКарти были молоды, красивы, богаты и очень любили и баловали своих деток-погодков - кроме Мэри у них было еще три мальчика. Гриппом заболели все, еще в поезде из Сиэттла в Миннеаполис. В доме родителей Роя, к кому они и ехали через пол страны, Рой и Тесс умерли в разных комнатах (о чем не без гордости упоминала старуха МакКарти).

После смерти родителей, новые опекуны Мэри отобрали ее детские золотые колечки с брильянтами, муфточку и воротник из горностая ("былa эра дурного вкуса," сухо замечает МакКарти), и начали издеваться над сиротками, как и не снилось героям Диккенса.

Но деталь, которая заставила расплакаться меня в библиотеке несмотря на то, что книгу я читала далеко не первый раз, о другом.
Детям не сказали о смерти родителей - им рассказали, что "Дэдди и Мама уехали выздоравливать в больницу." Взрослая Мэри помнит не все о первых неделях без мамы и папы Мэри маленькой, но то, что она помнит, разрывает сердце:

Эти недели всплывают в моей памяти очень смутно, обрамленные черным, как траурная открытка. Темный колодец лестничной площадки, где я, наверное, без конца слонялась - сначала ждала, как увижу маму, возвращающуюся из больницы, а потом ждала просто так.

Читаю воспоминания Медема 2

Я знаю только одно произведение мировой литературы, которое может быть сравнимо с "Капиталом" в этом отношении - знаменитая "Этика" прославленногофилософа Спинозы.
Неожиданно обнаруживаешь ту же самую несравненную силу и логику в обеих книгах, ту же самую проницательность еврейского ума.

Читаю воспоминания Медема

Вильтер, Марк (он же Говсей-Мордух) Борисович (Борухович), виленск. мещанин, рабочий-наборщик.
 Род. в 1877 г. в бедной еврейской семье (отец — меламед в талмудторе в Пинске, мать занималась хлебопечением).
С 13-ти лет стал работать, поступив в одну из пинских типографий.
С ранних юношеских лет принимал участие в нелегальных рабочих кружках.
В середине 90-х г.г. примкнул к "Бунду", в 1898 г. работал в нелегальной бундовской типографии в Бобруйске, печатавшей центральный орган "Бунда" "Арбейтерштимме" (в квартире В. и его жены помещалась типография до перевода ее к Каплинскому).
 Во время большого провала бундовских орг-ций летом 1898 г. В. удалось скрыться.
Перешел на нелегальное положение, в 1899 г. под именем Самуила Исааковича Фридмана жил в Бердичеве, где руководил работой типографии Киевск. ком-та РСДРП.
В начале окт. 1899 г. бежал из Бердичева, перебрался за границу, в Швейцарии работал в типографии "Союза русских соц.-демократов".
 Был привлечен и по бундовскому делу 1898 г., и по делу Киевск. ком-та 1899 г. (дознание о М. С. Урицком и др.) и разыскивался департ. полиции.
Сведения И. Б. Вильтера. — Обзор 1893—99 (Ук.). — Роз. циркуляр 1899. — М-во юстиции, 1899, № 11896. Л. Меньщиков, Охрана и революция, II, вып. 1, 111.
— В. Медем, Фун майн лебен. Нью-Йорк, 1923
— С. Уралов, Моисей Урицкий, 21. — "История Екатеринославск. с.-д. орг-ции", 331 (А. Белявский, Воспоминания. Стенограмма). — "Рев. движение среди евреев" I (Ук.) (В. Цоглин-Тарас, Между первым и третьим съездами Бунда. Переработанная стенограмма воспоминаний). — "Красн. Летоп." IV, 1922, 160, 166, 169—173, 183, 190 (Н. Бухбиндер, Разгром еврейского раб. движения в 1898 г.).

