понедельник, 28 апреля 2014 г.

Рубинштейн. «Персидские песни»

Рубинштейн. «Персидские песни»

Persian Songs, Op. 34


История создания http://www.belcanto.ru/or-rubinstein-pesni.html

Антон Григорьевич Рубинштейн / Anton Rubinstein
Весной 1854 года Рубинштейн, не достигший еще 25-летнего возраста, отправился за границу, чтобы, по его собственным словам, добиться признания не только как пианист-виртуоз, но и как композитор. Он поехал к Листу в Веймар, который усилиями великого музыканта сделался в то время столицей музыкальной Германии. «Подобно тому, как в свое время Гёте царил в Веймаре в отношении литературы, так Лист царил в области музыки, — вспоминал Рубинштейн. — Веймар был удивительнейшим центром. Там жили поэт Гофман, Швинд, бездна литераторов и музыкантов. Все приезжали поклониться Листу».
Рубинштейн жил в Альтенбурге — так назывался дом Листа и княгини Каролины Сайн-Витгенштейн, о которой Рубинштейн отзывался как о даме «очень оригинальной, но в сущности доброй и бесконечно умной и образованной». Листа в Веймаре часто навещали бывшие ученики, в том числе знаменитый Бюлов, видные музыкальные критики, в его кружок входили художник Швинд, литераторы Гофман фон Фаллерслебен и Шаде, старый актер Генаст, искусство которого когда-то восхищало Гёте, и его дочь певица Эмилия Генаст. Рубинштейн музицировал в доме Листа, написал по его заказу Торжественную увертюру к именинам великого герцога Веймарского, сопровождал Листа на хоровые концерты в Галле и на юбилейные празднества Нидерландского музыкального общества в Роттердам. Оставшуюся часть лета он провел в Биберихе, где, по-видимому, и были написаны «Персидские песни» — подлинный шедевр, навсегда вошедший в русскую романсовую классику.
В 1851 году в Германии вышла книга под названием «Песни Мирза-Шафи с прологом Фридриха Боденштедта». Эта книга приобрела большую популярность и неоднократно переиздавалась. Ф. Боденштедт (1819—1892), немецкий поэт и переводчик, утверждал, что в бытность свою в Тифлисе (Тбилиси) обучался восточным языкам и литературе у Мирзы-Шафи, который сам никогда поэтом не был, и что изданная книга, включающая в себя более 150 песен — плод его собственного творчества. Однако это было ложью. Боденштедт выдал за свои стихи замечательного азербайджанского поэта Мирзы-Шафи Вазеха (1805—1852), писавшего как на азербайджанском, так и на персидском языках. В книгу попали также отдельные переводы некоторых азербайджанских поэтов, сделанные Боденштедтом.
Рубинштейн из всей книги отобрал двенадцать текстов. Романсы, написанные на них, он назвал «ZwoelfLieder des Mirsa Schaffi aus dem persischen von Bodenstedt». С таким названием сборник вышел из печати весной 1855 года под опусом 34. Позднее, в русском переиздании, он получил название «Персидские песни». Первоначально «Персидские песни» были написаны для голоса с оркестром, но широчайшее распространение получил сделанный несколько позднее вариант для голоса с фортепиано. Получив от автора дарственный экземпляр, Лист писал ему: «Решительно, первое впечатление, произведенное на меня этими «Lieder», когда вы мне показали их и когда я убеждал напечатать их безотлагательно, было верным, и я не ошибся, предсказывая им почти народный успех». Даже вечные недоброжелатели Рубинштейна, его идейные противники Стасов и Кюи восхищались ими. Кюи, в частности, писал: «Эти романсы так хороши, что трудно отдать которому-либо из них предпочтение».
В «Персидских песнях» прославляется жизнь, воспевается любовь, красота, мудрость, веселье, поэзия, отражающая весь этот прекрасный мир. Содержание цикла находит свое отображение в строках последнего из отобранных стихотворений:
И моря вечный шум,
И яркий солнца свет,
И розы нежной цвет...
В моей душе живут,
Поются в песнопеньях.

Впервые в этом цикле Рубинштейн обращается к претворению образов Востока и делает это ярко и убедительно, хотя побывать ни на Кавказе, ни, тем более, в Персии, ему не довелось. По мнению некоторых исследователей, композитор воспользовался своими впечатлениями от молдавских и еврейских народных песен, слышанных в раннем детстве, когда семья жила в Бессарабии, и, в свою очередь, впитавших в себя интонации армянских, персидских, татарских напевов. Нет данных и о том, когда состоялась премьера «Персидских песен», однако известно, что первой исполнительницей их стала Эмилия Генаст. В 1869 году П. И. Чайковский, за три года до того окончивший консерваторский курс у Рубинштейна и полный пиетета к своему учителю, сделал русский эквиритмический перевод «Персидских песен». С этим русским текстом «Песни» были изданы в следующем году и получили широчайшую известность. Особенно популярна «Клубится волною...», вошедшая в репертуар Шаляпина.

