http://lib.ru/PROZA/FREADV/58_2.txt
На Малой Лубянке библиотека была бедная и в книгах не хватало страниц.
(А в Бутырках, где камеры были перенаселены, от некоторых книжек оставались
вообще одни переплеты.) Вот в "гостинице", на Большой Лубянке, библиотека
была хороша -- видимо, за счет книг, конфискованных при арестах. Там был и
Достоевский, и давно забытый Мордовцев, и академические издания -- даже
книги на иностранных
-- 47 --
языках были. Помню, я с удивлением обнаружил в романе американско-
го автора-коммуниста напечатанные полностью т.н. "four-letter
words" -- матерные слова: cock, fuck, cunt и т.п. Даже
"cocksucker". Это в тридцатых-то годах!..
Хорошие книги или плохие -- но без них было худо.
***************************************
Меня он успел научить еврейской
песенке, которую ни от кого больше я не слышал. В отличие от испанских
стихов, песенку помню и сейчас. Голос крови? Вот она; если что не так --
простите.
А сукеле, а клейне
Мит брэйтелах гемейне,
Хоб их мир мит цорес гемахт.
Их хоб бадект дем дах
Митн гринэм схах,
Хоб их мир базесн ба дер нахт.
Ди винтн, ди калтэ,
Зэй блозн ин шпалтн
Ун верт эс ин сукеле шойн кил...
Их хоб гемахт мир кидеш
Ун их хоб гезен а хидеш --
Ви дос файерл брент руик ун штил.
***) В песенке правоверный еврей рассказывает, как он построил себе
праздничный шалашик, "кущу". Сотворил молитву, зажег свечу и увидел чудо:
огонек на ветру не гаснет, горит тихо и ровно.
***********************
майор Райцес спросил меня как-то:
-- Вы в какой камере сидите?
Тогда я еще проживал в одиночке, в 119-й.
-- А знаете, кто в 118-й?.. Нет? Антонеску. А в сто двадцатой?.. Пу-и.
Теперь-то мало кто помнит об Антонеску, румынском диктаторе. Забыли бы
и Генри Пу-и, императора Маньчжоу-го, если б не фильм "Последний император".
Но тогда это были громкие имена. Пообщаться со своими именитыми соседями я,
понятное дело, не имел возможности.
*******************************************
с Лешкой Суховым, сидел
старик-белоэмигрант, привезенный аж из Белграда. Следствие затянулось, и на
тюремной пайке он стал доходить. Пожаловался на голод следователю, а тот, не
то издеваясь, не то всерьез, предложил:
-- Назовите родственников или знакомых, мы сообщим. Пускай принесут
передачу.
Старик пришел с допроса обнадеженный; в радостном возбуждении рассказал
соседям:
-- 81 --
-- Родственников у меня нет, но есть знакомый. Он, я слышал, служит в
вашей армии, в больших чинах. Это граф Игнатьев.
Сокамерники подняли чудака на смех:
-- Да-да, как же -- принесет он! Держите карман шире... Да он со страху
в штаны наделает!
-- Вы не понимаете, -- терпеливо объяснял им старикан. -- Мы с
Игнатьевым учились вместе в Пажеском корпусе. А бывшие пажи -- это особое
товарищество. Что бы ни случилось, паж пажу всегда придет на помощь!
Ему не поверили, конечно. Провожая на очередное "без вещей", дразнили:
-- Это граф передачу вам принес!
Он, как мог, отшучивался. А в один прекрасный день вернулся в камеру с
большой торбой, набитой яствами -- даже фрукты там были! Это в военное-то
время.
-- Я же вам говорил! -- с торжеством объявил старый паж.
Слух об этом происшествии разнесся по всей тюрьме -- и надо сказать,
сильно укрепил мою веру в человечество...
***************************************
Тому, кто не жил при Сталине, не понять отношений простого смертного с
тогдашним государством. Под гипнозом страха перед его карающей десницей,
НКВД, жила вся страна. Этот страх парализовал волю, подавлял способность к
сопротивлению -- во всяком случае, у большинства советских людей. В истории
человечества я не знаю аналогий.
*******************************
В один прекрасный день в камере появился новый жилец. На нем была
армейская шинель, потрепанная кубанка; остроносый и чернявый, он смахивал на
кавказца, а по обветренному шершавому лицу мы решили: этот из лагеря.
Окинув камеру быстрым наметанным глазом, новичок сразу направился к
нам, представился:
-- Петька Якир.
Он действительно оказался бывалым лагерником, но сейчас прибыл не из
далеких краев, а с Лубянки. Там он проходил следствие по своему второму делу
-- вместе со Светланой Тухачевской и Мирой Уборевич.