Изд-во Всес. об-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев, 1930

Правила Дома сидра | Джон Ирвинг

Д-р Гингрич и миссис Гудхолл добились своего на очередном заседании попечительского совета. И совет потребовал, чтобы Кедр, следуя рекомендациям д-ра Гингрича, писал отчеты об успехах и неудачах каждого усыновленного ребенка.
У него родился замечательный план относительно Фаззи Бука.
Надо сделать два звонка: в Боуденский колледж, где Фаззи Бук, по его задумке, успешно закончит общее высшее образование, и в медицинскую школу Гарвардского университета, где тот станет одним из первых студентов курса.
Администратору в Боудене он, представившись, объяснил, что один из фондов выделил его приюту деньги специально на медицинское образование особо одаренного студента, который чувствовал бы призвание работать в Сент-Облаке. Не может ли он, д-р Кедр, ознакомиться с личными делами выпускников последних лет, которые после окончания Боудена поступили на медицинские факультеты?
Говоря с Гарвардом, он преподнес слегка видоизмененную историю: опять спросил разрешения приехать и ознакомиться с личными делами; но деньги, якобы пожертвованные приюту, на этот раз предназначались для студента, который будет проходить в Сент-Облаке акушерскую практику.

Д-ру Кедру предстояло совершить первое путешествие после погони за Кларой и первый раз после той мировой войны ночевать не в провизорской. 

Надо было узнать, как выглядят личные дела студентов в Боудене и в Гарвардской медицинской школе. 

И создать личное дело Ф. Бука. 

И там и там он попросил пишущую машинку и немного бумаги — «один из ваших бланков для личных дел облегчил бы мою задачу» — и сделал вид, что перепечатывает несколько имен и характеристик. «Здесь так много прекрасных молодых людей, — вздыхал он, — вот только не знаю, сумеет ли кто-нибудь из них выдержать жизнь в Сент-Облаке. Мы ведь так изолированы». 

И, поблагодарив за помощь, поставил на место ящики с личными делами, среди которых на соответствующем месте под буквой «Б» появилось личное дело Фаззи Бука.

По возвращении в Сент-Облако д-р Кедр отправил в Боуден и Гарвард запросы на документы особо приглянувшихся ему выпускников с припиской, что ограничил выбор несколькими кандидатами. Вскоре он получил по почте копии личных дел, среди которых были документы и Фаззи Бука.

Еще будучи в Гарварде, он абонировал на имя Фаззи бокс в кембриджском почтовом отделении и теперь отправил начальнику почты письмо с просьбой пересылать всю корреспонденцию Фаззи Бука в Сент-Облако, но бокс сохранить — на тот случай, если молодой д-р Бук по зову сердца отправится работать в какую-нибудь дальнюю заокеанскую миссию. После этого послал в Кембридж пустой конверт и стал ждать его возвращения.

Конверт вернулся. Д-р Кедр убедился, что система работает и можно действовать дальше. Он сочинил историю жизни Фаззи Бука у приемных родителей по фамилии Уиск, отправил ее в попечительский совет, приложив кембриджский адрес Фаззи, и занялся другими питомцами.

к поставленной задаче отнесся очень серьезно: Фаззи должен безукоризненно ответить на вопросы анкеты. Уилбур Кедр хотел, чтобы совет попечителей запомнил Фаззи Бука навсегда.

«Мы посланы на эту землю, чтобы приносить пользу, — писал Уилбур Кедр (т. е. Фаззи Бук) попечительскому совету. — Нужно не критиковать, а делать дело, — утверждал молодой идеалист. — Гораздо лучше хоть что-то делать, чем сидеть сложа руки». «Выскажи им все, Фаззи!» — подстегивал себя д-р Кедр.

Фаззи подробно расписал попечителям, какая образцовая обстановка в Сент-Облаке. «Именно благодаря доктору Кедру я захотел стать врачом, — писал он. — Старина Кедр всех нас вдохновлял. Вы говорите об энергичности? Да этот старик полон сил! Хорошенько подумайте, прежде чем посылать в Сент-Облако молодых людей. Кедр уходит их до полусмерти — через месяц попросятся в отставку! Вы что, думаете, медсестры не справляются с обязанностями? Сестра Анджела играет с детьми в бейсбол, да так, что может показаться, это Олимпийские игры! Любят ли сирот? Еще как! Сестры только и делают, что целуют их и обнимают, но нюни распускать никому не дают. Умеют наставить на путь истинный».

«Вы спрашиваете, был ли за нами хороший надзор? — писал Фаззи Бук. — Да там глаз с сирот не спускают! Мимо сестер Эдны и Анджелы мышка не пробежит. А девочки говорили, миссис Гроган знает, что они будут делать, когда им самим еще невдомек».