Музыка

«Персидские песни» отличаются своеобразным, светлым и задумчивым характером, то возвышенно-гимническим, то томным, то сочным и колоритным.
Самая яркая из песен — девятая, «Клубится волною кипучею Кур». Простая, свободно разворачивающаяся мелодия с тонким использованием как бы мерцающего мажоро-минора, вьющаяся прихотливо, подобно ленте, сопровождается мягко синкопированными аккордами аккомпанемента. Фортепиано «допевает», договаривает за умолкнувший голос последнюю музыкальную фразу.
Л. Михеева
Клубится волною
Стихи Мирзы Шафи Вазеха
Перевод Петра Ильича Чайковского
Музыка Антона Григорьевича Рубинштейна
Клубится волною кипучею Кур,
The name Kura is related to the name of Cyrus the Great, emperor of Persia 
восходит дневное светило;
как весело сердцу, душе как легко!
О, если б навеки так было!

Кубок полон мой, я впиваю с вином
и бодрость, и радость, и силу;
ослепляет меня чудный блеск очей,
о! если б навеки так было!

Вот ночь наступает, природу с небес
светом кротким луна озарила,
но и в мраке сияет звезда любви,
о! если б навеки так было!

Если хочешь ты, чтоб душа моя
всю любовь в твои очи излила,
скорей приходи же, темно в ночи,
о! если б навеки так было!


В «Географии» Страбона река называется Кир[5], в армянских источникахКур.

Кура (Cyrus или Koros y древних, Мтквари — у грузин, Кур или Кюр у тюрко-татарских народов) — величайшая река Кавказского края, занимающая своим бассейном большую часть Закавказья  

оратория «Вавилонское столпотворение» А Г. Рубинштейна

http://frefilms.ru/smotret-onlain/35756812_166678606/%D0%90.%D0%93.%D0%A0%D1%83%D0%B1%D0%BD%D1%88%D1%82%D0%B5%D0%B9%D0%BD,+%D0%BE%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F+%22%D0%92%D0%B0%D0%B2%D0%B8%D0%BB%D0%BE%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5+%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BB%D0%BF%D0%BE%D1%82%D0%B2%D0%BE%D1%80%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5%22+%E2%80%94+%22%D0%A2%D0%BE+%D1%87%D1%83%D0%B4%D0%BE+%D0%92%D0%B0%D0%B0%D0%BB+%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%88%D0%B8%D0%BB%22

 оратория «Вавилонское столпотворение» А Г. Рубинштейна прозвучала единственный раз в 1869 году. Ее исполнил хор из 500 человек, которым дирижировал П.И. Чайковский.

Thurm zu Babel, Op.80 (Rubinstein, Anton)
Der Thurm zu Babel (The Tower of Babel) is a one-act 'sacred opera' by Anton Rubinstein to a libretto by Julius Rosenberg based on the story in the Book of Genesis, chapter II. The opera was written in 1869 and had its first performance in Königsberg on 9 February 1870.

The term 'sacred opera' (geistliche Oper in German) was invented by Rubinstein to denote staged works with "use of polyphonic choruses and a sober, edifying style relying on ‘exalted declamation’."[1]
 Rubinstein composed three other works of this type (Sulamith, Moses and Christus).

A fifth sacred opera, Cain, was uncompleted at his death.
The composer had hoped for a premiere in Berlin, but was consoled by the work's second production in Vienna on 20 February 1870, (which was attended by Johannes Brahms), after which Rubinstein wrote it had been 'brilliantly performed and very well received by the public.'
The work's first performance in America was in May 1881 in New York, when it was conducted by Leopold Damrosch.[2]
The destruction of the Tower in Der Thurm zu Babel is imaginatively realized by discordant passages in the orchestra (involving some passages in quintuple metre) and the chorus beginning to sing in three different languages.[3] A performance lasts about 45 minutes.




суббота, 26 апреля 2014 г.

стихотворение Брюсов В. Я. СОЛОМОН 1924

СОЛОМОН
1924

стихотворение Брюсов В. Я.

