Часть первая ПРИБЫТИЕ В ГОРОД
Те, кому строительство Иерусалима было дороже жизни, вышли за стены города, и купили себе землю, и построили себе семь домов, дом для каждого из семи, и назвали свой квартал Нахалат-Шива[43] потому что было их семеро.
Это — семь первых домов за стенами, не считая домов Йегуды Туро и домов Моше Монтефеори[44], построенных за десять лет до них.
Семь домов этих… не выделяются они ни высотой, ни красотой, но особое достоинство есть у них: они расширили границы Иерусалима и защитили город; обычно жители Иерусалима не выходили из городских ворот наружу, кроме дней Песаха, когда принято было обходить городскую стену. Когда был построен квартал Нахалат-Шива, они начали выходить также и в другие дни, чтобы проведать своих братьев, жителей Нахалат-Шивы. А в первый день каждого месяца женщины, не выполняющие никаких работ в эти дни, выходят группами, одетые в субботние одежды. И их родственники, и родственники их родственников, сопровождают их; выходят они из Яффских ворот и минуют арабское кафе, поднимаются на холмы и спускаются в низины, пока не достигают Нахалат-Шивы.
Не прошло и семи-восьми лет, как был заложен квартал Меа-Шеарим, была куплена земля и построены там сто домов для ста семей. На них смотрели другие и поступали так же, и как делали те, делали другие. Прошло немного времени, как Иерусалим был опоясан новыми еврейскими домами.
Часть третья ИЦХАК ПОКУПАЕТ СЕБЕ КРОВАТЬ
На Ицхака, простого маляра, соседи не обращали внимания и не старались с ним познакомиться, тем более что он был — из Галиции, а они — из России.
Подобно городу в городе раскинулся Меа-Шеарим внутри Иерусалима. Нет там ни цитаделей, ни дворцов, ни парков, ни садов — и ничего иного, приятного глазу. Но тем не менее достоин Меа-Шеарим благодарности, ведь если бы не этот район, теснились бы мы между стен и не нашли бы себе крова ни мы, ни наши дети. Когда стало ясно, что сыны Исраэля прибывают изо всех стран, а сыны Ишмаэля[45] вздувают из года в год цены на жилье, собрались сто влиятельных жителей Иерусалима и создали кооператив с целью постройки для себя домов за стеной. Купили себе в долине огромный, просторный участок земли в тридцать тысяч футов. Вырыли колодцы, построили дома, построили синагоги и бейт мидраши, хедеры и ешивы, баню и магазины — все, что необходимо еврею для тела и для души. Вначале хотели они посеять пшеницу и насадить деревья, приносящие этроги[46]; чтобы человек мог собрать со своего поля пшеницу, и изготовить себе мацу, и сорвать себе свой этрог; однако в Иерусалиме — особая святость, не разбивают в нем садов и плантаций и не сеют и не пашут из-за зловония, ведь засеянные поля нуждаются в навозе, а от навоза поднимается зловоние. Посовещались люди друг с другом и не стали ни сеять, ни сажать.
Одиноким бобылем стоял квартал этот, Меа-Шеарим, в пустыне Иерусалима. От Яффских ворот и до Меа-Шеарим не было ни одного дома, кроме семи домов в Нахалат-Шиве и зданий на Русском подворье. Десять домов было построено в Меа-Шеарим поначалу — комната и прихожая для всей семьи. И всю ночь горела свеча в каждом доме — из страха перед разбойниками и грабителями, и один из членов семьи не спал всю ночь и учил Тору, ведь Тора защищает и спасает. Через несколько лет пришли сюда остальные члены кооператива и построили себе дома. Стал квартал Меа-Шеарим многолюдным. И вокруг него тоже стали подниматься дома, и казалось, что растворится он в Иерусалиме. Но он остался сам по себе и не смешался с соседями. И теперь все еще стоит городом внутри города.