С обеими этими девочками он, после расстрела военачальников-отцов,
попал в специальный детский дом, но надолго там не задержался: получил срок
и отправился путешествовать по лагерям. Над шустрым и смышленым пацаном --
Петьке было лет 13-14 -- взяли шефство обе фракции лагерного контингента, и
блатные, и "политики". Старые большевики считали своим долгом опекать сына
прославленного командарма; что же касается блатных, то замечено, что ворье с
интересом и уважением относится к обладателям каких-нибудь выдающихся
достоинств -- к чемпиону, скажем, по боксу, знаменитому артисту, дважды
Герою Советского Союза и так далее. Вот и малолетний Якир в отблеске
отцовской славы пользовался расположением блатных. Им льстил его интерес к
воровской жизни, и они, опекая Петьку, учили его всяким премудростям
лагерной жизни. В результате, когда мы встретились, руки у него были в
наколках и шрамах от мастырок;******) а от своих покровителей интеллигентнов
он нахватался самых разных сведений из области истории, искусств
-- 109 --
и литературы. Со своими семью или восьмью классами средней школы
он на равных беседовал с главными бутырскими эрудитами.
**********************************************
появился в камере загадочный молчаливый человек в полной форме
американского солдата -- только что без знаков различия. Держался особняком,
в разговоры ни с кем не вступал. Так мы и не узнали о нем ничего, кроме
странной фамилии -- Скарбек.
Но месяца через два Юлик Дунский попал со Скарбеком в один этап, они
вместе приехали в лагерь -- под Фатежем, в Курской области. Скарбек долго
присматривался к окружающим и наконец остановил свой выбор на Юлике.
Походил, походил вокруг него -- и
-- 113 --
раскололся. Вот что он рассказал.
Он, Скарбек Сигизмунд Абрамович, польский еврей, работал на советскуюразведку. Много лет он прожил в Италии, был хозяином не то лавочки, не то
какой-то мастерской. Жена тоже была нашей шпионкой. Подрос сын -- включился
в "Большую Игру" и он. Незадолго до войны итальянцы Скарбека арестовали и
посадили в тюрьму на маленьком острове -- вроде замка д'Иф, где сидел граф
Монте-Кристо, объяснил Сигизмунд Абрамович.
Жена в пироге -- классический способ, если верить старым романам, --
передала ему записку: "Скоро тебя освободят. Сталин сказал: "Такие люди, как
Скарбек, не должны сидеть". Но время шло, а Скарбека не освобождали.
На волю он вышел при очень неожиданных обстоятельствах -- когда
открылся второй фронт. Американцы, высадившись на юге Италии, стали на
радостях освобождать заключенных. Дошла очередь и до узников "замка д'Иф". В
бумагах янки не любили копаться: просто расспрашивали, кто за что сидит.
Скарбек не стал хвастать своими шпионскими заслугами; соврал, будто сидит за
убийство жены. Его выпустили, и он тут же связался с советским офицером
связи: были такие при американских частях.
Сигизмунда Абрамовича срочно отправили в Москву, подержали сколько-то
времени на Лубянке и дали срок -- кажется, не очень большой. И вот теперь он
решил написать письмо Ворошилову, чтобы тот разобрался в его деле, наказал
следователей и велел выпустить Скарбека. За годы, проведенные в Италии --
почти вся жизнь -- Сигизмунд Абрамович подзабыл русский язык. Говорить мог,
а писать затруднялся. Поэтому-то ему и пришлось волей-неволей обратиться за
помощью к Юлику.
-- 114 --
Тот послушно изложил на бумаге просьбу Скарбека -- пересмотреть дело.
Но когда дошло до заключительной части: "А пока, до освобождения, прошу Вас
т.Ворошилов, прислать мне две банки мясных консервов, две банки сгущенного
молока и три метра ткани на портянки" -- Юлик усомнился:
-- Сигизмунд Абрамович, может быть, не стоит? Ну не станет Ворошилов
бегать по магазинам, искать Скарбеку портянки.
-- Вы не понимаете, Юлий. Ворошилов знает, что я сделал пользы больше,
чем три дивизии Красной Армии... Пишите, пишите!
Юлик написал. Посылку Ворошилов не прислал и вообще не ответил -- но
много лет спустя из книги Евгения Воробьева "Земля, до востребования" (о
героическом разведчике Маневиче, заграничном шефе Скарбека) мы узнали, что
Сигизмунд Абрамович освободился и живет в Москве.
********************************************************
"без туфты и аммонала не построили б ка-
нала". Эта присловка, родившаяся на ББК, Беломорско-Балтийской
стройке, стала руководством к действию многомиллионной трудармии
зеков Гулага...**)
Комментариев нет:
Отправить комментарий