Что было? Вихрь тысячелетий
Качал весы, играл людьми, —
За ратью рать влачили плети
С полей Ашура в край Хеми.
На краткий век вставал прославлен
Крылатый бык иль коршун Гор.
И вновь металл племен, расплавлен,
Шел к новым формам в вечный горн.
Так с двух сторон мятущий молот
Дробил, кромсал обломки стран.
Казалось, в прах и в сон размолот,
В дым былей взвеен Ханаан.
Но мир двух сил в противоборстве
Сам жег себя, как скорпион,
Пал, ядом черн; и вот, в упорстве,
Сиять над ним ввысь встал Сион.
Простер от моря к морю длани,
С высот к высотам розлил хмель,
Как спрут, провлек сосцы желаний
В блеск Индий, в Пунт, за край земель.
Гром, чудо, слава Соломона,
Запруды сбив, одна река,
Смыв Вавилон, смыв храм Аммона,
Вся ярость, хлынула в века.
Чтоб в наши дни, врываясь ярко,
Нас спрашивать, нам отвечать,
Горя сквозь вязь колонн San Marco
На Соломонову печать.

25 августа 1924
----------------
IV.
СОЛОМОНЪ.
(Victor Hugo.)
Я царь, ниспосланный на подвигъ роковой.
Я воздвигаю храмъ, я сокрушаю грады.
Харосъ, мой вѣрный вождь, Хирамъ, строитель мой,
Моимъ велѣньямъ рады.

Одинъ — мой острый мечъ, другой — мой тяжкій млатъ.
Повелѣваю — я, а имъ и трудъ и думы.
Но выше грезъ моихъ вовѣки не взлетятъ
Ливійскіе самумы.

Я сынъ грѣха, но полнъ, — какъ кубокъ мой виномъ, —
Безмѣрной мудростью, вѣщаю правду съ трона;
И дьяволъ выбралъ бы межъ нимъ и Божествомъ
Судьею Соломона.

Я царь среди царей, среди пѣвцовъ пѣвецъ.
Владыка, — страшенъ я, слагатель пѣсенъ, — сладокъ.
Я славой ужасну, и увлеку, какъ жрецъ,
Въ нѣмую тьму загадокъ.
[14]

Видѣнья были мнѣ: я зрѣлъ возженья словъ
На дерзостномъ пиру подъ взмахомъ дивной длани.
До глубины постигъ всю суету вѣковъ, —
Богатства, силы, знаній.

Такъ. Я великъ во всемъ. Стою я какъ кумиръ,
Таинствененъ, какъ садъ кругомъ запечатлѣнный.
Отнынѣ мнѣ всегда дивиться будетъ міръ,
Я вѣченъ во вселенной.

И если можетъ Богъ лишить меня вѣнца,
И вырвать скиптръ изъ рукъ, стрѣльцовъ низвергнуть съ башенъ,
То властенъ ли и Онъ разъединять сердца?
— Мнѣ часъ такой не страшенъ!

О дѣва юная! цвѣтокъ саронскихъ горъ!
Какъ мѣсяцъ въ лонѣ водъ, твой дѣтскій ликъ чудесенъ!
И въ сердцѣ ты всегда, — такъ птицамъ темный боръ
Даетъ пріютъ для пѣсенъ.

пятница, 25 апреля 2014 г.

СПЯЩИЙ БОАЗ . ГЮГО.

Одно из самых известных стихотворений Виктора Гюго — Спящий Вооз (сб. Легенда веков, вып. первый, 1859).
  Боаз — прадед царя Давида, герой книги Руфь. Племянник Елимелеха, он описан в книге Руфь как благочестивый человек, который женится на Руфи, вдове сына Елимелеха, оценив благородство ее поведения.
перевод
Рыкова Надежда Януарьевна  (1901-1996)
  литературовед, переводчик

СПЯЩИЙ ВООЗ
* Усталый, лег Вооз у своего гумна.
Весь день работали, и он трудился тоже,
Потом обычное себе устроил ложе
У вымеренных куч отборного зерна.

Немало ячменя собрал он и пшеницы,
Но жил как праведник, хотя и был богат;
И в горнах у него не распалялся ад,
И грязи не было в воде его криницы.

Серебряным ручьем струилась борода
У старца щедрого. Коль нищенка, бывало,
Упавшие с возов колосья подбирала:
"Побольше сбросьте ей", - он говорил тогда.

Не знал кривых путей и мелочных расчетов,
Одетый в белое, как правда, полотно.
Для бедных доброе текло его зерно,
Как из открытых всем, из общих водометов.

Любил родню и слуг, работал на земле,
Копя, чтоб отдавать, хозяин бережливый.
А жены думали: "Пусть юноши красивы, -
Величье дивное у старца на челе".