«Что можно сказать про общественные связи? — продолжал Фаззи Бук. — Знаете, Сент-Облако — необыкновенное место. Помню, люди приезжали и поднимались на холм, только чтобы на нас взглянуть. Наверное, потому, что мы для них — идеальный пример совместного человеческого общежития. Нескончаемый поток посетителей, как будто мы — одна из достопримечательностей штата Мэн».

Даже если он убедит Гомера поступить в Гарвардскую школу, на учение уйдут годы. А Фаззи Бук станет врачом через год-другой. Д-р Кедр понимал: надо продержаться, пока Фаззи получит диплом и сможет заменить его в Сент-Облаке.

все эти пятнадцать лет совет попечителей пытался найти д-ру Кедру замену.  

в Сент-Облаке появилась новая сестра. И что замечательно, она сама себя предложила. Сестра Kaролина оказалась прекрасной помощницей

В 195… году Уилбуру Кедру было уже за девяносто.  

Появление в Сент-Облаке сестры Каролины на первых порах успокоило попечительский совет. Миссис Гудхолл была счастлива, что в приют влились-таки молодые силы.

д-р Кедр извлек из шкафа свой старый кожаный саквояж, который ему служил еще в Бостоне, когда он был врачом-ординатором в родильном доме; отвез его сапожнику в Порогах-на-третьей миле, который попутно чинил дамские сумочки и приделывал к седлам золотые монограммы. Д-р Кедр попросил сапожника выгравировать на его старом черном саквояже золотые буквы «Ф.Б.» — Фаззи Бук. И в августе 195… года, за несколько дней до появления в «Океанских далях» сезонников, он послал саквояж Гомеру.

в ней был черный кожаный саквояж доктора, который потряс Гомера; кожа была потертая, мягкая, потускневшая медная застежка напоминала пряжку на подпруге старого седла; тем ярче на фоне этих древностей выделялись новенькие буквы «Ф.Б.».

Гомер открыл саквояж, заглянув в него, понюхал; оттуда, как он и ожидал, хлынул крепкий мужской запах старой кожи, к которому примешивался сладковатый женский эфира. И Гомер мгновенно понял, что значат буквы «Ф.Б.». Ну конечно, «Фаззи Бук». Так вот оно что!

— Доктор Бук, — громко произнес Гомер, вспомнив, как Кедр назвал его однажды доктором Буком.

Д-р же Бук был сирота необычный. «Худой и строгий», — описал его Кедр. В самом деле, кто из сирот смел прекословить д-ру Кедру. А вот Фаззи Бук угрожал даже увольнением своему старому наставнику. Он не только критиковал взгляды д-ра Кедра на аборт, но постоянно грозил сообщить попечителям о противозаконной практике. А не так давно Фаззи обрушил на Уилбура Кедра праведный гнев миссионера. Кедр знал — Фаззи Буку надо найти такое место врачебной практики, куда бы рука попечителей не дотянулась. Фаззи сейчас лечил от диспепсии азиатских детишек. (Д-р Кедр недавно прочитал в «Ланцете», что диспепсия — главная причина детской смертности в Юго-Восточной Азии.) Сердитые письма Фаззи были полны реалистических подробностей, которые д-р Кедр почерпнул из рассказов Уолли (через письма Гомера) о его испытаниях в Бирме; эти подробности придавали письмам особую достоверность.

Кедр выбрал несколько писем из переписки Уилбура Кедра и Фаззи Бука. И сестра Анджела вложила их в конверт со своим письмом. Пусть совет поймет, что решение принято всеми сестрами вместе с миссис Гроган.  

то письмо д-р Кедр сочинил в своей самой дидактической манере. Адресовано Гомеру Буру, и в нем вся без утайки правда. Он ни о чем не просил, не доказывал, что работа д-ра Бука важнее работы в саду. Не касался того, что Гомер Бур и Фаззи Бук — одно и то же лицо. 

У маленьких пациентов д-ра Бука, страдающих поносом, было и задержание мочи, но у Фаззи был отличный катетер, и он идеально справлялся с маленькими пенисами. Д-р Кедр, странствуя над Бирмой, воочию убедился: д-р Фаззи Бук — гениальный врач, не знающий поражений в единоборстве со смертью.

в Сент-Облаке больше не делают «работы Господней». Если кому-то из твоих знакомых она потребовалась, придется тебе делать ее самому. — И сестра Каролина бросила трубку.

Гомер вдруг поймал себя на том, что начинает — самую малость — склоняться к «работе Господней».  