В то время был Иерусалим полон художниками, приезжающими учиться живописи у профессора Бориса Шаца в Иерусалиме
***************************************************
Часть пятая СРЕДИ ИЕРУСАЛИМСКИХ МАЛЯРОВ
Из Яффы привез Ицхак отличные краски, купленные им у лавочника из Одессы, но иерусалимские маляры называли эти краски венскими из-за Ицхака, так как Ицхак — из Галиции. А Галиция расположена в странах империи, а столица империи — Вена, город Франца-Иосифа, императора, простершего свою милость на большинство ашкеназов в Эрец Исраэль и взявшего их под свое покровительство, дабы защитить их от произвола притеснителей.
Ицхак пришелся по душе своим напарникам, и ему было хорошо с ними; таковы обычаи в среде иерусалимских ремесленников, приветливых с каждым человеком. Они смиренны и невысокого о себе мнения, ведь ими пренебрегают и их принижают местные власти, выдающие им халуку по числу членов семьи и не добавляющие им ничего из особых средств, которые поступают к ним время от времени, а добавляют знатокам Торы и другим именитым горожанам. И поскольку Ицхак родился и вырос за границей, а большинство жителей Иерусалима привыкли думать про любого европейца, что тому в руки переданы ключи от мудрости, то они обращаются к нему со всякими трудными вопросами, чтобы посоветоваться
****************************
Спросил парнишка Ицхака:
— Ты помощник кантора?
— Почему? — удивился Ицхак.
— Потому что услышал я, что ты поешь.
— Пел я для себя, так просто.
— А, так ты сионист! Слышал я, что любят сионисты петь всегда «Еще не потеряна наша надежда!».
— Что еще ты слышал о сионистах, дорогой?
— Слышал я, что хотят они приблизить избавление при помощи всякого рода прегрешений.
— Почему именно путем прегрешений?
— Не придет сын Давида, но только — в поколении, когда все — праведники или все — грешники, но ведь грешить легче, чем соблюдать заповеди, поэтому они не соблюдают заповеди.
Часть седьмая ДУШЕВНОЕ РАВНОВЕСИЕ
Нет в Иерусалиме ни одного рода деятельности, чтобы не присутствовало в нем что-нибудь от халуки, и нет в Иерусалиме человека, который не говорит о халуке. Если он получает ее, то жалуется и возмущается, что дают ему столько, что не умрешь, но и жить не можешь. А тот, кто не нуждается в халуке, одинаково осуждает и берущих, и распределяющих ее. Тем не менее не мешает знать, что, если бы не «ненавистная» халука, евреи бы умерли все с голоду, ведь торговли и промышленности нет в Иерусалиме — чем бы они кормились? А те, кто ведает распределением халуки, о ком говорят, что большая часть денег остается у них в руках? При жизни никто не видел их разъезжающими в каретах по садам и паркам, а после смерти не осталось от них ни капитала и ни богатства.
Ицхак, как и его современники из Второй алии, застал Иерусалим уже в кольце ряда жилых кварталов, для него предместья и центр были единым целым, одним городом. И он не знал, что в прежние времена весь Иерусалим лежал внутри стен, и все эти районы, столь многолюдные сегодня, были безлюдной пустыней, и с заходом солнца запирали городские ворота на ночь до утра
как большинство уроженцев Иерусалима, учился в ешиве «Эц Хаим»,
**********************************
Вечером после ужина пришли художники, и писатели, и учителя, и общественные деятели к вдове с визитом соболезнования. Явился профессор Шац, закутанный в белый плащ бедуина. И с ним заведующий отделением изготовления ковров, закутанный, как и его учитель, в плащ. И с ними — Кляйнгоф, писатель, гордившийся тем, что он был одним из первых, написавшим статью о Блойкопфе и сделавшим его имя известным в мире. Следом за ними пришел писатель Гильбоа и с ним художник Мантельзак, который проглотил свою обиду и не отвернулся в этот час от Блойкопфа, хотя Блойкопф называл его пачкуном. Потом вошел Спокойный, чей портрет написал Блойкопф. Пришла в голову Спокойному мысль, что теперь, когда Блойкопф умер, налетят коллекционеры, и бойкие критики напишут о некоторых его работах и, конечно, об этом портрете; все, понимающие в живописи, хвалят портрет и говорят, что он удался.
Комментариев нет:
Отправить комментарий