Тот возвращается к первичному истоку,
Кто в вечность устремлен от преходящих дней.
Горит огонь в очах у молодых людей,
Но льется ровный свет из старческого ока.

*

Итак, Вооз лежал у своего гумна.
Окончен страдный день - и в сладостной истоме
Вокруг него жнецы заснули на соломе...
То было в давние, иные времена.

Израиль жил в шатрах, согласно выбирая
Судью для всех племен. Земля, еще храня
Следы каких-то ног чудовищных, со дня,
Как миновал потоп, была совсем сырая.

*

И как Иаков спал и как Юдифь спала,
Так ныне спал Вооз. И над скирдами хлеба
Чуть приоткрылась дверь раскинутого неба,
Чтоб греза странная на спящего сошла.

Увидел он, дивясь, как у него из чрева
Потомков длинный ряд - огромный дуб восстал.
И некий царь вещал внизу под сенью древа,
И некий бог вверху в мученьях умирал.

Но голосом души в смятенье и в испуге
Вооз шептал: "Увы! Обманчив сонный бред.
Я прожил более восьмидесяти лет
И сына не имел, и нет моей подруги.

От ложа мужнего ты взял ее, творец,
И на твоем она теперь почиет ложе.
Но, разлученные, мы с нею слиты все же:
Она во мне жива, а я почти мертвец.

Потомство от меня? Ужель поверю бреду?
С мечтой о сыновьях проститься мне пора.
Да, юность нам дарит чудесные утра,
Из ночи день встает и празднует победу

Но вот я одинок, мой вечер подошел,
И, старец, я дрожу, как зимняя береза.
К могиле клонится теперь душа Вооза,
Как тянется к ручью на водопое вол".

Так говорил Вооз, и в небосвод полночный
Незрячий взор его был смутно устремлен.
Как розы под собой не видит ясень мощный,
У ног своих жены еще не чуял он.

*

Пока Вооз дремал, совсем неподалеку
Моавитянка Руфь легла, открывши грудь,
И сладко маялась, и не могла уснуть,
И с тайным трепетом ждала лучей востока.

Вооз не знал, что Руфь у ног его легла,
А Руфь не ведала, какой послужит цели.
Отрадно и свежо дышали асфодели;
По призрачным холмам текла ночная мгла.

И ночь была - как ночь таинственного брака;
Летящих ангелов в ней узнавался след:
Казалось иногда - голубоватый свет,
Похожий на крыло, выскальзывал из мрака.

Дыханье спящего сливалось в темноте
С журчаньем родников, глухим, едва заметным.
Царила тишина. То было ранним летом,
И лилии цвели на каждой высоте.

Он спал. Она ждала и грезила. По склонам
Порою звякали бубенчики скота;
С небес великая сходила доброта;
В такое время львы спускаются к затонам.

И спал далекий Ур, и спал Еримадеф;
Сверкали искры звезд, а полумесяц нежный
И тонкий пламенел на пажити безбрежной.
И, в неподвижности бессонной замерев,

Моавитянка Руфь об этом вечном диве
На миг задумалась: какой небесный жнец
Работал здесь, устал и бросил под конец
Блестящий этот серп на этой звездной ниве?

читаю Фёдор Степун - Бывшее и несбывшееся

http://profilib.com/chtenie/80787/fedor-stepun-byvshee-i-nesbyvsheesya-7.php 

ЧАС ВОСПОМИНАНИЙ
1908

стихотворение Брюсов В. Я.

 Воспоминанье, с нежной грустью,
Меня в глаза целует. День
Струей чуть слышной льется к устью
И на душу ложится тень.
Вновь, как моряк, носимый морем,
Всю жизнь я вижу пред собой,
С ее надеждами и горем,
С ее безумством и мечтой.
И, заслоняя все другие,
Чуть зримы в жуткой тишине,
Двух женщин облики немые
Во мгле склоняются ко мне.
То с дерзкой дрожью сладострастья,
С бесстыдным отблеском в зрачках,
Манят меня виденьем счастья,
Забытого в холодных днях;
То смотрят нежно и любовно
И, не ревнуя, не кляня,
О всем погибшем плачут, словно
И обо мне, и за меня!
И снова я из бездны черной
Стремлюсь к далеким берегам, —
Но кто-то шепчет мне упорно,
Что жребий свой я выбрал сам.
…………………
День потонул во мгле безбрежной,
Кругом прибой грозящих струй…
Воспоминанье, с грустью нежной,
Вновь близит страшный поцелуй.
20 ноября 1908


************
роман Шарапова "Кружным путем"