Его дело — помогать женщинам. Что они решат, то и будет — аборт или роды.

еперь, когда д-ра Кедра не стало, мысль о замене дряхлого старца и потенциального гомосексуалиста больше не доставляла миссис Гудхолл того острого наслаждения; но в ее неугомонной голове уже созревал новый волнующий план. Вот бы пригласить вместо д-ра Кедра молодого миссионера, который так горячо полемизировал с ненавистным стариком!  

Конечно, все попечители горели желанием встретиться с д-ром Буком.

«Надо заморочить попечителям мозги, — писал сестре Анджеле Гомер. — Сообщите им, что ваши попытки связаться с доктором Буком кончились пока ничем. Доктор сейчас в Индии, на пути из одной миссионерской больницы в другую. Одна, скажем, в Ассаме, другая в Нью-Дели. И связаться с ним можно будет, самое раннее, через неделю. Так что если его привлечет место врача в Сент-Облаке, он появится здесь не раньше начала ноября».

Он попросил прислать ему все, имеющее отношение к истории Фаззи Бука, и хорошенько подумать, не упустил ли Кедр чего-нибудь важного.  

В конце ноября (время травли мышей) совет попечителей назначил д-ра Ф. Бука врачом-акушером и новым директором детского приюта Сент-Облака; знакомство с ревностным миссионером состоялось в Портленде, родном городе покойного д-ра Кедра, в штаб-квартире совета. Д-р Бук, еще не совсем пришедший в себя после перелета из Юго-Восточной Азии и болезни, которую он назвал «легкое подобие дизентерии», произвел на попечителей самое благоприятное впечатление. У него была спокойная манера держаться; волосы, подернутые сединой, пострижены почти по-армейски 

Совет по достоинству оценил медицинскую карьеру и религиозные чувства д-ра Бука.  

Особенно совет поразило отношение д-ра Бука к абортам: он заявил, что закон, запрещающий аборты, необходим и будет легальными средствами его добиваться. Но при этом, заверил он их, пока этого закона нет, он будет строго придерживаться существующего. Он верит в соблюдение правил и умеет им подчиняться. Попечителям нравились отпечатавшиеся на его лице следы невзгод и самопожертвования. Они узрели их в тонкой сетке морщин вокруг темно-карих глаз, в опаленной азиатским солнцем коже. Какой огромной ценой заплачено за спасение детей, умирающих от поноса! (Дело в том, что Гомер, добиваясь тропического загара, пересидел перед кварцевой лампой Кенди.) Но больше всего их порадовало заверение д-ра Бука (религиозные убеждения — наивернейшая гарантия моральной стойкости, особенно в глазах миссис Гудхолл), что сам он никогда не будет делать аборты, даже если их и легализуют.

— Я просто не могу их делать, — солгал он не моргнув глазом. Если закон когда-нибудь разрешит аборты, он будет посылать женщин к врачам «без предрассудков». Но по тону его было ясно, что эти врачи вызывают в нем отвращение.

Отношение к д-ру Кедру свидетельствовало о «христианском всепрощении» д-ра Бука.

Гомер Бур возвращался в Сент-Облако поездом, хотя Уолли предложил ему взять любую машину. Он знал, машина в Сент-Облаке не нужна, к тому же решил проделать путь, которым ездили в приют пациентки д-ра Кедра. Увидеть его и прочувствовать.

Гомер вернулся в Сент-Облако, приведя с собой, как выразилась сестра Эдна «работу Господню».

Сестра Анджела крепко обняла его и шепнула на ухо:

— Ох, Гомер, я всегда знала, что ты вернешься.

— Зови меня Фаззи, — так же шепотом ответил Гомер. Он знал: Гомера Бура, как и мистера Роза, давно уже нет в живых.

Гомер легко сменил свое имя; во-первых, Гомером его назвали временно, до усыновления, а во-вторых, какая разница — Фаззи или Гомер, Бур или Бук, тем более что и поменять-то в фамилии пришлось всего одну букву.

«Летопись» д-ра Кедра, неизвестно почему, была поистине откровением, целительным для души Гомера Бура, то бишь Фаззи Бука.

«Передайте д-ру Буку, — были заключительные слова „летописи“, — сердце Гомера в абсолютном порядке».

По мнению сестры Эдны, которая была влюблена, и сестры Анджелы, которая не была (но это она придумала в простоте душевной имена «Гомер Бур» и «Фаззи Бук»), в сердцах д-ра Бука и д-ра Кедра не имелось изъянов, ибо они-то и были, если уж на то пошло, Принцы Мэна, Короли Новой Англии.

Глава 6
попечительскому совету надо знать все. В этом году к тому же в совет ввели двух новых членов, которые еще не видели приюта, и потому было решено провести очередное заседание в Сент-Облаке, хотя обычно попечители встречались в Портленде. Новые члены совета высказали желание посетить приют, остальные согласились, что и им не мешало бы в кои-то веки побывать там.
Было прекрасное августовское утр
Два новых члена совета так и рвались в бой, желая показать, что они уже во все досконально вникли.
Миссис Гудхолл ввели в совет благодаря особой напористости ее характера — она умела, как никто, собирать пожертвования.
Миссис Гудхолл кисло похвалила строгий порядок в заведении д-ра Кедра, долгие годы его существования. И отдала должное стараниям д-ра Кедра и его помощниц. Но было бы хорошо, продолжала она, ввести в штат помощника, «молодого ординатора, добросовестного труженика, знакомого с новыми идеями в акушерстве: приюту необходим прилив новых сил».
Еще один новый член совета оказался психоаналитиком. Психотерапия была для него новым делом, но и в штате Мэн психиатрия в 194… году была новшеством. Звали его Гингрич
Остальные члены попечительского совета, ровесники д-ра Кедра, были явно запуганы этой парой: мужчиной, изъясняющимся только шепотом, и женщиной, голос которой подобен иерихонской трубе. Вдвоем они были несокрушимы; к работе в попечительском совете они отнеслись не как к чему-то для себя новому (приют, жизнь сирот), а как к возможности верховодить.
— Мне шестьдесят два, — воинственно ответила миссис Гроган, — и я свежа, как огурчик!

«Большое спасибо за новую пишущую машинку», — писал он попечителям. Она приехала как раз вовремя, потому что старая (если они помнят, он хотел бы ее у себя оставить) совсем развалилась. Это было не совсем так, д-р Кедр сменил на ней шрифт, и теперь у нее был совсем другой почерк.

А печатала эта машинка письма д-ру Кедру от юного Фаззи Бука. Фаззи начал с того, что уведомил Кедра о своем горячем желании стать врачом и что это желание вселил в него д-р Кедр.

«Сомневаюсь, однако, что буду когда-нибудь относиться к абортам как вы, — писал Фаззи. — Меня интересует акушерство. И этим, конечно, я обязан вам. Что касается абортов, тут мы никогда не найдем общий язык. Я знаю, вы делаете аборты из высших соображений и с самыми лучшими намерениями. Но позвольте и мне иметь свои принципы».

И так далее и все в том же духе. Письма Фаззи охватывали десяток лет. Одна часть принадлежала прошлому, другая будущему, в этих последних Кедр оставлял пропуски, чтобы впоследствии сделать необходимые вставки. Из писем явствовало, что д-р Ф. Бук окончил Гарвардскую медицинскую школу, овладев всеми современными акушерскими приемами, в том числе уникальными приемами самого д-ра Кедра. При этом Фаззи Бук всегда оставался верен своим убеждениям.

«Очень сожалею, — писал он, — но я верю в душу и ее существование в человеке с момента зачатия». Письма его с годами приобрели слегка высокопарное звучание; он благоговел перед д-ром Кедром, хотя в письмах и проскальзывали снисходительные нотки — молодые люди склонны иногда похлопать учителя по плечу, когда им кажется, что они в чем-то его превзошли. Д-р Кедр наделил Фаззи Бука той самой уверенной в себе непогрешимостью, которая, по его мнению, пришлась бы по вкусу противникам абортов.

Созданный им д-р Бук в конце концов предложил себя в качестве замены д-ру Кедру, но только после того, как д-р Кедр уйдет на покой. Эта замена покажет д-ру Кедру, что закон может и должен соблюдаться, что аборты недопустимы; разумное планирование семьи (контроль над рождаемостью и т. д.) со временем даст свои плоды, и Божеские и человеческие законы перестанут нарушаться, писал имеющий в душе страх Божий Фаззи Бук.

«Вожделенные плоды», в этом д-р Кедр и д-р Бук сходились, — это минимум никому не нужных детей, рождаемых на свет. «Что до меня, то я счастлив, что родился», — восторженно писал молодой д-р Бук.
Уилбур Кедр трудился день и ночь и напечатал полностью два комплекта писем. Один от Фаззи Бука на старой машинке, которая ни для чего больше не употреблялась, другой — ответы ему, напечатанные в двух экземплярах. А в «Краткой летописи Сент-Облака» появились в разных местах ссылки на диалог учителя и ученика.

«Какая прекрасная история!» — думал д-р Кедр. Он трудился над ней весь конец августа 194… года. Хотел полностью ее закончить к возвращению Гомера в Сент-Облако после окончания летних работ.

Таким образом Уилбур Кедр соорудил себе достойную замену — врача, который будет приемлем для любого начальства. Он создал врача-акушера, обладающего великолепной подготовкой и, будучи сиротой, досконально знающего приютскую жизнь. Ему удалось сочинить идеальную ложь, ведь будущий д-р Ф. Бук будет, с одной стороны, прекрасно делать аборты, а с другой — пользоваться репутацией принципиального противника абортов.
Как уговорить Гомера сыграть свою роль?

Читать целиком

Поэт и смерть. Пьеса о Леониде Каннегисере

«Останкинские истории «Альтист Данилов»,

«Останкинские истории

Влади́мир Ви́кторович Орло́в (31 августа 1936, Москва — 5 августа 2014,

http://www.big-library.info/?act=read&book=1170 

«Оста́нкинские исто́рии» — цикл из трех романов писателя Владимира Орлова.
Включает следующие произведения (по времени написания):
«Альтист Данилов»,
 «Аптекарь»,
«Шеврикука, или Любовь к привидению».
Все три книги написаны в стиле «фантастического реализма» и их объединяет место основного действия — московский район Останкино
Родился 31 августа 1936 года. Тридцать два года прожил в коммунальной квартире посреди Мещанских улиц, южнее Останкина и Марьиной Рощи. На 1-й Мещанской окончил школу, потом этой же улицей троллейбусом ездил на Моховую - там и теперь размещается факультет журналистики МГУ.

_________
Владимир Алексеевич Данилов считался другом семьи Муравлевых 

жена Тамара
Кудасов  Валерий Степанович. Кудасов и сам не бедный, он лектор
Аргуно́вская у́лица   на территории Останкинского района
Названа 25 марта 1966 года в честь художника Ивана Петровича Аргунова и его сыновей — Николая (художника) и Павла (архитектора), которые в 1790—1798 годах участвовали в строительстве, внутренней и внешней отделке здания Останкинского дворца, находящегося поблизости

2

Домовой Велизарий Аркадьевич, смешной старик из особняка в стиле модерн, считающий, что он целиком состоит из высокой духовности
  стансы Нилаканты Опера «Лакме»: Стансы Нилаканты из 2-го акта  
«Лакме» (фр. Lakmé) — опера в трёх актах, написанная Лео Делибом на либретто Эдмона Гондине и Филиппа Жиля, основанном на романе Пьера Лоти «Рараю, или Женитьба Лоти».
Нилаканта, старший индийский брамин
Лакме, дочь индийского брамина Нилаканты

С домовым Федотом Сергеевичем из разрушенных палат семнадцатого века Данилов часто спорил об архитектуре. Федот Сергеевич сердился, когда Данилов защищал Гропиуса и Сааринена, говорил ему: «Ах, бросьте, они скучны и убоги, все их балки и линии не стоят одного нашего коробового свода!»
Вальтер Адольф Георг Гропиус (нем. Walter Adolph Georg Gropius, 18 мая 1883, Берлин — 5 июля 1969, Бостон) — немецкий архитектор, учредитель Баухауса.
Ээро Сааринен (фин. Eero Saarinen; 20 августа 1910, Киркконумми, Финляндия, — 1 сентября 1961, Энн Арбор, штат Мичиган, США) — архитектор и дизайнер мебели финского происхождения, получивший в 1940 году американское гражданство и с тех пор работавший в США. Сын Элиеля Сааринена. Один из крупнейших архитекторов XX века.

Каменные сооружения домонгольской Руси в подавляющем большинстве случаев перекрывались сводами. Наиболее распространенными типами сводов этого и последующего периодов были коробовый свод

Артем Лукич
Георгий Николаевич
Иван Афанасьевич страдал по Екатерине Ивановне
Альтист Данилов всегда был красив, а тут выглядел прямо как молодой Билибин с картины Кустодиева

Константин Игнатьевич с Таганки

3

Валентин Сергеевич, он носил пенсне на платиновой цепочке

за три тысячи хороший инструмент Альбани.
Вио́ль д’аму́р, вио́ла д’амо́ре, вио́ла д’аму́р (итал. Viola d'amore — буквально «виола любви», фр. Viole d'amour) — струнный смычковый музыкальный инструмент эпохи барокко и раннего классицизма. Широко использовалась с конца XVII до начала XIX века, затем уступила место альту и виолончели. Интерес к виоле д’амур возродился в начале XX века.

БУНД

Партия еврейских ремесленников и промышленных рабочих, сформировалась на базе просветительских кружков и стачечных касс еврейских ремесленников и рабочих, возникших в начале 1890-х гг. в западных областях Российской империи.
БУНД (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России) (идиш בונד Бунд — «союз», полное название — אַלגעמיינער ייִדישער אַרבעטערסבונד אין ליטע, פּוילן און רוסלאַנד
 (Алгемэйнэр Йидишэр Арбэтэр Бунд ин Литэ, Пойлн ун Русланд) —
еврейская социалистическая партия, действовавшая в Восточной Европе с 90-х годов XIX века — до 40-х годов XX века.
Бунд считал себя единственным представителем интересов достаточно многочисленного в Беларуси еврейского рабочего класса.
 В настоящее время группы бундовцев существуют в США, Канаде, Австралии, Израиле и Великобритании
 Бунд выступал за национально-культурную автономию для восточноевропейского еврейства, создание светской системы просвещения, поддерживал развитие культуры на языке идиш.
Члены Бунда верили, что благодаря этому евреи не ассимилируются и сохранят свою культурную обособленность.
 Бунд был антирелигиозной и антисионистской партией и выступал против эмиграции евреев в Палестину.
Бунд выдвинул четыре основополагающих принципа: социализм, секуляризм, идишизм и дойкайт, что означает приверженность к месту жительства, выраженную в бундистском лозунге «Там, где мы живём, там наша страна».


Февральская революция расширила влияние Бунда; его численность выросла до 34 тысяч человек, представители партии были широко представлены в Петрограде, Москве и провинциальных Советах рабочих и солдатских депутатов, бундовские лидеры выдвинулись на руководящие роли в общероссийском меньшевистском движении (Р. А. Абрамович, М. Либер, В. Канторович, Д. Заславский, Г. Эрлих и др.), поддерживали Временное правительство (последнее в марте 1917 г. отменило все 140 законов и распоряжений, ограничивающих евреев во всех сферах обществ, жизни).
Бундовцы призывали к поддержке Временного правительства, к защите интересов угнетённых наций, к борьбе с экономическими притязаниями имущих классов (эти цели, по их мнению, могли быть достигнуты посредством созыва Учредительного собрания).
Бунд вёл политический диалог с кадетами, но от сотрудничества с большевиками отказывался, так как отрицал возможность немедленного перехода к социализму и считал более предпочтительной для страны буржуазно-демократическую альтернативу.

Октябрьскую Революцию бундовцы встретили отрицательно, считая приход к власти большевиков «узурпацией народной воли».
Стратегия Бунда была направлена на непризнание и свержение власти большевиков.
«Активистское» крыло партии (М. Либер и др.) считало допустимым военные действия против большевиков.
Часть бундовцев (Р. Абрамович и др.) высказались за переговоры с коммунистами.
VIII съезд Бунда (декабрь 1917 г.) принял установку на парламентский, демократический путь борьбы с большевиками, полагая, что Учредительное собрание отстранит их от власти.

В сентябре 1897 в Вильно состоялся учредительный съезд представителей групп еврейских марксистов и социал-демократов Вильно, Минска, Белостока, Варшавы, Витебска, который основал партию Бунд (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России).
Тогда же был избран ЦК партии (Кремер, Л. Гольдман (Аким), М. Я. Левинсон (Косовский), Миль, Д. Кац и др.).
Михаил Либер стал видным участником новой партии.
Идеологическую платформу Бунда сформулировал Юлий Цедербаум (Мартов) на первомайском собрании в 1895
К Октябрьской революции Михаил Либер отнесся отрицательно, называл её «исключительно удавшейся контрреволюцией».  расстрелян 4 октября 1937 года